В воспоминаниях Александра Александровича Глотова есть некоторые интересные подробности его пребывания в Воронежском ШМАСе и службе стрелком-радистом в 161-м рап.
Привожу некоторые выдержки из полного варианта рукописи с рисунками автора. В сокращении она напечатана
http://www.sgu.ru/files/nodes/41089/25.pdf
15 октября 1939 года
Проснулись мы утром 15 октября, когда поезд остановился на Воронежском вокзале. На вокзальной площади стоял грузовик ГАЗ, побросали мы в кузов свои котомки. Старшина скомандовал: «Стройся!», и мы толпой двинулись по улицам Воронежа, через весь город в военный городок «Чижовка».
Городок этот строила еще Екатерина II. Двухэтажные казармы, со стенами в метр толщиной. В полдень завели нас в столовую. За длинным столом помещалось человек 20.
8 марта 1940 года.
В этот день мы, радисты, закончили 6-месячные (вместо 1 года) курсы, нам присвоили звания младшего командира взвода, на петлицах гимнастерок – треугольники.
Апрель 1940 года.
Нас распределили по полкам. Я попал в 164 РАП – резервный авиаполк в качестве стрелка-радиста. Другие мои товарищи попали в строевые авиаполки. Скоро получили известие о том, что наш товарищ, Толя Голодников, погиб в авиакатастрофе в Кировобаде.
А у нас – полеты, полеты, полеты. То по «коробочке»: взлет-посадка, взлет-посадка. Так тренировались молодые летчики, окончившие училища. Полет по «коробочке» – 5-8 минут. Это «болтанка», запах горелой касторки – моторного масла, все внутренности выворачивает. Романтика полетов пропала.
Одно утешение – полет в зону, это 40-50 минут.
Апрель 1940 года
На очередной день полетов адъютант полка зачитал плановую таблицу полетов. Меня в ней не оказалось. Я был в экипаже командира звена старшего лейтенанта Кириллова. Он мне нравился. Я говорю ему: «Командир, а почему я сегодня не лечу?».
Он ответил: «Спроси у адъютанта, он составлял таблицу».
Адъютант мне сказал: «Ты сегодня в наряде по приангарной, а полетать еще успеешь». Я дежурил в «приангарье» ночь, а днем был свободен. Пошел посмотреть, как выруливают самолеты. Вот вырулил ИЛ-4, № 13. Это наш самолет.
В передней кабине Кириллов, в задней - молодой курсант. Они должны летать по «коробочке», взлет-посадка. На последнем развороте, уже при заходе на посадку отказали оба мотора. А впереди – двухэтажное здание авиационных мастерских. Перелететь через него они уже не смогли, малая высота, и самолет врезался в здание. Моторы попали в окна, а фюзеляж в простенок… Из кабины радиста выскочил Сорока – такая фамилия была у него. Упал он с высоты 5 метров, сломал обе ноги.
Все это произошло на моих глазах.
23 июня 1941 года
На другой день поступил приказ: перелететь на запасные аэродромы в Верхнюю Хаву, Бобров, Россошь. Один за другим самолёты выруливали на взлётную полосу и улетали из Воронежа. В самолёты загружали инвентарь, чехлы, всё необходимое для работы в полевых условиях. Наш центральный аэродром в Воронеже был небольшой, вдобавок окруженный корпусами моторного завода, элеватором, мастерскими.
Наш самолёт стоял в ангаре, механики что-то ремонтировали. Мы, стрелки-радисты, стояли и смотрели, как улетают самолёты.
Вот вырулил на полосу очередной самолёт. Взревели моторы, но самолёт медленно набирает скорость, потом его повело в сторону. Лётчик развернулся, снова начал разбег. Опять самолёт развернуло. В третий раз, с большим трудом, самолёт оторвался, медленно набирая высоту. А впереди - высокое здание элеватора. Пытаясь его перелететь, лётчик круто поднял самолёт, но, не имея большой скорости, самолёт упал хвостом вниз и взорвался.
Это была первая трагедия, которую я увидел в самом начале войны.
Вот как это произошло…
А в самолёте, кроме экипажа, был техник, моторист и оружейник…