[Лисища]

Мы вернулись с Катериной в палату. Пришла доктор, Жестко предупредила не менять казенные тряпочки на модные гигиенические средства, привезенные с собой – «По крайней мере, три дня». Просто ППЦ какая радость! Еще три дня хождения в стиле китайской наложницы – часто семеня ножками. В чем прикол, затейливые врачи, объясните? Может, где-то в коридорах спрятана скрытая камера?
Наша же «камера» была вполне сносной! Душ, правда, барахлил, мы мылись из пустых пластиковых бутылок – но вода уже сама по себе казалась счастьем. Одна из ламп громко зудела – но мы ее не включали. В туалете не было света – и это к лучшему: видеть себя и весь «процесс» совершенно не обязательно. В первую ночь к нам пришла акушерка и уверенным, четко поставленным голосом объявила, что нам из пита забыли передать обезболивающее «И я ниЧОГХО не знаю, я к ним туда не пойду» - предупредила она. 200 рублей - и наша акушерочка, словно «Красная стрела», смоталась за лекарством. Ночь прошла блаженно.
Однако детей нам пока не отдавали: антибиотики еще действовали, а это могло отразиться на молоке. Которого, кстати, в наших готовых, как юные пионерки, бюстах, еще не было. Пока нам предстоял еще один страшноватый и больной эпизод – послеродовый осмотр. Та самая строгая доктор, борец за гигиену, выстроила нас в коридоре в линейку – ну, б…ть, чисто первое сентября! – и каждую по очереди «поздравила» у себя в кабинете..)))).
Мы с Катей мечтали о совместном пребывании с детками. Каждый раз, когда кювезики с малышками провозили мимо на процедурки, мы резво выскакивали из палаты, забыв про швы, в надежде увидеть «наших». У меня снова появилось время для грустных мыслей и наблюдений: мужья девочек из отделения засыпали их букетами, возили им гостинцы и кричали поздравления в окна. Моя Катюша тоже часто висела на подоконнике. Глядя на мое кольцо-«обманку», она очень интеллигентно, как и положено отличнице, спросила: а твой, наверное, на работе занят? Да, да, ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ занят, - ответила я важно. А потом вечером делала голос погромче, беседуя с папой нашей крошки, чтобы Катя знала – он СУЩЕСТВУЕТ, правда, правда.
Наступило 30 декабря. Наш любимый «гигиенический» доктор предложила нам выписаться пораньше – 31 – чтобы в Новый Год встретиться с семьями. Катюшка запрыгала от радости. Я же, представив замотанную рынком, готовками и маршруточными мотаниями в роддом маму, а также острое чувство одиночества при выходе из роддома в Новый год, подумала, что провести праздник в палатах, пожалуй, будет удобнее для всех нас.
С утра нам наконец привезли детей. Мы учились их кормить, пеленать. Ничего, ничегошеньки не получалось. Не помогла взятка, трепетно переданная «Биг-мамам» из детского отсека – они хоть и самоотверженно учили меня всем премудростям, руки мои еще не привыкли к этим манипуляциям с новорожденными – пеленки разворачивались. Я бегала к ним, каждый раз умоляя помочь запеленать. Эти тетки, все как на подбор высокие, рукастые, так жестко и просто обращались с нашими детьми, а те буквально млели и расслаблялись в их руках! В моих же свободных пеленочках Алисе не нравилось, она плакала. К тому же, ни у меня, ни у Кати не «работала» грудь. Мы позвали акушерку, чтобы она помогла расцедиться. О том, что это тоже, в очередной раз, болезненная процедура, мы и понятия не имели! А акушерка попалась злая и быстрая – у Катьки вместе с молоком брызнули слезы, ну а у меня одни слезы – молоко эта садистка-специалистка, как ни старалась, из меня не выдавила.
Вот с этого часа я и стала поплакивать втихомолку. Катя «продвинулась» дальше, чем я: к Новому году ее сынок мог пить мамино молоко, готовился встретиться с папой, и спокойно спал в ползунах. Моя же девочка не любила ничего, кроме жестких больничных пеленок, молока маминого до сих пор не получила, а уж про перспективы воссоединиться с семьей я вообще молчала. На меня накатывала горечь и страх: а вдруг молоко совсем не придет? Будет ли она пить? Как пройдет новый год в роддоме, будет ли смена специалистов пьяной? Я старалась не показать счастливой Кате виду, что расстроена и очень переживаю. Но она видела все, отличницы, они же умные, и подбадривала меня, как могла.
Мы с Алисой проводили Катю домой утром 31 декабря. Нас переселили в палату к другой девочке, где я узнала, что спать придется в синем свете: ее сыну лечили родовую желтушку. В отличие от нас, новая соседка задержалась в роддоме по делу. Я же понимала, что осталась скорее из-за своих страхов, да наверное, из-за того, что идти было особо не к кому.
Мы настроили мой телевизор, и сквозь красноту помех смотрели старые фильмы. Я обратилась за расцеживанием еще к одной акушерке – и она сотворила чудо: молоко пошло, хоть не в полном объеме. Алиса стала пробовать кушать…хоть и плакала, и капризничала, и докармливали ее, но это было лучше, чем ничего. В этот Новый Год меня «добила» дежурная акушерка. Она предложила пригласить мужа на ночь ко мне. Давя в себе приступ слез, я с улыбкой сообщила, что «вот если б раньше…а то уже билетов на самолет нет». « А на машине он вполне успеет!» - не сдавалась назойливая баба. «А машина у нас в ремонте», - парировала я. «Что ж он у тебя к родам даже машину не сделал», - радостно заворчала акушерка. «Непутевый он у тебя что ль? Или изменяет?» …увидев мой взгляд, она смягчилась. И стала рассказывать, какой козел ее собственный супруг. Что она «тоже с ним мучается». Через часа полтора о моей ситуации знал весь роддом. Уходящие в новый год роженицы оставили мне печеньки и журналы. Дежурный врач вместо «здрасьте» спросил: «Это к тебе муж не ходит? Ну давай хоть я тебе живот поглажу», - и проверил состояние шва, хихикнув в усы. Типа «развеселил», ага.
Наконец, меня оставили в покое. Моя соседка удалилась в соседнюю палату. К ней за малые денежки провели на празднование Нового Года всю семью.
Мы с Алисочкой лежали, каждая на своем месте, и плакали, тоже каждая о своем. И все же, я старалась быть счастливой. И убеждала себя в том, что пусть сейчас мне грустно. Мой любимый обязательно устроит мне праздник, просто немного попозже, когда приедет на выписку. Я ведь знала, на что шла.
«Катюха, спасибо тебе за Леху. Твой Никанор» - я смотрела на эту надпись на асфальте за окном и вспоминала сплетню акушерки о том, что писал это наркоман своей жене-наркманке, что их ребенок родился в ломках, бедный, несчастное дитя. Да, все познается в сравнении. Сравнишь, и думаешь – у каждого своя мера счастья. Мы счастливее этой семьи. Слава Богу.