[rеdman]

Итак, "Унесенные ведром".

ИНТРО


-- Алло, Алексей Семенович? Добрый день.
-- Здравия желаю, товарищ генерал!
-- Наш с вами "крестник" заказал билеты в Якутск на послезавтра. Готовьте своих ребят. Мне нужны лучшие группы наружного наблюдения. Лучшие! Если он что-нибудь заметит, вся наша разработка полетит к чертям, а это -- полтора года кропотливой работы. Ну, да не мне вас учить, Алексей Семенович, сами столько сил на этого подлеца потратили.
-- Я все понимаю, Константин Анатольевич, не волнуйтесь. Группы давно подобраны, ждут только отмашки. Все будет в полном порядке, уверяю Вас.
-- Хорошо, работайте. Обо всех изменениях в процессе докладывать мне лично. Всего доброго.
-- Слушаюсь, товарищ генерал! До свидания.



НЕХОРОШИЙ ВЕЧЕР


Прошло всего пять часов со времени отъезда жены к маме, а с Федором Сивцовым уже случилась гнусная история. Вечером в пятницу, то есть вчера, Амина, пакуя сумку с гостинцами, посмотрела в сторону обреченно наблюдающего за ее приготовлениями супруга, и сердце ее на секунду тревожно сжалось.
"Господи, да я ж только на выходные! -- с тоской подумала она. -- Не может же он за два дня успеть во что-нибудь вляпаться?"
Вторая половинка ее мозга отрезала: "Может!" И Амина, тяжело вздохнув, продолжила сборы.
Уж кому-кому, а ей ли было не знать о феноменальных способностях мужа попадать в неприятности. За восемь лет их брака у Амины было несколько сот (как минимум!) случаев, чтобы в этом убедиться. Каждый раз, отправляя мужа в соседний продуктовый магазин, она с трудом сдерживалась, чтобы не сыграть ему "Прощание славянки". Это поистине были проводы на войну, ибо против Федора был весь окружающий мир, а также все известные и неизвестные науке законы природы.
Так, например, отправляя его раз в месяц в парикмахерскую, Амина с равной долей вероятности могла ждать через пару часов звонок из реанимации, милиции, скорой психиатрической помощи, общества защиты животных или отовсюду одновременно. Тогда она бросала все дела и мчалась вызволять благоверного. Даже дочь Алиса в свои шесть с половиной лет абсолютно не признавала отцовского авторитета и относилась к нему по-женски снисходительно.
Сейчас Алиса крутилась вокруг матери, больше мешая, чем помогая ей собираться. Она обожала поездки к бабушке "в деревню", пусть та и называлась уже пять лет поселком городского типа. Но все же просто так уехать от беспомощного отца она не могла.
-- Папа, запомни: в холодильнике суп и сосиски, -- довольно строго для своего возраста сказала она. -- Холодным ничего не ешь, обязательно разогрей. И кактусы поливай.
-- Да, и не забывай кормить Налима, -- добавила жена. -- А то сам поешь, а он и не попросит. Так и будет два дня голодный.
В то, что здоровенный сибирский котяра по прозвищу Налим может умереть с голоду, верилось с трудом. Даже Алиса, безумно любящая Налима и постоянно пичкающая его колбасой, однажды сказала, что "у него уже лицо больше папиного". Да и попросить он мог так, что слышно было в соседних квартирах, благо голосом его тоже Бог не обидел. Больше всего на свете Налим любил лежать на боку, вытянувшись во весь свой немалый кошачий рост. При этом в и без того невеликой квартирке всем приходилось проявлять чудеса изворотливости, огибая и перепрыгивая его.
-- Сиди дома, никуда не ходи, -- продолжала напутствовать Федора Амина. -- Продуктов тебе хватит, читай, смотри телевизор. Чертеж вон можешь закончить.
Федор работал в захудалом НИИ рядовым научным сотрудником с мизерным окладом. Институт со дня основания занимался каким-то одним страшно секретным агрегатом, который целиком был никому не ведом, но отдельные его части весь штат института доводил до ума вот уже лет тридцать. На двадцатом году ударного труда в коллектив влился и Федор Сивцов. Работником он был, в принципе, хорошим, исполнительным и мог бы, наверное, постепенно продвигаться по служебной лестнице, как и многие другие. Но с Федором постоянно что-нибудь происходило, нередко в стенах родного НИИ, а иногда и с многочисленными жертвами. Поэтому он так и оставался на своей должности уже почти десять лет. На счастье, рядом находился престижный ВУЗ и, когда настали новые времена, его быстро заполонили сынки богатых родителей, которые, однако, не знали, с какой стороны нужно подходить к кульману и что такое рейсшина. Зато это знал Федор. И он (и не он один) брал на дом и изображал для нерадивых студентов любой сложности чертежи, расчеты, пояснительные записки и тому подобное. Естественно, за небольшую мзду, которая, тем не менее, весьма существенным ручейком вливалась в их с Аминой семейный бюджет.
Закрыв за женой с дочерью дверь, Федор горестно вздохнул и поплелся в комнату, при этом наступив на Налима, заоравшего дурным голосом. Скорбящий этого даже не заметил и, пройдя к телевизору, включил его, привычно ощутив легкий удар тока. Показывали какую-то криминальную хронику. Сивцов почему-то в глубине души боялся таких передач, хоть и понимал, что это глупо и что в него ну никак не могут выстрелить из автомата прямо сквозь кинескоп, но все равно было не по себе. Показывали про побег из городского СИЗО каких-то уголовных личностей. Всего личностей было пять и лица на показанных фотографиях такие жуткие (особенно в профиль), что Федор боязливо поежился и оглянулся. В квартире личностей не было, и это его немного успокоило.
Над их квартирой тоже жил тип, которого околоподъездные бабушки иначе как "бандитом" и "головорезом" и не называли. Говорили даже, что как-нибудь он уж точно всех порешит. Возможно, потому, что тот скупил три квартиры на этаже и сделал из них одну, а возможно и на самом деле знали про него какую-то страшную тайну. Во всяком случае пожилой, всегда хорошо одетый сосед постоянно здоровался со всей семьей Сивцовых, не делая исключений и для Алисы, что наполняло ее неслыханной гордостью. Поэтому Федор, в отличие от бабушек, совсем не боялся "трехквартирного" соседа, а однажды даже, набравшись храбрости и зажмурившись, попросил у того прикурить. К удивлению Федора его не стали бить, как это бывало раньше в аналогичных ситуациях, а вежливо угостили огоньком, причем от золотой (как ему показалось) зажигалки. Сивцов так возгордился, что упал с крыльца и сломал два ребра, но до сих пор вспоминал те мгновения отчаянной своей смелости со сладким щемлением в груди.


Решив разогреть суп, Федор пошел на кухню, открыл холодильник и одной рукой потянул на себя кастрюлю с супом, а второй потянул вверх норовящие сползти домашние спортивные штаны. При этом он обдумывал сразу две пришедшие ему в голову мысли. "Интересно, это резинка на штанах ослабла или я похудел?" и "Что-то кастрюля больно тяжелая, полная что ли?" Получалось, что Федор совершал четыре действия одновременно, причем два физических (тянул штаны и кастрюлю) и два умственных (думал о предыдущих двух действиях). Будь здесь Юлий Цезарь, он бы непременно позеленел от зависти (а может, и лопнул!) Федор стал тихо восхищаться собой. Именно в этот момент под кастрюлей кончилась опора и она начала движение вниз.
Сивцов, чувствуя, что одна рука на ручке летящей вниз кухонной утвари неуместна, отпустил вторую руку от штанов, но все равно не успел. Полная до краев кастрюля смачно ухнула его по ноге и, кувыркаясь, покатилась по полу, разбрасывая в стороны капусту, картошку и куски мяса. В то время как Федор прыгал на одной ноге, баюкая в руках другую, ушибленную, радостно заоравший Налим бросился к разбросанному по кухне мясу.
Недолгое мародерское счастье длилось ровно четыре с половиной секунды. Хозяин совершил на своей здоровой ноге всего несколько кособоких прыжков, затем оскользнулся в разлившемся супе и начал плашмя валиться назад. При этом на его лице было написано такое мужественное спокойствие, какое бывает только у людей, привыкших много и больно падать.
"Такие лица бывают у альпинистов в кино. Ну, может еще у Штирлица. Когда он в этом... В кафе "Элефант"...", -- успел погордиться Сивцов перед падением.


Налима редко наказывали. Даже когда он воровал со стола, чаще всего его ждал легкий шлепок, которого он при своем весе почти и не ощущал. И если люди иногда воруют вагонами, то зарвавшийся Налим воровал, бывало, целыми пирогами. Тем страшнее показалось ему наказание, которое постигло его из-за маленького кусочка вареного мяса. На этот раз хозяин ударил его всей спиной.
Обычно наглый, Налим после удара только глухо мявкнул, будто из него разом вышибли весь воздух, отлетел в угол и там секунду прибалдело глядел перед собой. Но в этот самый миг в сантиметре от него с грохотом обрушился сорвавшийся со стены посудный шкаф. Видимо подумав, что терпение хозяев кончилось и сегодня его собираются убить, кот отчаянно заорал, серой молнией метнулся через лежащего Федора в комнату, попутно расцарапав тому живот, сшиб лбом тяжеленную напольную вазу и с нечеловеческой хитростью юркнул в кладовку. Ваза грациозно завалилась на бок и с резким звуком раскололась на несколько неравных кусков.


Сивцов лежал на спине в луже холодного жирного супа и героически смотрел в потолок. Все-таки на чистый, белый потолок смотреть было неизмеримо приятней, чем на параллельную ему нижнюю поверхность. По стенам и водопроводным трубам в квартиру Сивцовых привычно заколотили соседи, но сегодня как-то вяло и неартистично. Федор лежал на полу, как покойник. Он даже руки сложил на груди, чтобы не испачкать их. Роль цветов и венков на теле усопшего исполняли пучки капусты и фигурно нарезанные овощи. Открытый холодильник страшновато подсвечивал всю эту фантасмагорическую картину.
"А ведь это я Амине овощерезку подарил, которой можно овощи так красиво резать, -- неожиданно подумал зашибшийся Сивцов, рассматривая морковную "звездочку", снятую со своей груди. -- Она еще обрадовалась тогда сильно, что я хоть что-то целым до дому донес..."
И еще почему-то он не мог себе представить -- ну хоть тресни! -- чтобы Амина вот так же, как он, не удержав ни штаны, ни кастрюлю, грохнулась посреди кухни спиной в суп и уронила шкаф с посудой. Видно, все же они в чем-то разные...
Через четверть часа горьких дум Федор замерз и стал подниматься. Вставать было еще противней, чем падать. Потратив около часа на смену одежды и относительную приборку кухни (шкаф он вешать не стал по причине позднего времени), Сивцов вспомнил, что он пришел сюда поужинать. Но сначала надо было что-то сделать с расцарапанным животом. Когда-то Федор читал, что на самом деле Ленин умер от сепсиса и очень переживал по этому поводу. Найдя дома пузырек зеленки, Сивцов обработал царапины, перемазавшись при этом, как черт. Достав из холодильника холодные сосиски, он стал вяло жевать их, изредка бросая исполненные сдержанной гордости взгляды на свой изумрудный живот.
"А и хорошо, что супа нет! -- подумал, неожиданно приходя в хорошее настроение, Федор. -- Тарелки-то все равно все в шкафу разбились!"
Тут он вспомнил, что ему наказывали покормить Налима.
-- Налимчик! Кис-кис-кис! -- фальшиво пропел Федор, доставая из холодильника еще пару сосисок. -- Иди сюда, котик!
Котик не шел.
"Наверное, уже спать лег, -- успокоил себя Сивцов. -- Значит не так уж и голоден!" В кладовке что-то с шумом упало.
-- Надо и мне пойти прилечь, -- зевнул гроза котов. -- Поздно уже...


Ночью Федору приснился нехороший сон.
...Будто бы попал Федор на войну, да не на какую-нибудь простую, а на самую главную. И попал он в плен почему-то к китайцам, а они, даже не спрашивая у него главной военной тайны, сразу повели Федора на расстрел. А когда проходили мимо их полевой кухни, плененный Сивцов случайно ее локтем задел и опрокинул. И разлил весь китайский суп. Прибежал тут главный над всеми мандарин и стал кричать, что нельзя такого косорукого лазутчика расстреливать, а надо его подвергнуть какой-нибудь древней китайской пытке. Например, капать ему на темя по капле воды, пока он, Сивцов, с ума не сойдет! Тут уж другие стали волноваться, что мол, сумасшедший косорукий еще страшней обычного. И решили Федора после пытки все-таки расстрелять. Привязали его китайцы к позорному столбу, да и давай на голову водой медленно капать...
Не выдержав пытки, Сивцов проснулся.
На голову капало.