[Лисища]

После операции я попала в ПИТ, где и провела беспокойную ночь: тело дрожало после наркоза так, как будто я старый обдолбыш на пороге ломки. Однако боли почти не было: предвкушая свой кусок пирога, анестезиолог и здесь меня не забыл. Ночь протекала в уколах, сборах анализов, бесконечных градусниках и ворчании моей новой соседки. С нею познакомилась под утро, разбудив ее своим писком: мне снимали, наконец, мочевой катетер, и это было также неприятно, как его вставлять: 40 уколов бы обменяла на эту короткую процедуру. Или больше.
Соседка обернулась и я увидела осоловелое, лохматое лицо с отечными синяками под глазами. «Неужели я выгляжу также?» - понеслось в моей голове. Соседка тем временем начала жаловаться, как больно ей двигаться, а тут какие-то изверги, «заставляют, выгоняют». Я тут же стала бояться. Меня наверное тоже сейчас заставят и погонят. И правда: сестричка пришла и сказала, что «часика через три можете попробовать встать, а пока ворочайтесь с боку на бок». Убежала и оставила меня в шоке. О том, чтобы повернуться на бок, я и помыслить не могла – боль была очень ощутимой, наркоз меня давно отпустил. «Какие сутки лежите? – спросила я у страдалицы-соседки. «Третьи», - последовал ответ. Мысленно я выругалась матом. Это если ей на третьи сутки так больно, что она еле ползает, скрючившись, то как же я встану сейчас, спустя ОДНУ НОЧЬ?? Мне казалось, что я - самая несчастная «жертва» на свете. Жалейте меня все.
Встать пришлось, деваться-то некуда: тело само себя шантажирует, отчаянно требуя сводить себя в клозет. Единственный раз добрым словом я помянула мой кошмар-катетер. Дорога до туалета казалась переходом пустыни: шла я в одиночку, голова кружилась, ноги ватные и конечно, болит, болит мой шовчик, на который я даже посмотреть не осмеливалась. Приползла обратно и подбодрила соседку. А меня подбодрила детский врач, которая принесла первые вести о доченьке: пока все окей, ведем дальнейшее наблюдение. Сил прибавилось. В бесконечных попытках вставать и ходить прошел этот мутный день. Нытье однокамерницы мне порядком надоело, сил от него не прибавлялось.
А в обед следующего дня меня, на сутки раньше срока, перевели в обычное отделение! Мест в пите не хватало, сестрички видели мои пешие экзерсисы, и постановили, что именно я, как быстро выздоравливающая, уже недостойна интенсивной терапии. Кроме меня, нашлась еще одна лохушка, которую из пита вытурили раньше положенного: я увидела в коридоре девочку-«отличницу» в очочках и с пакетиком наготове. Такая же, как я – любит слушаться людей в белых халатах. Балда.
Мы поползли вниз, в уже освоенное отделение обсервации. Я заметила, что моя новая «коллега» идет совершенно прямо, и поразилась: операции нам делали в один день, как ей удалось преодолеть боль? Она сообщила, что «ей сказали врачи обязательно выпрямиться – и тогда потом будет легче». Девочка буквально зарядила меня своим простым и понятным настроем: сказано-сделано. Я подтянулась вместе с ней, ощущение «жертвы» бесследно исчезло. А следующий сильный стимул появился через 5 минут: нам разрешили посмотреть на детей. Мы, как две заправские лыжницы, не отрывая ноги от пола, но развивая скорость, устремились в детский отсек. Наши драные сорочки только что на ветру не развевались – и даже куски материи между ног, ничем не укрепленные, держались, словно наживленные хирургом. Вот они, чудеса женской впечатлительности)))). Деток мы узнали сразу, это было таким счастьем – смотреть на самых дорогих в мире «червячков» - туго-претуго спеленатых, спокойно лежащих в стареньких прозрачных кювезах. С этой минуты о своем состоянии мы забыли: появился , наконец, зримый, самый важный повод для переживаний.