Воспоминания о Воронеже военных лет
Итак, неизвестная вам страница истории города Воронежа Я родился 20 октября 1935 года в городе Воронеже. Семья жила в частном секторе, по улице Малая Терновая, у реки, против стадиона «Динамо». Весной река разливалась и частично затапливала наш огород. 22 июня 1941 года началась война. Встретили её воронежцы спокойно, даже первое время жалели немцев. Дескать, несмышлёные, куда полезли? Вера в Красную армию была беспредельна. Однако, усилилась патриотическая пропаганда. На лугу красноармейцы отрабатывали приёмы боя, а вечером шли мимо нашего дома и пели песню; «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и свою врагу не отдадим!» Немцы тоже вели боевую пропаганду, передавали по радио о взятии Москвы. Поэтому, у жителей Воронежа в сентябре 1941 года были изъяты радиоприёмники, а затем последовала команда отрыть во дворах землянки. Тучи сгущались, но гром над Воронежем ещё пока не грянул, Мы его ждали, а город готовился к обороне.
В 1942 год Воронеж и воронежцы вступили в атмосфере тревожного ухудшения обстановки на фронте. Город смотрел на мир, заклеенными бумагой стёклами своих окон. По радиосети шли постоянные инструктажи ,как действовать при налётах. Отец работал на авиационном заводе, на левом берегу. Выпускали самолёты ИЛ-2. Дома почти не появлялся, мама каждый день уходила рыть окопы.
С началом весны на улицах города стали устанавливать противотанковые ежи, в том числе и на нашей ,Малой Терновой. В небо над городом поднялись сотни аэростатов. Один такой мы помогали девчонкам-военным поднимать в районе водокачки. На Терновом кладбище, в проходах между могилами, была установлена зенитная батарея, которую обслуживали так же женщины. Ожесточённые бои шли пока где-то на подступах к Воронежу.
Первый налёт был ночью. Часа в три мама подняла меня с постели и мы побежали во двор, в убежище. Выскочили на улицу, воют сирены, по ночному небу мечутся прожектора, слышен слабый гул авиационных моторов. Но вот в луче одного из прожекторов заблестел силуэтик немецкого самолёта и сразу ему на помощь кинулись другие прожектора, показывая зенитчикам цель. Мгновенно к самолёту потянулись пунктиры трассирующих очередей, а вокруг него стали расцветать букеты разрывов зенитных снарядов. Ухали где-то в центре города разрывы бомб. Ночные налёты продолжались всю весну 1942 года. Днём было спокойно, поэтому-то первый дневной налёт застал нас на лугу, играющими в футбол. Главной целью немцев был авиационный завод, но над ним мгновенно вырастала стена зенитного огня, к тому же завод поднимал со своего аэродрома истребители. Страшновато было, вот немец и бросил бомбы на луг, на наши головы. Убить никого из ребят не убило, но лично я заикался после этого пять лет.
Пришёл 1942 год в город Воронеж. Человек устаёт от страха. Страшны были первые налёты, а потом привыкли. На дворе начало лета. Идёт очередной дневной налет. Рёв авиационных моторов, перекрывается залпами зениток и треском пулемётных очередей. Над нами воздушный бой, определивший мою дальнейшую жизненную судьбу. Вот распустился над лугом купол немецкого парашюта, ветер его сносит к нам, на правый берег. Бежим вместе с красноармейцами брать в плен немецкого лётчика. Он стоит, расставив ноги, руки вверх не поднимает, купол парашюта лежит, почти в воде. Окружённый бойцами, немец идёт мимо нас с гордо поднятой головой, бросая по сторонам презрительные взгляды. Гордый был немец. Это потом, после войны, когда пленные восстанавливали Воронеж, их спесь и гордость куда –то улетучилась и перед нами предстали нормальные люди. А до завода немецкие самолёты всё- таки добрались:
« пожарищ дым за горизонт уходит,
горит завод на левом берегу.
Чернавский мост уже взорвали вроде,
чтоб не достался шедшему врагу.»
Завод горит точно, но мост пока не взорвали, его взорвут позже, вместе с немецкими танками и беженцами. Мы, пока в городе. Вот Володя Карманов стоит посреди улицы на одном колене и стреляет из винтовки по самолётам, вот группа ребят побежала в центр, защищать город.
С диким криком: « Немцы на окраине Воронежа!» — в наш дом врывается бабушка. Мама хватает чемоданчик, меня, но я упираюсь, тянусь за котом, который спит на кровати, плачу. Но взрослым не до кота. Выскакиваем на улицу и бегом к Чернавскому мосту. Мы успели проскочить на левый берег. Кот так и сгинул, оставив незаживающую рану на моём сердце и сделав своих сородичей фетишем для меня. Демобилизуясь из Тикси, я брал авиабилет на кошку, а её наследник сидит около клавиатуры, помогает печатать и даёт свои рекомендации.
Вернёмся в Воронеж, в лето 1942 года. Мы бежали к Чернавскому мосту, когда немцы уже штурмовали западную окраину города. Мы успели проскочить на левый берег за несколько часов до подрыва моста. Сапёры взорвали его, когда, наматывая на гусеницы тела беженцев, на мост выскочили немецкие танки. Взрыв уничтожил мост и всё, что было на нём. А с левого берега, опустив длинные дула стволов параллельно земле, прямой наводкой, по танкам, бронетранспортёрам, по скоплениям немцев на правом берегу Воронежа, ударили зенитки, в дикой ярости захлёбывались пулемёты, шквал огня обрушился на занятую немцами часть города, Взметнулись вверх «хвосты» Катюш. В бой вступила последняя линия защиты России, последняя наша надежда, потому что за спиной защитников Воронежа больше войск не было. Только поле и беженцы на нём. Опешившие вначале немцы, несколько раз пытались прорваться на восток, но на Придаче для них была воздвигнута преграда, которую они так и не смогли преодолеть. Задача, которую поставил Гитлер перед войсками, не была выполнена, время уходило и они, оставив на флангах итальянские дивизии, основные свои силы бросили на юг, под Сталинград. Таково истинное положение вещей, так развивались события в далёком 1942 году. Нас же, военные, пропуская через свои боевые порядки, направили на восток. «Прикрытие» сверху было в виде немецких истребителей, которые расстреливали колонны беженцев, состоявших из детей, женщин и стариков. Гуманисты… не хочу печатать самое подходящее слово в русском языке, для данной ситуации.
Наш бег с «препятствиями» в виде канав и оврагов, где мы укрывались от стреляющих немецких самолётов, закончился благополучно в деревне Погромок, Бобровского района. Почти стокилометровая дистанция была преодолена успешно. К финишу пришли живыми. Позади остался сражающийся и горящий Воронеж, впереди — надежда, что когда –нибудь закончится война и наступит мирная жизнь.
Остановились у дальних родственников. Гул сражения сменился давящей тишиной и идиллией деревенской жизни. По утрам мычат коровы, выходя со дворов, блеют козы, щёлкает кнутом и ругается матом пастух. Сам ростом меньше кнута, а туда же. Вертятся крылья мельницы. Жизнь перешла в совершенно другое измерение. Ничто не напоминало о войне, разве, что отсутствие мужчин, да похоронки подтверждали её присутствие на просторах огромной страны. Более полугода я трудился вместе с деревенскими сверстниками в колхозе. Косили, молотили, мололи, даже пахали. .Профессию «куда пошлют» освоил капитально. Правда, было одно узкое место. Очень боялся быков. Бомбёжек не боялся, а на телегах, запряженных парой быков ездить боялся. Животные они упёртые. Из русского языка знают всего два слова; «Цоб! и Цобэ!». Однако, без матового приложения, не всегда выполняли эти команды. А если захотят «угодить» погонщику, то выполнят его приказ с точностью до наоборот.
Самым запомнившимся событием была колонна наших Т-34, проходивших через деревню в сторону Воронежа, осенью 1942 года. Танков было много, очень много. Я долго бежал за одним из них, держась детской рукой сзади за броню. Я провожал танкистов в бой. Я желал им Победы!
Весть об освобождении правого берега Воронежа от немцев докатилась до деревни Погромок, где-то в первой декаде февраля 1943 года. Ещё раз подчёркиваю, немцы захватили только правобережье, линия фронта прошла через город. И ещё. Я пишу о том, что видели глаза ребёнка, а не о том, что знают некоторые взрослые люди. Никто не спорит, что рота немцев захватила плацдарм на правом берегу Дона, где в него впадает река Ворона, поупиралась недельку и была вышвырнута с этого плацдарма. Об этой «победе», окружении и взятии Воронежа, Геббельс трепался ещё долго. Но, обратимся к истории маленького уголка Воронежа, в котором, как в капле воды, отразилась трагедия всего города и его жителей.
Безмерна была наша радость, когда узнали об освобождении родного города. Засобирались в дорогу. Мама мечтала, как она вымоет в доме полы, повесит новые занавески, растопит печь и заживём мы, наконец, по человечески. У меня в голове сидела одна мысль, наловить рыбы и накормить изголодавшегося кота. Сразу тронуться в путь мешали холода, Зима стояла суровая.
В первых числах марта 1943 года мы с мамой спустились с невысокого левобережного пригорка на луг и по снегу, напрямую, ориентируясь на район Тернового кладбища, пошли к правому берегу Воронежа, пошли домой. Перед нами лежала трехкилометровая снежная равнина, заканчивавшаяся на горизонте чёрной полосой.
Это был город Воронеж, разрушенный и сожжонный почти до основания
После половины пройденного пути стали попадаться убитые красноармейцы. Занесённые снегом , в разных позах, они уже месяц лежали на лугу, смотря в воронежское небо остекленевшими глазами. Вначале были одиночки, затем пошли группки. А около самой реки лежала ровненько целая цепь, человек двадцать. Поднявшись в атаку, они напоролись на свинцовую струю немецкого пулемёта. Мама кричит; «Не смотри! Не смотри!» А как не смотреть?
Тяжело печатать эти строки даже по прошествии стольких лет. И не печатать нельзя. Глядя на панорамную фотографию бездумно созданного Воронежского моря, затопившего память о павших, на мост, построенный из неоткуда и неизвестно куда.
А разве нельзя посреди Воронежского моря, на месте той самой срезанной цепи красноармейцев, воздвигнуть такой же «Остров слёз», создать такой же мемориал? Только, по моему, на моей Родине жлобов полно, а Третьяковых пока не видно даже на горизонте.
Чёрная полоса впереди постепенно превращалась ещё в одного убитого. И им был город Воронеж. Сожжённый и разрушенный до основания, он, вместе со своими защитниками, лежал перед нами. Перешли по льду речку, остановились. Первого ряда домов, начиная от развалин Чернавского моста и до СХИ, вообще не было. Немцы их поджигали, освещая огнём пожара ночной луг. Боялись атаки с этой стороны. Удостоился такой «чести» и наш домик. Следующий ряд домов, стоявший на взгорке, как идти к магазину Редькина и к 16 школе был превращён в ДОТы. Что это такое? Поясняю, поскольку сам участвовал в демонтаже одного из них. В доме, под окном, обращённым в сторону Придачи, прорубалась амбразура, под полом рылся блиндаж, устанавливались пулемёты. Комнату над блиндажом, до самого потолка, засыпали землёй. В коридоре стоял большой деревенский сундук с оторванной крышкой. Поперёк сундука прибита доска. Вот и все удобства для отправления своих нужд. Естественно, по этим домам били и наши пушки. Вообщем, осталась целой только коробка «Утюжка» и то по ошибке. У 6-ти тонной бомбы заклинило ветрянку, прикрывающую взрыватель и она, пробив все этажи, долго ещё покоилась в подвале этого здания.
Но мы пришли в Воронеж не первыми. Здесь уже побывали сапёры, Кругом вбиты колышки — указатели, где можно ходить, а где нельзя. Предупреждающие надписи «Вещи и детские игрушки не поднимать! Заминированы!» Были уже и некоторые наши соседи; Щербинины, Дугины, Кармановы, Столповские. От голодной смерти нас с мамой спасло ведро соли, которое она спрятала в землянке перед нашим бегством из города.
По весне, с приходом тепла, женщины и дети собирали трупы красноармейцев. На самом высоком месте правобережья, против стадиона Динамо , ближе к СХИ, под, шелестящей молодой листвой, берёзой ,была вырыта огромная могила. Сколько туда снесли? Не знаю. Много, очень много. По завершении захоронения, представитель военкомата сказал речь; про воинский долг, про вечную память… Хорошо говорил, душевно. Женщины плакали, а мои губы шептали слова песни- реквиема;
«…пусть гаолян вам навевает сны,
спите защитники Русской земли
Отчизны родной сыны. Вы пали за Русь…»
Устал я от этих воспоминаний! Устал идти против ветра забвения, дующего в лицо. Но я счастлив, что с помощью современных технологий и Интернета, с помощью организаторов и создателей портала «Лучший город — Воронеж» мне удалось чуть-чуть развеять пелену тумана в сознании людей и показать трагедию города и его жителей.
Вернёмся немного назад, в март 1943 года, когда мы с мамой, по льду реки Ворона, перешли на правый берег и по указателям, оставленными сапёрами, направились к своему дому. Вернее, не к дому, а к пепелищу. Уже издалека было видно , что его нет. От некогда красивого и ухоженного домика остался фундамент и горка обгоревших железяк. Сгорело всё. Плачет мама, хлюпаю носом и я, всё никак не пойму, куда же делся мой кот? Почему он меня не встречает? Вот такие дела…Встретить бы сегодня того немца, который поджигал дом, да плюнуть ему в лицо. Не за убитых наших ребят. Там был бой и они стреляли друг в друга. Даже не за сожжённый дом и сгинувшего кота, а вон за ту куклу, которая лежит сбоку дороги. Большая, красивая — она так и притягивает к себе. И только рука матери и предупреждение сапёра; «Не брать! Заминирована!"удерживают на краю гибели. А вот коньки с ботинками, мой сосед по парте в первом классе, поднял. Но это было последнее, что он сделал в своей короткой жизни. К моему глубокому сожалению, беспамятство затмило некоторым разум. И вот уже появились среди русских «лучшие немцы», приседающие в низком книксене перед детскими душегубами и их отпрысками. Надувают щёки и грозят пальчиком осквернителям могил павших наших солдат и офицеров. Выкатывают даже танки, правда, фанерные. Новые и современные умудрились порезать на металлолом. Мечтают о немецком пиве, забыв о менталитете. При вводе наших войск в Чехословакию, наш танкист останавливал танк перед толпой женщин и детей. Получал в бок реактивный снаряд. ГДР овский немец не останавливался.
Кроме заминированных детских игрушек, хватало и других видов оружия. Кругом валялись гранаты, патроны, противотанковые мины и прочие атрибуты войны. К примеру, на нашем огороде, уперев сошки в землю, стоял пулемёт Дегтярёва, а метров через 600, ближе к СХИ, нашёл свой снаряд наш Т-34.
Увлёкся атакой танкист. Спешил, рвался к стадиону «Динамо», забыл на мгновение, что идёт война. Вот и подставил немецкому артиллеристу свой левый бок. А ему бы, поднимаясь в гору, развернуть башню чуть левее, да в тот пригорок, где живут сейчас родители одного из участников форума, снаряд за снарядом, снаряд за снарядом. Там, где-то пряталась пушка, пробившая десятисантиметровую дыру в башне танка. Мы долго не могли понять, куда же делся танкист? А он, скорее всего, был рядом с нами, на внутренних стенах башни, только в виде отдельных молекул.
О том, что много детей погибло, играя с оружием и взрывчатыми веществами, говорили уже участники форума. Почти половина нашего первого класса в восьмилетнем возрасте переселилась на постоянное место жительства, на Терновое кладбище. Самый дикий случай — это взрыв противотанковой гранаты в руках 14-летнего паренька, который пытался её бросить в воду из лодки-баркаса. Кроме него, в лодке было ещё 11 человек. В живых остался только один. От голода спасала река. Глушили рыбу. Глушили все, взрослые и дети. Механизм глушения был отработан до автоматизма; толовая шашка, детонатор, бикфордов шнур и спички. Вставляешь, поджигаешь, бросаешь, собираешь рыбу.
Мы лежим на берегу реки, зарывшись по самую шею, в горячий песок. Только что вылезли из воды с синими губами. Играли в «рули». Посреди реки, два взрослых дяди, заякорили лодку, Мы догадываемся, рыбу будут глушить. Руководствуясь ошибочным постулатом «счас вся рыбка будет наша!», дяди толовую шашку привязывают к противотанковой мине, поджигают бикфордов шнур. Поднатужившись, один из них, бросив мину в воду, спешит выбрать якорь. Второй, понимая, что с противотанковой миной шутить опасно, налегает на вёсла. Правое весло с треском ломается, якорь не выбран, лодка завертелась на месте. Мы с интересом наблюдаем. Водяной столб взрыва поднял нос лодки вверх почти вертикально, выбросил всё её содержимое в воду. Дальше же движение пошло раздельное; перевёрнутая и искалеченная лодка, вместе с глушенной рыбой поплыли в сторону Чернавского моста, а горе — рыбаки, с выпученными глазами и оглушенные, не хуже той рыбы, выбирались из воды недалеко от нас. Лихо порыбачили!
К средине лета 1943 года, город Воронеж. как мёртвый воин, окроплённый живой водой, начал медленно приходить в себя. Разорвали утреннюю тишину первые заводские гудки и грохот тяжёлых железнодорожных составов, которые, иногда тянули даже два паровоза. На стыке улиц Сакко и Ванцетти с Большой Терновой открылся магазин. В нём отоваривались карточки: 700 грамм хлеба на работающего, 400 — на взрослого, 200 — на ребёнка. По реке Ворона поплыли, откуда то из под Рамони, первые плоты. Одним из мест разгрузки и складирования брёвен стала территория за нашим огородом. Первые пленные немцы, сменив шмайсер на лопату, приступили к созидательному труду, очищая, вместе с вернувшимися жителями, улицы города от атрибутов и последствий войны. Заработал паром через речку. Паром — слишком громко сказано. Дед Пашка вбил на левом и правом берегу реки колья, натянул между ними толстую проволоку и начал «седой паромщик» на лодке перевозить отроженских женщин, спешивших на базар, открывшийся в Солдатском переулке.
Приспосабливались взрослые к реальной действительности, не отставали от них и дети. Китайцы едят всё, что движется. Мы ели всё, что росло. К 200 –м граммам хлеба в меню добавлялись: дикий чеснок, крапива, земляная картошка, бзнюка, (тягу создавала похлеще реактивного двигателя), пирус и так далее. Получил развитие ещё один промысел. При выгрузке, с помощью двух лошадей, брёвен плота на берег, из разваливающейся связки, на мелководье, выскакивали сомики. Мы их ждали, вооруженные полкой, на конце которой была привязана обыкновенная вилка. А что делать? Есть то хочется.
Прошли по улице переписчики детей. Выявляли, кому надо идти в школу. Но не в этом году, а в следующем. Здание школы пока стоит с окнами без рам, с отбитым снарядом верхним углом. К его ремонту ещё не приступали. Позже, в 1944 году появится с торца Большой Терновой улицы вывеска: «16 -я неполная, мужская средняя школа», а с другой стороны этого же здания, «17 -я неполная средняя женская школа». Обе школы расположатся на первом этаже, отделённые друг от друга тонкой перегородкой. На остальных этажах разместится военный госпиталь.
Ещё несколько слов про Воронеж в 1943 году. Всё больше жителей возвращалось в город, занимая уцелевшие дома. Обустроились и мы в землянке. Летом в ней жить можно, сыровато, правда. В полную силу работает переправа через речку. И дед Пашка (шустрый был дедок) не всегда брал деньги за оказанную услугу. Частенько, вечерком, переправив партию женщин на левый берег, он уходил с молодой отрожанкой в близлежащие кусты, чтобы побеседовать с ней «о наших успехах на фронтах Отечественной войны.» Мы знали об этом, но бабке его не закладывали. Сказывалась вековая мужская солидарность. К тому же дед был патриот и, зная о наших больших потерях, старался изо всех сил.
Хочется остановится на мистическом, если хотите, божественном явлении, имевшем место весной 1943 года. Вы помните, мы с мамой, возвращаясь в город в марте, шли от Придачи по лугу, с лежащими на нём, убитыми красноармейцами. Много их было, сынов России. В середине апреля река Ворона разлилась, создав копию современного моря. На правом берегу вода доходила до наших огородов. Через пару недель река вошла в свои берега и всё пространство, весь луг, на котором нашли вечное упокоение освободители Воронежа, вдруг вспыхнул красным ковром из цветов. Миллионы колокольчиков перешептывающихся под тихим ветерком, положил всевышний на братскую могилу павших. Наклонив, в скорбном поклоне красные головки к земле, они шептали: «Не забудем! Не забудем!» Странная и мистическая картина предстала перед детскими глазами. Сгоревший и израненный город природа наградила бухарским ковром. Миллионами нежных цветов она прикрыла его искалеченное тело.
Слишком много было в моё время «гениев революции», пытавшихся вознестись над матушкой-природой. Они выращивали пшеницу на деревьях, поворачивали реки вспять, создавали искусственные, никому не нужные, моря. Это они клялись, что АЭС можно строить в центре городов и накрывали саркофагом взорвавшийся блок, хотя там уже нечего было накрывать. Факел бездуховности, безнравственности и забвения у них перехватили современные «герои большого хапка».
В сентябре 1943 года, освободив от земли комнату в доме Столповских и заделав амбразуру под окном, мы перебрались жить в нормальное жилище. На этом воспоминания о Воронеже в 1943 году можно закончить. Но я уверен, что по улицам моего города, ходят тысячи и тысячи моих ровесников, которые способны расширить и дополнить эти воспоминания.
Теперь о Воронеже 1944 года. Кистью из слов я стараюсь нарисовать объективную картину тех далёких лет, остановить на мгновение бег времени и дать возможность осознать современным воронежцам историю своего города.
1944 год мы встретили в доме Столповских. Два месяца приводили его в порядок. Вытащили землю из комнаты, а она была завалена до самого потолка. Заделали амбразуру, вставили стёкла, убрали из коридора сундук с фекалиями. До сих пор понять не могу, почему немец, попав из подвала в коридор, не шёл дальше на улицу? Туалет то во дворе, буквально, два шага. Нет, он, с риском свалиться в этот сундук, вскарабкивался на доску, лежащую поперёк сундука и справлял свою нужду. Непонятно!
Уже упоминалось, что летом мы ели всё, что растёт, но, к сожалению, Воронеж разместился не в Африке, а зима была длинная и суровая. Вот здесь нас, в полном смысле, спасло ведро соли, спрятанное мамой в землянке, перед бегством из города. Маленький стаканчик соли на базаре стоил очень дорого. А ещё жмых. Это был наш деликатес. Долгую и недобрую память о себе оставили «тошнотики» — оладьи из мёрзлой, прошлогодней картошки. А город стал выходить на одно из первых мест в стране по бандитизму. Опережал нас только Ростов.
Были, конечно и свои детские радости. Летом река, а зимой — санки. Забираешься с ними и с шестом для руления, на самый верх Большой Терновой, до самой железной дороги и оттуда вниз, к зданию 16 –й школы. С юзом, поворот налево и до самой речки. Вихрем проскакивая мимо здания школы, мы видели, как оно быстро восстанавливается. Рабочие, а это были в основном, женщины, вставляли рамы, стеклили их, приводили в порядок внутренние помещения. Ремонт шёл сверху вниз. К весне 1944 года первые раненые уже высовывались в окна, махали нам руками и «угощали» окурками.
В 1944 году, над растерзанным Воронежем, бушевал ветер восстановления и созидания. По моему, никогда ещё в истории города не совпадали так желания власти с мечтами простого человека. Уничтожить, ликвидировать следы войны, вернуть городу былую красоту и зажить нормальной, человеческой жизнью. Радостные вести приходили с фронта. Уже ни у кого не было сомнений, что русские будут в Берлине. Взрослые и дети постарше работали в три смены, круглосуточно крутились станки, по ночам полыхали над городом огни электросварки. К средине лета закончен ремонт здания 16 -й мужской и 17 –й женской школ. Тесновато правда, обе школы занимают только первый этаж здания, остальное всё под госпиталем. Завозятся парты, доски, печки-буржуйки и дрова к ним. По центру города пошёл трамвай. Мимо поликлиники, через железнодорожный мост, он доходил только до стадиона «Динамо» и назад. В СХИ он пойдёт позже. Восстанавливаются парки и скверы. Правда, в Петровском сквере долго стоял один пьедестал, умыкнули бронзового Петра «освободители» в свою Германию. Вообщем, в этом году, Воронеж уже не лежал, а встал на ноги и, пока затуманенным взором, осматривался вокруг. В низком поклоне он склонялся перед своими освободителями и начал вспоминать тех, кто предал его в трудную минуту.
В личной жизни этот год обернулся для меня неудачной попыткой перейти в другое измерение. Не пустили, сказали, что ещё рановато, что надо будет ещё писать воспоминания В тяжёлом 1935 году, когда шло ожесточённое преследование русской православной церкви, родители как-то умудрились окрестить меня, а батюшка, окунавший головой в воду, сумел на генном уровне заложить во мне основы православия. Вот и сейчас эти гены говорят, что в современную школу должен придти священник, ибо без наличия нравственного фундамента, никакое государство не может быть построено..
Авиационные погоны я нацепил на гимнастёрку в 15 лет. Снял в пятьдесят. Жизнь этого рода войск, особенно Дальней авиации, знаю не поверхностно, а изнутри. По сей день преклоняюсь перед русскими, английскими, французскими лётчиками (в широком смысле этого термина, потому что на ТУ-4 экипаж доходил до 12 человек), сражавшимися с фашистскими асами и презираю тех, кто стрелял и стреляет в беззащитных детей и женщин.
За штурвалом немецкого самолёта (возьмём для примера один самолёт), бомбившего Воронеж сидел тоже человек Я твёрдо уверен, что перед взлётом, он громогласно заверил своё командование, что своими бомбами он сотрёт с лица земли авиационный завод на левом берегу, выпускающий эти проклятые ИЛ -ы. Заверил твёрдо, у нас тоже некоторые так заверять могут. Но на дворе не 41-й год, а весна 1942 года. И уже на подлёте к городу, перед самым его фонарём, почти соприкасаясь с остеклением кабины, проскочила, переливаясь всеми цветами радуги, пулемётная очередь, выпущенная русским истребителем, за штурвалом которого сидел 20- ти летний выпускник 6-й Воронежской спецшколы ВВС. «Господи! Да он опять заходит сзади» -вопит стрелок. А над заводом стена огня и жить хочется. Бомбы вниз, а сам в облака. Главное уже не уничтожить завод, а поскорее унести ноги из этого ада. Вот и летели бомбы на луг, в речку, на частный сектор. В реке они оставляли глубокие воронки, а на поверхности воды — водовороты. Страшная штуковина. Знали мы про это? Знали! Но разве откажешься от спора, переплыть на ту сторону реки и не выходя на берег, не отдыхая, вернуться назад. Разве можно было прослыть трусом в глазах девчонок, стоявших рядом? Туда доплыл нормально, а вот на обратный путь, бороться с течением, силёнок не хватило. Начало сносить в водоворот. Я помню вход в него, знал, что нужно, задержав дыхание, отдаться ему. Утянув в глубину, он потом сам выбросит на поверхность. Но страх сковал волю, борьба отняла последние силы, вода хлынула в лёгкие. Сознание погасло.
Очнулся на берегу. Вокруг испуганные лица моих друзей. Мужчина (откуда он только взялся?) делает искусственное дыхание, изо рта забил фонтан воды.
Наконец-то наступил долгожданный день. Первый раз в первый класс. Отмыта летняя грязь с рук и ног, смазаны каким-то маслом «цыпки» на всех конечностях, поставлены новейшие заплатки на старые штаны. Сверху у меня самый модняцкий прикид, как говорит мой внук, американская вельветовая курточка, доставшаяся мне при распределении гуманитарной помощи на прошлой неделе. Почти новая, она вызывала завистливые взгляды, идущих рядом со мной ребят. Правда, портила общий фон холщёвая сумка, перекинутая через плечо. Но в чём-то надо было нести тетрадь и карандаш. Карандаш тоже гуманитарный, а вот тетрадь собственного изготовления из бумажного мешка, из под цемента. Листов в ней не очень много, но на первое время должно хватить. Идём группой по обновлённой булыжной мостовой улицы Малая Терновая, Жажда знаний распирает нас, так и светится этаким нимбом над головами. Яркое такое свечение. Жалко, что продержалось оно недолго. Уже через полгода мы ходили иногда в школу не по булыжной мостовой, а напрямую, через кладбище, мимо школы и в город. Смотреть кино или кататься на трамвае. По научному, это мероприятие называлось «пойти на скет». И некоторые так увлеклись им, что я уже заканчивал 10-й класс в спецшколе, а они упорно штурмовали знания в 5-х, 6-х классах, претендуя на выход из дверей средней школы, сразу на вход в дверь армейской казармы. Но это после. А сейчас жажда знаний прямо распирает нас.
Торжественная часть общая, сразу для мужской и женской школ. Собрались на стыке улиц Малая Терновая, Большая Терновая, Солдатский переулок. Директора не помню. А вот гимн играл духовой оркестр и в памяти остались слова:
«Союз нерушимый республик свободных,
Сплотила навеки Великая Русь.
Да здравствует созданный волей народов,
Единый, могучий Советский Союз!»
Потом речи, пожелания, напутствия. Мы должны были учиться, учиться и ещё раз, учиться! Мы соглашались, хлопали и кивали головами. Потом классные руководители развели по классам. Чуть не забыл, вместе с нами хлопали в ладоши и раненые красноармейцы, смотревшие на нас из окон верхних этажей. Наша классная Певцова Мария Васильевна повела, в отведённый нам для занятий, класс. По моему это был угловой класс на первом этаже. Стояли парты, была доска, мел. Ближе к окну стояла печь-буржуйка. Труба от неё выходила в форточку и топили её с наступлением холодов. Тяжело было с нами учителям. Развинченные и разболтанные войной, голодные и обозлённые_ мы были почти неуправляемы. Особенно доставалось учительнице немецкого языка. Правда, была и на нас управа. Учитель биологии (ещё учительствовал при царе) ходил между партами с метровой линейкой в руках и, частенько, наставлял ею ученика на путь истинный. Из школы возвращались, обычно, вместе с девчонками, правда, только до колонки. Потом мы с горы на портфелях, а они пешком. По праздникам давали раненым концерты. Где-то класса с 6-го начали косить глазом в сторону одноклассниц и помогать носить их портфели.
В записках предлагали дружбу, суть которой сводилась в совместном хождении в кино и в парк имени Кагановича. Уходило детство, на пороге стояла юность!
Как говорил один полководец: «Нам бы ночь продержаться, да день простоять!» Так и у нас. С приходом весны 1945 года и появлением растительности пропала угроза голодной смерти. На рынке стали продавать сахарин. Интересная это штуковина. Сладость во рту создаёт, а в организме не разлагается. Каким в желудок поступил, таким же в туалете и вышел. Жизнь постепенно налаживалась. Обучение наше шло полным ходом, походы на «скет» тоже участились, Весна действовала на психику. Школьные сумки прятали на Терновом кладбище. Два слова о нём. Уже в то время оно было уникальным для города Воронежа. Простые кресты соседствовали рядом со старинными надгробиями и фамильными склепами. Само кладбище было обнесено стеной из красного кирпича. Здесь мы ловили синиц сетями, но, чтобы осквернить какое-либо захоронение, такое даже в детские головы не приходило. Ведь здесь спали вечным сном наши предки.
Весть о Победе пришла в Воронеж 9 мая 1945 года, в три часа ночи. Такой пальбы, такого салюта мы не слышали и не видели с 1942 года. На улицы высыпал весь город. Смех и слёзы, радость и горе, отчаяние и надежда — всё было здесь. Героями в глазах простых людей были военные. Их качали, их целовали, ими гордились. Мы тоже не отставали от взрослых, организуя свои личные салюты. Поделюсь опытом изготовления пиротехники, так как знаю, сегодняшний сорванец не сможет изготовить ничего подобного. Нет у него нашего арсенала. Итак, идёшь за сарай (там собственный склад боеприпасов),набираешь в карманы десятка два винтовочных патронов и на кладбище. В укромном месте извлекаешь из патрона пулю, высыпаешь на ладонь половину пороха из гильзы, забиваешь в неё пулю и сверху засыпаешь порохом. 20 штук таких изобретений выстраиваются в ряд и поджигается порох. Канонада получается_отменная. Было много и других способов отметить День Победы. Свершилось то, чего так долго ждали. А наша соседка тётя Тася получила в этот день похоронку на мужа.
Прошло 60 лет и бывший мальчишка, а сегодня ветеран Дальней авиации, вновь изготавливает «пиротехнику» из слов, чтобы прогремел салют в честь Дня Победы, в честь старшего поколения, не вставшего на колени перед фашизмом!
Ссылка на оригинал
Алексей Хромов
Минск
Белоруссия
На авторском фото 6-я Воронежская спецшкола ВВС