[Kamerad]

Солдатская правда

Был чудный майский вечер Дня Победы. С утра насмотревшись на медь оркестра, на ветеранские седины поверх полымени наград, и собрав все стреляные гильзы торжественного салюта, мы, пацаны, гоняли футбол в нашем дворе.
Посмотреть на мальчишескую забаву остановился нестарый еще человек. Мы его знали: он работал в нашей кочегарке, всегда нелюдимый и страшноватый истопник. Сейчас он был немного под хмельком, но мы бросили игру и подошли посмотреть три его скромные боевые медали: «Так вы воевали?!»
Он посмотрел мимо нас, куда-то в закат, красивший блестящие стволы берез, и сказал: «Живой я остался… А брата раненого, что на спине тащил, убило. Прямо на мне».
Он вдруг заплакал и пошел прочь. Нам были страшны эти простые слезы. Они капали прямо в самую душу. Мы никогда не видели, как плачут мужики — молча и не кривясь…
Кто-то тонким голосом крикнул старому солдату вслед: «Спасибо вам! С Победой!» Он не обернулся…
Я тогда еще не знал, что нерассказанная ветераном война у меня впереди. О ней через годы, через поколения мне поведают фронтовики Югры и горькая земля переднего края, легшего по лесам и болотам России…
Слушайте солдатскую правду, как слушаете свое сердце. Это эхо войны бьет в колокол нашей Памяти.


Александр Бакшин
"Танки не плачут"

Право на выбор
Танкист я битый и стреляный. Броню знаю, как родную. Выбрал ее своей судьбой еще в 1938 году, когда весной поступил в Ульяновское танковое училище. И если ты думаешь, что выбор этот дался мне легко, то ошибаешься, как если б думал, что дважды два — пять. Никто нам в советское время скатерти в будущее не стелил — за себя надо было драться не только на войне. Тогда мало болтали, предпочитая действовать круто и конкретно…
В райвоенкомате меня, призывника, спросили напрямую: «Куда хотите?» Мне же армия была вообще поперек всех планов: «Да никуда я не хочу!» Они: «А в тюрьму?» Я взвыл: «В железнодорожный институт хочу!»
После этого обмена мнениями нас, девяносто призывников, свели в подвал РВК и заперли там, выводя иногда в столовку, чтобы покормить на двадцать копеек… Словом, судьба определила меня поближе к металлу. Только не на железную дорогу, а в бронетанковые войска.

«Пятая колонна»
Служить прибыл на границу в 10-й тяжелый танковый полк, вооруженный новыми машинами Т-34 и монстрами прорыва — танками Т-35. Знаешь, какая мощь была у нас в руках? Если бы немец не напал на нас в 41-м, то в 43-м мы бы ему холку намылили железной мочалкой. Верил и верю во вредителей, обернувшихся потом предателями, в злодейство «пятой колонны». Кошкинскую «тридцатьчетверку» — великолепную «балерину поля боя» — не хотели пускать в серийное производство. Это что, не вредительство — борьба клановых интересов среди конструкторов? Нет, друг мой, много гадостей позабылось со временем в России, а зря…
Немцы наглели с каждым днем, нарушая наше небо то на пару километров, то на десять верст, пока однажды с утра не навалились всей ордой. А мы комиссаров все спрашивали, мол, чего терпим, давайте разобьем им рожу для приличия. Нам отвечали: «Нельзя. Это же наши союзники».

22. VI. 1941
Накануне мы смотрели кино «Миссия в Москву». Легли спать в брезентовых палатках. А в четыре часа утра побудку нам сыграли бомбардировщики с крестами на крыльях. Политрук перевернул свою балалайку: «Немцы напали!» А раньше следил, чтобы пушки танков были повернуты строго на восток, но никак не в сторону границы. Впрочем, силу свою мы развернули в нужную сторону быстро. Первый бой с пришельцами был воодушевляющим.
Вели себя они беспечно и нагло, двигаясь колонной на наш танковый заслон. В упор мы дали сволочам такой беспощадной рвани, что вспоминать весело до сих пор.
Потом началось горькое — отступали, отступали, отступали… Очень быстро пришлось бросить бесполезные Т-35: нет горючего, нет боеприпасов. Экипажи из одиннадцати человек поджигали исправные боевые машины последними ведрами соляра. Так погибли и наши Т-34: на горбу танк не уволокешь. Посмотрели, как горит, плюнули с досады и пошли на восток, оставшись с одними «наганами» в кобурах. Танкисты "по-пехотному". Не смешно было — обидно.
Шли ночами, днем держались группой и видели, как немецкие самолеты, ощерясь пулеметным огнем, на бреющем живьем сметали с дороги беженцев. Никогда этого немцам не прощу… До Москвы мы добрались без единого танка, гимнастерки истлели до дыр, сапоги — без подошв.

Святая злоба
Когда мы получили танки в горьковском Сормове, нас уже не надо было распалять речами. Злые на врага, мы были самой лютой закалки, полученной в дни отступления. Пыл отчаяния сошел, остался холод каленой брони, готовой на все. Такими же были и наши танки. Когда в Горьком не оказалось свободных платформ, мы своим ходом рванули под Москву, одолев по шоссе четыреста верст. Для Т-34 это, конечно, не очень хорошо (танк все-таки не автомобиль, чтобы бегать такие марафоны), но в войну делали и куда большие марш-броски. И ничего, не развалились…

За други своя…
В декабре 1941 года в районе Ветрово под Ржевом мне, командиру танковой роты, приказали провести разведку боем. Комбат стрелков сунул мне бинокль — в березняке стояла немецкая зенитка на прямой наводке. А это — гроб с первого выстрела… Но — пошли: три Т-34 и три Т-70. Мой механик-водитель Володя Гаврилов как-то замешкался на старте, и одна «балерина» нас обошла. Движение немцы засекли сразу. И тут же — снаряд по нашей башне рикошетом.
Не успели пальцем шевельнуть, как второй снаряд ударил в люк мехвода. Гаврилова убило на месте. Башнер Козлов заорал:
«Горим!»
Дым — густо, с прожилками огня. Выпрыгнули, как черти из табакерки! А где радист, где водитель? Я кинулся обратно в машину, тащу мертвого Гаврилова с сиденья, а в люк наверх в башню подать не могу — сил не хватает. Думаю, мать растак, все — сейчас сгорю я в обнимку с Володей… Ничего, выкарабкались!
Радист Кокшаров стонет — оторвало ногу ниже колена. Я схватил за рукав проползающего пехотинца: «Ну-ка, дядя, дай плащ-палатку!» Положили на нее раненого и поволокли. Леша стонет: застрели! А я поглядываю, чтоб он сам не сподобился — пистолеты для удобства мы носили не в кобуре, а за пазухой… Повстречали девушку-санинструктора. Посмотрела она Кокшарова, а он — мертвый. Похоронили его в окровавленной плащ-палатке вместо гроба, поставили крест и нахлобучили на него танкошлем.
Пехотный комбат попенял: «Я же вам говорил — сожгут». Я только рукой махнул: «А что мы — у нас приказ!» Майор в штабе встретил меня: «Пойдешь под трибунал — задачу не выполнил!» То ли всерьез, то ли шутил так для бодрости… А мне все равно. Тут мне дали другую машину с экипажем: «Жми и жги их — отомсти!» Выходя в атаку, я увидел, как на тяге немцы волокут ту самую зенитку. Орудийный номер из танковой пушки два раза промазал. Мехвод визжит на рычагах: «Командир, возьми их!!!» Я подвел марку сам и с первого выстрела эту сволочь — бах! Тут водитель разогнал нашу «балерину» и с ходу всей массой танка дал в зенитку - на! «Тридцатьчетверка» качалась и тряслась, как лодка: за други своя… Танки не плачут!