[Kamerad]

Андрей Шахов
"Баллада о гаубице"

Хуторская глухомань
Немцев я встретил в хлебном поле. Самолеты с крестами на крыльях вольготно, с густым гулом прошли над колхозными угодьями близ станции Солнцево Курской области. Я посмотрел им вслед и не думал тогда, что та сила, которая придет вслед за этими истребителями, дойдет до Сталинграда, оккупировав мои родные края.
Наш хуторок стоял в 4,5 километрах от грейдера, уединившись со своими крестьянскими заботами в лесной глухомани. Леса немцы, как известно, побаивались, и потом я прятался от них именно там, пережидая очередной наезд патруля или заплутавшего на курских проселках подразделения.
Хутор наш был невелик - три десятка домов в одну улицу. Поэтому когда со стороны большака появились первые немцы, шум немедленно всколыхнул селение: идут! Но этот приход захватчиков мало что изменил в течении крестьянской жизни. Она всегда идет по накатанной колее.

Орднунг
Немецкое присутствие у нас было номинальным. Гарнизон на хуторе никогда не стоял. Побаиваясь близости лесных чащ, нас оставили в относительном покое. Мы жили фактически предоставленные самим себе, натуральному хозяйству и здравому смыслу.
Оккупанты довольствовались тем, что в зиму на 1942 год назначили старосту и полицая, ответственных за «новый порядок». Никакого зла от старосты мы не видели. Знали, что он даже помогал местным партизанам.
Когда пришли наши, старосту с полицаем забрали и больше мы их никогда не видели. В феврале 1943 года Красная армия принесла нам освобождение.
От последнего урожая нам за трудодни была выдана необмолоченная пшеница, которую мы застоговали во дворе своей хаты. Когда пришли наши войска, то людей к нам на постой набилось множество. Лошадей стал полон двор. Солдаты, не долго думая, скормили им половину нашей пшеницу. И сказать им было ничего нельзя! Они считали себя правыми... Повезло, что подразделение вовремя двинулось дальше, иначе нам бы не осталось ничего, хоть в кулак свищи.

В обороне
В апреле 1943 года полевой военкомат призвал меня в армию,. Было мне всего шестнадцать с половиной лет. Учили меня зенитно-артиллерийскому делу в Горьком и в Гороховецких лагерях. С тем и отправили в январе 1945 года на фронт в Германию. Привезли на батарею 122 миллиметровых гаубиц, стоявших в 3-5 километрах от фронта. Меня назначили командиром отделения артиллерийской разведки. И началась наша боевая пахота...
В первый раз я пошел на передовую линию и был удивлен, насколько сложна и запутана это пространство, которое попросту называют передним краем.
Оборона - это немыслимая путаница траншей, блиндажей, наблюдательных пунктов, артиллерийских двориков, минометных площадок. Ископано и тщательно замаскировано все.
Это была настоящая солдатская деревня, которая мылась, брилась, ела, жгла костерки, чистила оружие, дремала, била вшей, копала, рубила бревна, покуривала и недобро, с матерком, поглядывала в небо... Когда я шел за командиром по траншее, то главной моей задачей было не столько запомнить путь, сколько не потеряться - то и дело навстречу и из боковых окопов-усов выбегали солдаты. если бы они своим строем отсекли меня от комбата, я бы наверняка потерялся! Но до НП мы добрались до приключений.
Я еще долго привыкал к обороне, густо населенной войсками и кипящей потаенной жизнью и днем, и ночью...

Ярость огня
Комбат находился на передовой линии, добывая данные о целях. Радист передавал их на батарею. Орудия на позициях задирали носы: «Прицел..., угол..., дальность..., два снаряда беглым»... Вносили поправки: «Левее 002» - и били на поражение до команды «отбой!»
Все наши стволы работали только на основе данных разведки, которая устанавливала истинную картину немецкой обороны. Для гаубиц слишком накладно наугад кидаться дорогими снарядами, жечь стволы, рассчитанные на определенное количество выстрелов. Плотность нашего огня по немцам была в 45-ом году фатальной. Мы способны были разрыть их укрепрайоны, как лопата картошкино гнездо, на глубину 2-5 километров.
Обычно смотришь до артнаступления в стереотрубу, засекая цели, достойные смертельного внимания гаубиц, и видишь перед собой зеленый веселый лес. А после ураганного огня перед глазами только лунный пейзаж, одни воронки на черной земле. Лес словно сдуло. Ни одной зеленой веточки...
Тяжело было воевать в распутицу, когда техника вязнет и подвоза нет. Грозная армия превращается в тяжелую, грузную, неповоротливую массу, ворочащуюся в расплывшейся, как дрожжах, грязи...
Однажды на марше мы попали под огонь своих и попадали с машин носами в землю. Снаряд за снарядом не оставлял нам иного шанса, как расставить гаубицы и опытным глазом вычислить дурака-наблюдателя, принявшего нас за немцев. Он сидел на церкви. Мы снесли ее с первого выстрела, избавившись от глупой погибели...

Вкус русской земли
Я видел, как батальонные разведчики вернулись из поиска, приведя с собой «языка» - пленного немчика. Мужики завели его в блиндаж, допросили. Потом, покончив с разговорами, поставили к дереву и застрелили. После того, как немцы перерезали горло нашему раненому комбату, я воспринял это как обыденность... Один из разведчиков подошел к убитому и запихал ему в рот стреляную гильзу, сказав: «Хотели нашей земли? Нате, ешьте!»
Такой была жестокая праведность солдата на той войне...