[Kamerad]

Андрей Щинов
"Боевой вылет"

Настоящая элита
По меркам предвоенного времени мы были элитой общества: боевая авиация, ВВС - это то, что кружило девичьи головы и волновало сердца лихих парней! Принадлежность к авиации была не просто престижной. Это убедительнее всего говорило о причастности к миру избранных - отважных, образованных романтиков, которым принадлежит небо. Авторитет авиаторов невозможно было измерить ни деньгами, ни рангами. Хоть мы и ходили по земле, но на нас все равно смотрели как-то снизу вверх... О-о, летчики идут!
Красивая и ладная форма синего сукна, золотое шитье «куриц» на фуражках, алые «кубики» в петлицах, брюки-галифе, влитые в стать ремни портупей и хромовые сапоги со скрипом, точеные загорелые профили, мускулистые фигуры - много ли надо, чтобы свести девчонок с ума?
Но мы были серьезными и правильно воспитанными ребятами, знавшими, что авиация вопреки всему военно-воздушному фольклору, держится на дисциплине, а строки уставов и инструкций написаны кровью авиакатастроф и тяжелых аварий.
Досрочно, на «отлично» закончив военно-морское авиатехническое училище имени Молотова воентехником II ранга в Перми, осенью 1939 года я получил назначение в 119 авиаполк, базировавшийся в Севастополе.

Пилотирующий техник
В полку на вооружении стояли гидросамолеты МБР-2, которые тогда ласково-насмешливо называли «амбарчиками». Юмор и ирония вообще в характере военных летчиков, ради красного словца и себя не жалели...
Моим первым командиром стал капитан Крученый. Хороший, толковый, обстоятельный мужик, умеющий по-отечески держать людей в кулаке. Пилотировал он, как бог! Про таких говорили, что летать может хоть на садовой калитке - только мотор прикрути... Работу техников он уважал и ценил по-человечески. Если надо, сам плечо подставит и экипаж нам на помощь мобилизует. Пусть у нас были разные обязанности и даже разные нормы питания, но об этом мы вообще не думали, настолько нас объединяло общее дело!
Капитан Крученый был совсем не против того, чтобы я под его контролем учился самолетовождению. На МБР-2 было спаренное управление и поэтому счастливы были те дни, когда я садился за правую «баранку», разгоняя наш «амбарчик» по воде. Взлет мне давался плоховато - нужно было тонко чувствовать характер и амплитуду волнения на разбеге: удары волн гасили скорость, били по фюзеляжу, заливали мотор. Но зато на посадке я все делал красиво - лебедем садился! Командир учил меня летному делу не от скуки: понимал, что лишним ни одно умение не бывает, а управлять самолетом должен уметь каждый член экипажа - на всякий случай. Так и жили мы - душа в душу: до войны и в дни ее...

Морские могилы
Наш полк в сражениях за Черноморье нес потери. Гидросамолет лейтенанта Дмитрия Столярова был первым сбитым в нашем полку. «Мессеры», чертовы «худые»... Срезали их над Малой землей.
У летчиков зачастую нет могил. Упал на суше - обгорелая яма в земле с обрывками одежды. Упал в море - бензиновая радуга на волне и обломки, выброшенные прибоем...
Больше всего ребят упало, когда брали Тамань, Керчь и Крым. Моего следующего командира - капитана Черногубова - сбили над Анапой. Я в это время гонял самолет на ремонт в Поти, и потом был уверен, что только мое отсутствие стало причиной этой трагедии. При мне ребята даже дырок не привозили из любого огня... Все знали, что у меня легкая, счастливая рука.
Весь полк был в трауре. В обломках машины позже нашли скрюченного стрелка-радиста Воробьева, а судьба пилота и штурмана осталась неизвестной. Ни мертвыми, ни пленными их не видели...

Игры с огнем
Однажды, когда полк работал из Геленджика по Малой земле, я спросил своего командира Черногубова, мол, как там? Он посмотрел на меня и говорит: «Поехали - увидишь!»
Шли почти в полной темени, и пока штурман не бросил бомбы по целям, все было тихо. С первыми разрывами на земле оттуда начали бешено стрелять. Стрелок-радист сразу закричал: «Хвост в огне!» Трассы зениток - слева, сноп света - справа. Такая пальба поднялась - светлей дня стало в небе, так нам дали прикурить!
Черногубов стал уходить из зоны поражения пикированием. С силой отпихнул штурвал от себя и мне: «Поддерживай!» Несемся в ночь. Стрелка альтиметра играючи сматывает сотни метров. В ушах хлопает перепад давления. Валимся так, что кажется стоишь на педалях... Командир видит - пора: «Тяни!» Господи, как мы рвали «баранки» на себя, подобрав стабилизаторы. Из пике вышли на считанных метрах. Не знаю, что думал Черногубов , а я думал - все, заедем в море к чертовой матери. Тянул так, что порвал связки на руке - на всю жизнь скрючило палец.
Немцы отцепились от нас: воздушной струей от винта воду взбило в облако пыли и со стороны показалось, что наш «амбар» рубанулся к рыбам. Прожектор погас, а мы блинчиком-блинчиком потянули домой. Я полез в хвост - пахло горелым. Но не нашел ни одной пробоины - в рубашке родились. Только троса управления провисли. Это мы их вытянули силой четырех рук на выводе. Стальные тросы, понимаешь?!
На аэродроме нас уже не ждали, приняв сообщение: «четверка» Черногубова сбита над целью. Сели нормально, вышли на берег. Я был некурящий, но тут засмолил папироску. Раза два затянулся, запсиховал - нервы стали отходить... Хотели меня за этот самовольный вылет на гауптвахту посадить, но потом стали приводить как пример летной взаимовыручки... Счастливая все же была у меня рука, хоть и с покалеченным пальцем!