[Kamerad]

Аркадий Алексеев
"Карать смертным боем"

Зарево разгрома
О войне в детстве я слышал все время. Вырос, свыкшись с ее неизбежностью, как привыкают к одноногому старику из дома напротив. мы и росли в этой бравурной военной бодрости, играя в Котовского, Чапая и Щорса, стреляя из мелкашки в школьном тире, маршируя на занятиях по военному делу. Не знать солдатских азов считалось немыслимым. мы воспитывались патриотами, влюбленными в армию и флот. Мы ни на йоту не сомневались в этой мощной и мужественной силе, созданной всем народом.
Мы знали слово «пропаганда», но как-то не примеряли его на себя. Поэтому июнь 1941 года для нас стал горьким откровением. С каждым днем в нашем смоленском селе под Вязьмой становилось все тревожнее и страшнее. Нелепые слухи наперегонки ползли вместе с беженцами, ранеными и потрепанными войсками. Немец пер и пер по нашим дорогам, и укорот ему не мог дать никто. Мы, мальчишки, негодовали, с гордостью патрулировали свое село, проверяя документы у подозрительных людей. Чем ближе подходил фронт, тем ярче и шире становились ночные зарева. То жгли склады, хранилища, урожай и деревни. Когда увидели залп «катюш» за селом, еще не поняли, что враг стоит, считай, у самой околицы...

Под немцем
Поток раненых иссяк как-то незаметно. На пустой улице остановилась машина. Солдаты в серой форме быстро забежали в наш сарай, вытащили свинью, деловито зарезали и увезли. Мы даже не сразу поняли, что это - немцы. И что теперь все будет так: без церемоний и длинных разговоров. Следующие немцы были совершенно откровенны - зайдя в дом, смели с полки мыло, соль, спички, чай и ушли, сволочи. Охотно брали они все, что нравилось. Зато когда бежали, отступая, брать у нас было уже нечего...
В селе немцы назначили старосту. Тот осуществлял власть и первым делом составил списки коммунистов, в которые попала и наша семья. Немцы свели с нашего двора корову...
Людей же со всего села в возрасте от 16 до 60 лет согнали в школу и вокруг поставили охрану. Теперь мы жили тут, а в наших домах квартировали немцы, распоряжаясь нашим имуществом по своему разумению. Мы спали на нарах, грелись в бывших классах у буржуек и ели что подадут. Староста по утрам давал наряд на работу и обычно мы шли на расчистку дороги от снега. Весной 1942 года от бескормицы у немцев пали все ломовые лошади, и мы таскали за селом тяжелые трупы в овраг...

Какая это была сволочь
Без разрешения немцев мы даже пальцем не могли пошевелить. Краж они не любили. Воров расстреливали. Листовки немецкие были на все случаи жизни и резюме там было одно: смертная казнь. Слово с делом у них ходило одной дорожкой. Партизан в нашей безлесной местности не было и заступиться за нас было некому...
Были немцы поначалу очень самоуверенными: рукава засучены, покуривая, поигрывали на гармониках. Бежали от наших они уже неряшливые, омерзительные, растерянные, хмурые. И своих вешали за дезертирство на каждой осине.
Староста наш - пьянчужка - убежал с немцами, но недалеко. Что-то он там набедокурил на кухне и его пристрелили...
Все это еще не остыло в моей душе, когда в 17 апреля 1945 года под Берлином я,молодой солдат, впервые столкнулся с немцами во встречном пехотном бою...

Мясорубка
Мы - рота на роту - сдвинулись друг на друга, стреляя в упор из винтовок. Но когда оставалось пробежать метров 150 и начать штыковую свалку, немцы вдруг начали бросать оружие поднимать руки. Когда мы окопались, то обнаружили впереди основную группировку, шедшую в Берлин на прорыв. И возились с ней вплоть до 2 мая 1945 года.
Бои шли беспрерывно. Немцы атаковали, ища у нас слабое место, но мы серьезно оседлали стык шоссе и железной дороги. Закопали танки по башни и эти «тридцатьчетверки» регулярно простреливали лес перед собой, прорежая немецкие колонны, прорывавшиеся по шоссе, сбивали их наступательный настрой. Но они упорно лезли и лезли на верную смерть...
За сутки у нас сменилось трое ротных командиров. Наш командир полка Ратнер отправился на рекогносцировку поля боя с комбатом, и их Т-34 был подбит из фаустпатрона. Мы нашли комполка в последний день боев мервым, со звездой Давида, вырезанной ножом на спине...
Накануне Победы воевали мы всерьез, самым настоящим смертным боем. На нашей стороне была не только сила оружия, но и штыковая правда, пришедшая спросить ответа за все обиды...
Мы равнодушно смотрели на немецкую смерть, толсто уложенную вдоль шоссе. Трупы людей и лошадей, обломки повозок и автомашин лежали на дороге таким слоем, что танки решившие, как обычно, проехать по убоине, забуксовали в кроваво-мясной массе. Так перестает работать мясорубка, забитая заболонью и жилами.
Мясо наворачивалось на траки. Летели ошметки и брызги. Танкисты отчаянно матерились. Пока мы не расчистили коридор в этой немецкой мертвечине, ехать они дальше не смогли...

Последний день войны
Еще не была подписана капитуляция, а мы уже были остановлены до приказа. Войдя в лес, начали строить землянки. Тут же появился местный лесник и запретил нам рубить лес, как попало и все подряд. Мы, помню, очень удивились: как это? Так кончилась для нас безоглядность войны. Нужно было строить мир и жить по-умному, за всех, кто навеки остался позади.
В День Победы, едва прозвучала весть, в воздух над ротами полетели шапки. Наш строй нарушился. Старшина выдал всем по 100 хмельных граммов за бой. И добавил еще по 50 - за Победу!