[vik 01]

В продолжение постов 12, 13.

Коммуна, 16.04.2014
Продолжение темы. Лётчик, спорщик, марафонец…

В первом и втором номерах «Воронежской недели» за нынешний год мы опубликовали очерк Владислава Вдовенко «Последний полёт», в котором шла речь о некоторых страницах жизни и гибели Георгиевского кавалера Захария Снимщикова. Связаны же они были с воронежской землёй. А сегодня мы рассказываем о самом герое-лётчике.
Владислав Вдовенко

р.п.Таловая, Воронежская область

Судьба Захария Снимщикова стала заложником его характера, замешанного на изрядной порции авантюризма. Другой составляющей натуры, по воспоминаниям знавших Захария, являлся лощеный аристократизм, распространявшийся на все: от движения головы и жестов до деталей костюма. Откуда только это взялось… Дворянских усадеб и близко к той деревне в Курской области, в которой он родился, не было. Отец его хоть и зажиточный, но все же крестьянин, едва смог пристроить сына в железнодорожное училище. Но паровозы довольно быстро уступили место в душе Захария крылатым машинам. Хотя одно время более остального нашего героя интересовал спорт.

Мало кто знает, что пилот «верблюда», приземлившегося под Таловой, вписал свое имя в историю российского спорта, став одним из 15 первых марафонцев в отечественной истории. Случилось это в 1913 году на Первой Российской Олимпиаде в Киеве. Тогда Захария в неполные 18 лет включили в заявку бега на 38 верст и 56 саженей, ставшего гвоздем всей Олимпиады. Именно победителя марафонского забега, кроме приза, ждал лавровый венок - высшая награда Олимпийских состязаний.

До этого в России на такие дистанции не бегал никто. Да и в этот раз идея забега длиной в 40,7 км была принята спортивной общественностью с сомнением. «Марафонский бег – это ужас!, - писали газеты. - Это инквизиция! Это просто варварство! Зачем это, ради Бога, бежать 38 верст?! Вы подумайте, автомобили портятся на таком расстоянии. …В древности, когда не было железных дорог и телеграфа, такой бег имел смысл как средство передвижения и сообщения, но теперь при автомобилях, телеграфах, когда не нужны, между прочим, быстроходные вести, такой сумасшедший бег не имеет никакого смысла». Естественно, подобные высказывания прессы подогревали интерес публики.

О маршруте трассы, участниках и деталях прохождения соревнования подробно писалось во всех киевских газетах. Мелькала информация и о Снимщикове. Он представлял здесь киевский клуб «Спорт», состоявший большей частью из молодых офицеров. Этакий ЦСКА эпохи Николая II.

Старт был намечен на раннее утро в восьми верстах от Гуровщины по Житомирскому шоссе у хутора господина Кайля. Для того чтобы обеспечить явку марафонцев на старт вовремя, их всех накануне доставили к вышеупомянутому хутору и предложили провести ночь… на сеновале. Но на этом организационные накладки не закончились. Старт забега едва не сорвал… ответственный судья, спозаранку добиравшийся к началу дистанции и забывший стартовый револьвер. Вместо выстрела над Житомирским шоссе прозвучал отчаянный хлопок в ладоши сразу нескольких судей. Получилось недружно, и у очевидцев возникло ощущение, что спортсменов провожали на дистанцию судейские аплодисменты.

Всего к стартовой черте специальной медицинской комиссией были допущены пятнадцать человек. Долго лидировал другой представитель «Спорта» киевлянин Алексеенко. Вдоль всей трассы были поставлены пункты с водой для питья и обливания, столики с закусками – дабы марафонцы могли подкрепляться по мере прохождения длинного пути. Ближе к Киеву за каждым из марафонцев образовался шлейф из особо бойких зрителей и мальчишек, пытавшихся следовать за бегуном. Алексеенко на последних пяти верстах дважды упал, его ноги свело судорогой, и до стадиона он не смог добраться самостоятельно.

Лавровый венок достался Максимову из Петербурга, преодолевшему сорок с гаком километров за три часа и три минуты. Вторым был еще один петербуржец Щипунов, а вот третьим через шестнадцать с половиной минут после победителя к финишу пришел Захарий Снимщиков. Это был несомненный успех, который, при всем своем авантюризме, он не решился повторить на Второй Российской Олимпиаде, прошедшей через год в Риге. Хотя и там наш олимпионик не остался без награды, став вновь третьим, но уже на пятикилометровой дистанции.

Медали и знаки Олимпиады Снимщиков на своем всегда подчеркнуто аккуратном костюме в довоенное время не носил. Зато, будучи уже на службе у советского правительства, не расставался с фрачным знаком ордена Святого Георгия 4-й степени. Часто это ставили ему в вину.

- Что же ты, товарищ Снимщиков, - говорил иной раз начальник или комиссар части, к которой прикомандировывали его отряд, - вроде крестьянского происхождения, сельский пролетарий, можно сказать, а царские кресты носишь? На что поручик отвечал сухо: - Это знак доблести русского офицера, расставаться с которой я не намерен.

Эти явно «белогвардейские» фразы прощали ему не все. А потому за строптивого пилота не раз приходилось вступаться Ивану Петрожицкому, однокашнику Снимщикова по Севастопольской военной летной школе, которую они вместе закончили в 1916 году. В ту пору Иван Иосифович являлся начальником Полевого управления авиации и воздухоплавания Южного фронта. Зная авантюрный характер Захария, он все же считал его отличным летчиком и лучшим на фронте мастером высшего пилотажа.

Что до ордена, то им Снимщикова пожаловали в 1915-м. Как бы высоко ни ценил император заслуги летчиков в той войне, Георгиевскими кавалерами стал всего 51 пилот и наблюдатель. Захарий вошел в эту когорту за успешную разведку боем, во всяком случае, так назван тот фронтовой эпизод в газете «Русский инвалид». Хотя можно назвать его попросту очередной авантюрой поручика.

В авиацию наш герой поступил в декабре 1914-го охотником. Так тогда называли добровольцев, не имевших званий «летчик-наблюдатель» или «военный летчик». Как правило, закрепленных самолетов они не имели и являлись дублерами летнабов и военлетов. Но у Захария Васильевича было иное видение своего места в 1-й авиароте императорского военно-воздушного флота. Он каким-то образом не только умудрился выхлопотать личный «Ньюпор», но и стал ведущим летчиком в подразделении.

Несмотря на то, что «Ньюпор» считался тогда лучшим истребителем в русской армии, задания на этих машинах выполняли большей частью разведывательные. В один из таких полетов Снимщиков взял вместо традиционного фотоаппарата полтора десятка бомб и, отказавшись от привычного облета первой линии немецких окопов, углубился почти на пять километров.

Бомбы он сбросил над штабом немецкой дивизии, наделав там такого шума, что противник принял произошедшее за начало наступления русских на этом участке фронта. Потом, считая пробоины разного размера в крыльях и корпусе, в роте долго недоумевали, как летчику удалось вернуться. А по округе расползлись слухи, что блистательный полет был спровоцирован пари, ставкой в котором в лучших гусарских традициях служила бутылка вина.

Авантюра? Бесспорно. Но удавшаяся авантюра всегда сходит за беззаветную храбрость. И уже никто не вспоминал, что порученного ему приказания Снимщиков в тот раз так и не выполнил. И это не единственный случай, когда летчик пренебрегал распоряжениями командования.

В те годы о проблеме воздушной безопасности говорили многочисленные приказы любой воюющей армии. Летчикам запрещалось необоснованно рисковать и собой, и самолетом. К нарушителям летной дисциплины на местах принимались самые строгие меры, вплоть до увольнения из состава Воздушного флота. И, тем не менее, 3 июня 1919 года, уже находясь в 4-м самолетном отряде Донской авиации, Захарий Васильевич в нарушение запрета инспектора авиации ВСЮР выполнил самостоятельный полет с исполнением фигур высшего пилотажа на малой высоте. И снова это был полет на спор.

Слух о воздушном цирке, устроенном Снимщиковым, дошёл до штаба Вооруженных сил юга России, было проведено следствие. Ему вновь повезло. Боевые заслуги белого летчика спасли его от неминуемого отчисления из авиации.

Источник: газета «Воронежская неделя» № 16 (2157), 16.04.2014 г.
На фото: Захарий Снимщиков.