[vik 01]

Прекрасный дилетант

Судьба и книга | В новом издании о Сергее Волконском, выдающемся деятеле русского театра и земства, есть и страницы, рассказывающие о роли, которую сыграл в его судьбе Борисоглебск
«Биографические зарисовки» - так определил жанр книги, выпущенной московским книжным домом «Либроком», её автор, историк Аркадий Мурашев. Выглядит та, в сравнении с большинством книг, попадающих в Воронеж, скромно: мягкая обложка, бесхитростное оформление... Собственно «зарисовки» заняли чуть больше половины объёма. Однако краткий очерк судьбы Сергея Волконского составлен бережно и любовно, основан на материалах порой труднодоступных.

Виталий Черников

Книгу Мурашев назвал «Князь Волконский. Сергей М.» - почему-то такое расположение слов (один из вариантов подписи главного героя?) настраивает на неофициальный лад. В аннотации герой охарактеризован не только как директор Императорских театров, «блистательный литератор», но и как «обворожительный собеседник». «Обворожительным» не каждого деятеля русской культуры XX века назовёшь.

Он – один из тех, кто передал опыт старого, дореволюционного театра людям театра нового. Сбежавший от ареста борисоглебскими чекистами в Москву, Волконский накануне эмиграции преподавал молодым Михаилу Жарову и Серафиме Бирман, и те запомнили на всю жизнь его уроки: «Он учил нас, что актёр должен уходить со сцены после чтения стихов или прозы, не назойливо раскланиваясь, а тихо, медленно, незаметно, как бы оставляя зрителя наедине с только что услышанным».

Мне кажется, вот что важно для понимания сути Волконского: он, занимавший не одну «официальную должность», предстаёт в книге, что называется, «любителем», «дилетантом». Познакомился с швейцарцем Жак-Далькрозом – и тут же увлёкся его системой ритмической гимнастики, уверовав: она станет новым словом в сценическом искусстве и облагодетельствует человечество.

Выпускал брошюры о методе, читал лекции, проводил сеансы гимнастики, игнорируя насмешки и злую критику. В Борисоглебске после начала Первой мировой устроил «концерт с живыми картинами», который в письмах характеризовал не иначе как «грандиозная штука». Хотел повторить успех в столице, на сцене Большого театра. Но то, что выглядело эффектно в провинции, вызвало недоумение в Питере: работа над «аллегорическим действием с музыкальным сопровождением» «1914» заглохла на стадии репетиций.

За годы до того Волконский стал директором Императорских театров. Начал обновлять репертуар, привлёк к работе художников из «Мира искусств»… Но мнение «примы» Марии Ермоловой, видимо, разделяли и многие её коллеги по сцене: «Вы читали его речь? Она ничтожна», «Ждали умного человека, а приехал дурак».

Обстоятельства двухлетнего (1899-1901 гг.) директорства Волконского слишком узнаваемы: человек со своими представлениями о том, «как надо», попадает в коллектив «профессионалов» с устоявшимися (и окаменевшими) традициями. «Старейшины» не любят чужаков. Эта история легко рифмуется, например, с тем, в каких условиях начинал работать «Гоголь-центр» Кирилла Серебренникова. Слишком увлечённого своими идеями начальника коллектив часто сжирает. Особенно быстро – если тот не обладает талантом интригана и тираническими наклонностями (как это, похоже, было с Волконским).

Конечно, ситуация не всегда сводима к противостоянию таланта-одиночки и толпы завистливых бездарей. «Задумав массу реформ, он захотел сразу провести их, быстро стал вводить новые порядки, а не исподволь, не давая ни себе, ни другим достаточно времени, чтобы строго всё обдумать и взвесить… Впрочем, князь и сам это понял через несколько недель; он убедился, что для достижения цели нужно подходить к ней постепенно», вспоминал Мариус Петипа.

Да, Сергей Михайлович не раз терпел поражение. Но в чём-то более почётное, чем иные победы. Поражение, о котором стоявшие рядом будут вспоминать как об одном из самых ярких событий своей биографии, а историки напишут диссертации.

Для воронежцев в этой книге вдвойне ценны страницы, рассказывающие о связях Волконского с нашим краем. Хотя мы и знаем: частью «края Воронежского» места, где Сергей Михайлович жил и «служил по обществу» - в качестве почётного мирового судьи, гласного уездного земства, театрального режиссёра, просветителя – тогда не являлись. Борисоглебский уезд, где расположилось его имение Павловка, был частью Тамбовской губернии.

Он жил между Борисоглебском и Санкт-Петербургом, между Павловкой и Римом, подготовку доклада о заседаниях Тарифной комиссии чередуя с лекцией «Художественное наслаждение и художественное творчество». Будучи уездным предводителем дворянства, участвует в подготовке Борисоглебской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки. Все отмечают его незаурядные организаторские качества – но князь подаёт прошение на имя губернатора об увольнении. «Я ненавидел службу и соединённую с ней официальность, официальное времяпрепровождение, официальные с людьми отношения, официальность речи и образа мысли». Наверное, и в 1901-м, уезжая из Петербурга за границу, он ощущал не только грусть из-за того, что планы не осуществились, но и облегчение.

В книгу включены также несколько приложений. Например, собрана эссеистика Волконского, публиковавшаяся в 1917 году на страницах газеты «Борисоглебская жизнь». В эмиграции Сергей Михайлович сокрушался: «Дорого бы дал, чтобы иметь сейчас под рукой эти мои статьи: в них жизнь момента сказывается с большей яркостью, чем та, на которую способна моя память…». Война всех против всех была в разгаре, когда он обращался к провинциальным читателям: «Неужели вы не устали, не устали все, все? Не устали ругаться, ненавидеть, натравливать? А время идёт; всё кругом гибнет; каждый новый день разрушения с одной стороны и бездействия с другой толкает нас ближе к гибели... Забудем же вражду. Сойдёмся на том, на чём нельзя не сойтись, в чём все согласны. Все мы любим родину, и есть, пить всем надо, и одеваться, одеваться всем надо. Уважать дело рук человеческих, плоды чужих трудов ведь надо. Не разоряйте, - берегите…».

До Октябрьского переворота оставались считанные дни.

Среди размышлений о будущем залитой кровью страны не затерялась подписанная буквой «М» заметка о вечере, состоявшемся 4 ноября в мужской гимназии «в пользу бедных учениц казённой женской гимназии». К любительскому спектаклю «Заяц», разыгранному учащимися, автор отнёсся с такой же серьёзностью, как к постановкам, виденным в Санкт-Петербурге, Дрездене, Риме (потому что «в интересах самих же исполнителей на будущий раз такая заметка необходима»).

«Было много крика, сутолоки на сцене, но не было жизни, не было движения, - отмечает бывший директор Императорских театров. – За исключением Юдина, скрашивающего отчасти спектакль, никто не был на своём месте, - чувствовалась натянутость, неуменье взять правильный тон».

Через несколько дней солдатня ворвётся в городские погреба, где хранились десятки тысяч вёдер водки и спирта. Для участия в погроме люди сбегутся со всего Борисоглебска. Закончится массовая попойка пожаром, в огне погибнут несколько сот человек.

Волконский, человек культуры, просветитель, это видел. Боюсь, нужен особый дар, чтобы после такого не утратить веру в человека. Не таков Волконский – даже ожидая ареста, он будет ставить спектакль, организует выставку, посвящённую декабристам, продолжит «соблюдать этикет», вежливо разговаривать с людьми, размахивающими маузером и дышащими в лицо перегаром.

Наверное, кто-то из современников назвал бы такое поведение «наивным». Или, скажем, «дилетантским». Ну и что?

Источник: газета «Коммуна» 119 (26335), 29.08.2014г