[vik 01]

Присягнувший песне

Из дневников и блокнотов военного корреспондента
Григорий Улаев

(Продолжение. Начало в №№50-53 за 2014 год, №№1, 2, 4-12 за 2015 год)

Братья-писатели бывали «на передке», вместе с другими вливаясь в корреспондентские «десанты» по одному, по двое. Не засиживался в поезде и их «патриарх» Алексей Сурков. 28 ноября, вместе с редакционным фотографом-новичком Леонидом Бать, он неожиданно оказался на КП фронта. Говорю «оказался», сколь они выезжали в 16-ю армию, сражавшуюся по Волоколамскому шоссе. На командный пункт их доставила попутная оказия, при возвращении в редакцию. Так сказать, кружным путём.

Мне о них сообщил дежурный контрольно-пропускного пункта.

Через коменданта содействую в пропуске товарищей на территорию КП и веду в нашу комнату. Внешне они показались мне чрезмерно уставшими людьми или подавленными психологически.

- Гриша, мы малость приляжем, - сказал Сурков, увидев пустые кровати.

- Пожалуйста, ложа к вашим услугам, располагайтесь капитально, как дома, - отвечаю ему.

Но они легли, не снимая шинелей, будто ожидая ежеминутного подъема. Разговор мы возобновили только через час. И я узнал причину такого состояния товарищей.

Вчера ранним утром Алексей Сурков и фотокор Леонид Бать в составе корреспондентской группы направились в 16-ю армию, войска которой сражались в районе Волоколамского шоссе. Большинство товарищей пожелало встретиться с конниками 2-го гвардейского кавалерийского корпуса генерала Доватора, а они завернули в 9-ю гвардейскую стрелковую дивизию. На фронт та прибыла с Дальнего Востока, с врагом сражалась по-сибирски – стойко, самоотверженно, геройски и тоже удостоились почётного наименования «Гвардейской».

По договоренности с комдивом, генерал-майором Афанасием Павлантьевичем Белобородовым, газетчики определились в 258-й стрелковый полк, которым командовал Михаил Афанасьевич Суханов. Он занимал позиции в районе деревни Кашино.

- По численности полк едва превосходил хороший батальон, - рассказывал Сурков. – Роты помещались в двух-трёх блиндажах. Из подразделений самой полнокровной была артиллерийская батарея, оставшаяся при двух орудиях. Командир держал её вблизи КП для отражения танков противника…

Писатель уже вел разговор со штабниками, а фотограф снимал связистов, когда наблюдатель доложил о появлении в секторе обзора вражеских танков.

- Этого ещё не хватало, - сказал комполка и прильнул к окулярам стереотрубы.

О движении танков стали сообщать также комбаты, а артиллерист уведомил, что орудия изготовлены к открытию по нам огня.

Два десятка бронированных машин шли к деревне развернутым строем. За ними виднелись цепи автоматчиков, а ещё дальше – колонны стрелков. Набиралась порядочная сила, значительно превосходившая боевую численность полка.

Не отрываясь от стереотрубы, подполковник Суханов потребовал связать его с командиром дивизии. Телефонист незамедлительно вызывал абонента и протянул трубку комполка. Тот, сохраняя спокойствие, доложил генералу обстановку и своё решение.

«Полк будет стойко отражать атаку противника», - заявил. Да иначе не могло и быть. Существовал категорический приказ свыше, гласивший: «Не оставлять своих позиций без разрешения старшего командира». Значит, приказ об отходе полка должен был последовать от командира.

Дальнейшие события разворачивались быстро. Когда вражеские танки приблизились на расстояние прямого прицельного выстрела, открыли огонь полковые пушки.

Вскоре к ним присоединилась и дивизионная артиллерия. Несколько бронированных машин, попав под их снаряды, остановилось, иные потянули за собой дымовые шлейфы.

Однако остальные продолжали мчаться вперед. Достигнув позиции батальонов, стали утюжить траншеи, окопы. Потом метнулись к дороге, отрезая головные подразделения от КП. И хотя защитники обороны пустили в ход «карманную артиллерию» - бутылки с горючей смесью, гранаты, они уже не могли остановить атакующих. Поэтому комполка отдал им приказ – оттягиваться за овраг, на запасные позиции.

Но подполковник Суханов и словом не обмолвился о людях, находившихся на командном пункте. Вместе с ним и двумя газетчиками их насчитывалось тринадцать человек. Он ждал приказа командира дивизии.

Вдруг в дверной проем блиндажа заглянул боец-связист, сматывавший на катушку телефонный провод. Увидев людей, он удивился, но сказал с предельной ясностью: «А почему вы тут сидите? Немецкие танки уже на улице деревни, автоматчики рыскают по уцелевшим домам. Придет какой-нибудь плюгавенький немец, швырнет в блиндаж свою гранату на длинной деревянной ручке, и всех вас… поминай, как звали…»

Боец побежал дальше, делая своё дело. Обитатели же КП настороженно смотрели на подполковника Суханова. А тот, естественно, понимал, что их малочисленная группа уже не может изменить обстановки, что надо уходить. И всё-таки он помедлил ещё с десяток минут, ожидая приказа.

- А потом нам уже довелось прорываться из окружения, - продолжал рассказывать Алексей Сурков. – И тут активную роль сыграл начальник штаба полка капитан Величкин, человек большой храбрости и по-воински сметливый. Собрав все гранаты, что имелись на КП, он выбрался из блиндажа и пополз к домам, где засели немецкие автоматчики.

Оставшиеся стали прикрывать его огнем, и мы с Батей тоже. Храбрец забросал гранатами гитлеровцев в трёх домах, чем открыл путь нашему отходу. Больше не мешкая ни минуты, мы покинули убежище и устремились через огород к оврагу.

Двигаться пришлось короткими перебежками, уже открыли стрельбу вражеские танки. В овраге опасность тоже не миновала, сколь противник забрасывал туда гаубичные снаряды и мины. За оврагом группу ожидала новая западня – мы попали на минное поле и едва выбрались.

Вот такой оказалась наша одиссея.

Находились там, где до смерти четыре шага, - подавленно заключил Сурков… О тех сутках, с 27 на 28 ноября, проведенных Алексеем Александровичем Сурковым у гвардейцев, бывший командир 9-й гвардейской стрелковой дивизии ныне дважды Герой Советского Союза генерал армии Афанасий Павлантьевич Белобородов в своих мемуарах вспоминает так: «Враг рвался на восток через Кашино в Дарну, ко второй, параллельной Волоколамскому шоссе, дороге. Опять там, на правом фланге, сконцентрировались в этот день наши главные усилия.

Естественно, что приехавшие к нам военные журналисты стремились попасть именно туда. Известный поэт Алексей Сурков, тоже корреспондент «Красноармейской правды», просил разрешения поехать в полк Суханова.

- Поезжайте, Алексей Александрович, с уговором: на передовую не ходить. Так?

- Так! – согласился он, видимо, не очень довольный условием.

Вернулся поэт поздно усталый, шинель посечена осколками.

- Уговор, - сказал он, - дороже денег. Дальше штаба полка не сделал ни шага. Ни единого…

- Ужинали? – спрашиваю.

А он, казалось, не слышит меня, глаза – отсутствующие, и все повторяет:

- Ни шагу… Нет, не то. Ни единого шага не сделал, а до смерти четыре шага. Вот так!

Он выхватил из кармана блокнот и карандаш, что-то записал, повернулся и вышел. Ну что поделаешь с ними, с поэтами? Творческий процесс! И ни ужин Суркова не соблазнил, ни сон. Всю ночь просидел Алексей Александрович над своим блокнотом в землянке, у солдатской железной печурки.

Не знал я тогда, что присутствую при рождении знаменитой «Землянки» - песни, которая войдет в народную память, как неотъемлемый спутник Великой Отечественной войны, песни, слова которой будут повторять вслед за дедами и отцами наши сыновья и внуки:
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти – четыре шага…
Автор ссылается и на сообщение подполковника М.А.Суханова о том, как, располагаясь в деревне Кошино, штаб полка оказался отрезанным от батальонов, и кучке штабников вместе с поэтом Алексеем Сурковым пришлось прорываться из окружения. Комполка поведал об этом значительно позднее случившегося, так, к слову пришлось. Но его сообщение в существе своем целиком совпадает с рассказом, услышанным нами от поэта 18 ноября на КП фронта. Значит, речь шла об одном и том же случае.

Однако одно из утверждений самого генерала армии А.П.Белобородова нуждается в уточнении. В приведенной мною цитате из мемуаров он дважды заявляет, что именно тогда поэт создавал свою знаменитую песню «Землянка». Повторяю слово «песню».

Вот это как раз не так. Алексей Сурков не создавал тогда песню. Он сочинял письмо своему задушевному другу – жене Софье Кревс, перед которой привык исповедоваться во всем. Мучительно выискивал полнозвучные рифмы и яркие образы, чтобы правдиво передать обстановку, в которой находился, чувства и мысли, которые владели в момент опасности, когда до смерти четыре шага… Так бывало и во время финской кампании. Тогда поэт Алексей Сурков являлся военным корреспондентом одной из армейских газет, а стихи, посвященные С.А.Кревс, составили целый цикл «Декабрьский дневник».

Многие из них тоже писались в форме личного письма. Вроде этой начальной строфы:
Дорогая, хорошая, сердце моё,
Как медлителен времени бег!
Третий раз эта ночь поднимает
в ружьё
И бросает на чёрный снег…
То, что после всех опасностей и переживаний поэт опять прибег к доверительному разговору с дорогим ему человеком, к стихотворному письму жене, – вполне логично. Ведь не всем доверишь боль и крик обнаженной души. Исповедуются интимно, и только самым близким людям.

Наконец, об этом свидетельствовало и молчание поэта. Ни находясь в дивизии, ни перед нами, Алексей Сурков и словом не обмолвился о детище своего ночного бдения. Значит, считал его сугубо личным.

Нам он признался в другом:

- Нервы были напряжены настолько, что мы забыли о еде, о фляжке, которую наполнил сердобольный гвардейский хозяйственник. Теперь ею заняться в самый раз.

Товарищи расположились перекусить. Когда разлили «горючее» по кружкам, в комнату вошел редактор, бригадный комиссар Миронов. Мы встали, приветствуя начальство, а Сурков коротко доложил о поездке в гвардейскую дивизию и попросил разрешения продолжить трапезу.

Редактор не перечил, лишь предупредил, чтобы не засиживались. Через полчаса он намеревался отчалить в Москву.

Действительно, через полчаса товарищи уехали в редакцию. Их незапланированный визит на КП фронта вскоре забылся. Однако поездка в 9-ю гвардейскую стрелковую дивизию на Волоколамское шоссе глубоко запала в душу, в память и поэта, и фотокорреспондента. Все кадры, отснятые в полку, Леонид Бать отпечатал в нескольких экземплярах. Предложил для опубликования в газете и послал героям, не зная, остался ли кто-нибудь из них жив. Он выполнил просьбу фронтовиков.

Свидетельством об этой поездке у поэта родилось стихотворное послание любимой, ставшее венцом его военной лирики. Но для такого признания потребуется время, ещё предстоит превратиться ему в песню, которая уже облетит все фронты, повсюду станет желанной.

Тогда ж создание автора не было опубликовано даже нашей газетой «Красноармейская правда». Вот что говорил по этому поводу сам Алексей Сурков:

«Я за время войны написал одну маленькую вещь, которая подверглась очень крупным неприятностям. Это шестнадцатистрочное стихотворение, которое сначала никак не называлось. Потом оно превратилось в песню под названием «В землянке». Там есть эти несчастные строки:
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти – четыре шага.
«Синие чулки» начали вокруг этих строк целое дело. Они рассуждали так: очень близко до смерти – четыре шага, человек прочитает эти строки, перестанет быть упругим сердцем и волей, окажется плохим солдатом. И они предложили, чтобы эти строчки были заменены другими, глубоко оптимистичными строчками.

Из их пожеланий ничего не вышло. Разные варианты были написаны разными доброхотами, но песня оставалась песней, потому что из песни слова не выкинешь и потому, что на войне человеку тяжело, и каждому ясно, как близка здесь смерть, и каждому, естественно, не хочется умирать. Но именно поэтому с людьми надо разговаривать прямо, по-солдатски, по-мужски. Человек, который прочитал: «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти – четыре шага», загрустит взглядом, загрустит сердцем, но этот человек не пойдет за куст, чтобы, взяв в левую руку комок снега и таким образом став «самострелом», избежать трибунала. Тот, кому адресованы эти строки, - человек настоящего сердца, человек настоящей солдатской воли».

Алексей Сурков, безусловно, прав. И в самом деле вдумайтесь в строфы этого примечательного творения – поэтического раздумья о бессмертии любви, побеждающей смерть. Вот она:
Бьётся в тесной печурке огонь.
На поленьях смола, как слеза,
И поёт мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
Про тебя мне шептали кусты
В белоснежных полях
под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
Ты сейчас далеко-далеко.
Между нами – снега и снега.
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти – четыре шага.
Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови.
Мне в холодной землянке тепло
От моей негасимой любви.
Теперь давайте поразмыслим вот о чем. Сообразуясь с обстановкой, давшей импульс к интимной исповеди, и выражая опасность положения, в котором находился тогда поэт, он с полным основанием заявил: «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти – четыре шага». Тем самым создавался контраст трагедийного видения войны. Но послание в основе своей лиричное и жизнеутверждающее. Именно лирическая муза негромко, без призывно-риторических интонаций, ведет прямой доверительный разговор от сердца к сердцу. И потому он западал в души миллионов воинов-фронтовиков, находя в них живой отклик.

Землянку с печуркой автор воссоздал по многим наблюдениям за ними в частях. В том числе представил и свою печурку, оборудованную писателями на редакционной стоянке под Касней, когда мы стали утеплять палатки. После растопки огонь в ней действительно бился о стенки, о купол свода, а на сосновых поленьях появлялись янтарные капли смолы. Поленья плакали.

Как уже упоминалось выше, лирическая исповедь поэта не сразу получила широкую гражданственность. Даже в коллективе редакции Сурков не обнародовал её до поры до времени. Она оставалось в его «святцах» интимным посланием жене.
Декабрь для Алексея Суркова оказался весьма плодотворным. Во фронтовой газете он опубликовал восемнадцать оригинальных материалов, в два раза больше, чем в ноябре. При этом - десять стихотворений, не считая четырех стихотворных фельетонов о действиях Гриши Танкина.

Первые два стихотворения можно назвать ответом поэта на злобу дня. 5 декабря, в очередную годовщину советской Конституции, он напечатал стихотворение «Мы присягаем Отчизне».


На фото: Часто Григорий Улаев приходил почтить память павших защитников Воронежа
(Продолжение следует)

Источник: газета «Воронежская неделя», № 13 (2207), 1-7 апреля 2015 г.