О поколении так называемых шестидесятников давно принято в некоторых кругах говорить с придыханием обожания на грани лёгкой истерики. Я не могу сказать, что отношусь к этому поколению совкового гламурного быдла второй генерации с каким-либо пиететом и попытаюсь сейчас аргументировано изложить свою точку зрения на примере одного из ярчайших представителей этого писательского пласта.
Василий Аксёнов
Васятка Аксёнов родился в 1932 году в семье крупных казанских номенклатурных работников, то есть, самой судьбой, казалось бы, ему предуготована была участь мажора: роскошное беззаботное существование, вращение в высшем свете, распахнутые двери престижных вузов, затем – непыльная работа в тех же высших эшелонах власти.
Однако, как говаривал, бывало, незабвенный Остап Бендер, «Судьба играет человеком, а человек играет на трубе». Папашку с мамашкой замели в суровом 37-м. С годик отпрыск благородного семейства чалился в детдоме, а потом 10 лет – у тётки, там же, в Казани, где, видимо, ему, подобно отцу Гамлета, весь этот срок усиленно вливали в уши мегатонны яда о проклятой стране, несправедливом наказании родителей и упущенных персонально им, Васей, в связи с этим возможностей.
Однако Родина не была так несправедлива к Васе, как он всю жизнь считал, и в качестве первого доказательства, по крайней мере, собственной незлобливости и незлопамятности, дала возможность отпрыску репрессированных родителей поступить и успешно закончить один из лучших и престижнейших медицинских ВУЗов страны – 1-й Ленинградский Мед, или, по-нынешнему, Павловку, по сей день не менее престижную, чем 60 лет назад. По окончании, как и всякий советский человек, Вася трудился на всяческих стройках социализма по приобретённой профессии: был карантинным и участковым врачом, врачом-фтизиатром и т.п. Намечалась нормальная трудовая карьера, однако…
Все мы были молоды, все мы помним тот перманентный зуд неудовлетворённости, вызываемый высоким гормональным фоном и побуждающий на всякие дурацкие поступки, от криминала до подвига. В мирное время в стандартных условиях этот зуд чаще всего сублимируется, согласно старине Фрейду, в бумагомарание, именуемое по-научному графоманией. Не избежал сей участи и Вася Аксёнов, и начал кропать понемногу в стол.
И тут на помощь Васе, внезапно, как всегда, пришла её величество Фортуна.
Каким-то образом, через знакомых, рассказы Аксёнова прочитал Валентин Катаев, главный редактор молодёжно-литературного журнала «Юность», и опубликовал, а именно это, по ироничному уверению другого знаменитого писателя и редактора Аркадия Аверченко, и есть самое главное в любом произведении.
Вася буквально проснулся знаменитым.
В те годы, в годы так называемой оттепели – во второй половине 50-х – начале 60-х - в стране был ажиотажный спрос на новую литературу, ибо соцреализм уже всех изрядно подзадолбал, да и подвыродился. Руководство страны выдало запрос на молодые таланты, и оны в мгновенье ока отыскались, ибо талантами наша земля никогда не оскудевала; в их число попал и Василий Аксёнов.
Ну, посудите сами: безвестный докторишка из Усть-Засранска печатает один за одним романы и сборники рассказов ежегодно, как пирожки печёт, а по этим романам НЕМЕДЛЕННО снимаются фильмы со звёздным актёрским составом – «Когда разводят мосты», «Коллеги», «Мой младший брат», в театрах по пьесам Аксёнова ставятся пьесы. На молодого теперь уже экс-врача обрушивается бурный и мутный поток популярности, всенародного обожания и, чего уж там таить – баблосов, званий, членства в Союзе Писателей и прочих материальных ништяков. Да и родители к тому времени не только вышли из «ГУЛАГского ада» живыми, вопреки уверениям Солженицына, но уже и были реабилитированы.
Таким образом, Родина второй раз дала понять Васе, что она ему и его семье не враг от слова «совсем»; более того, Родина ему – до расточительности щедрый работодатель. И даже выказывать, как прежде, со рвением свою лояльность для этого теперь не нужно – времена не те. Нужно просто отрабатывать, не кривя душой, социальный заказ государства и не кусать дающую руку, не срать в неё, но вот это-то, последнее испытание Вася с оглушительным
пуком в лужу треском и провалил.
Уж не знаю, что там вливали ему в детстве в уши родственники, но душа у него к тому времени уже была кривая. Впрочем, сколь многие из нас, впитав в раннем детстве очевидные чужие мысли и приняв их за непреложные истины и даже, порой, за моральные устои личности, с накоплением житейской мудрости и опыта способны отрешиться от этих заблуждений юности, опровергаемых самой жизнью, пусть и сознавая, что ничего, кроме вреда, эти чужепривитые догмы им не приносят? Далеко не всякий на это способен.
Васин же случай был особо запущенным. Он постоянно находится в окружении подобных ему нарциссирующих юношей и девушек, пиитов-пейсателей на государственном окладе, думающих, что все ништяки на их головы падают чисто благодаря их персональной неподражаемости и исключительности, а не грамотной отработке государственного литературно-трудового договора, занимающихся перманентным само- и взаимовосхвалением, подобно тому, как стадо макак занимается коллективным взаимоублажающим груммингом. Понятие социальной ответственности в этой группе постепенно подменилось нарциссизмом, вседозволенностью, гедонизмом и антисоциальным эпатажем, возводимыми в культ.
«Облико морале» этих псевдокумиров особенно омерзительно тем, что, регулярно гадя в кормящую их руку, они не забывали из неё ещё и регулярно кормиться.
Постепенно государство обиделось на столь недостойное поведение некоторых представителей литературно-производственного коллектива, произведённых им из грязи в князи, и стало принуждать их, таки, к соблюдению правил трудового договора. Многие одумались и стали вполне себе причёсанными официальными поэтами, прозаиками - пусть не классиками, но вполне лауреатами и призёрами с немалыми окладами, премиями, званиями, столичными квартирами, машинами, персональными пенсиями, бенефисами и гастролями по всей стране и за её пределами, многотомными прижизненными изданиями и прочая-прочая-прочая.
Ну, а Васю жизнь ничему не научила. Вбитые в детстве догмы пересилили здравый смысл. Вася стал диссидентом, активистом и подписантом всяческой антисоветско-русофобской херни, перестал печататься, что объяснимо, а потом и вовсе свалил из страны, как пресловутый поросёнок Пётр.
И, что характерно и предсказуемо, как бывало уже много раз и не с одним лишь Васей, а с большой толпой бывших русских литераторов, от Гоголя до Довлатова и позже, талант его в отрыве от родных корней немедленно скатился в унылое говно и зачах, а от корней Вася окончательно оторвался не в момент эмиграции, а тогда, когда тщательно взращиваемая на протяжении многих лет русофобия в его душе взошла, наконец, в полный рост и заколосилась.
Рубеж творчества Аксёнова очерчен чётко: роман «Ожог» 1975 года.
Всё, что было до него – хорошо: тут тебе и романтика, и авантюризм, и метания юности, и первая любовь, и верность долгу, и поиски справедливости, и фантастика, и шаловливый юмор, и лёгкий флирт, и прочие добрые забавы.
Всё, начиная с «Ожога» и далее – лютая, бешеная ненависть, злоба, капающая с каждой страницы, отборный сарказм и русофобия до самого горизонта, которую не смогло унять даже крушение СССР. Сплошная мерзость.
Ближе к своему естественному концу автор успел выпустить автобиографический роман «Таинственная страсть» - о той самой сладкой жизни гламурного быдла, возомнившего себя элитой и властителями дум. Возможно, роман и задумывался, как бахвальство, но по прочтении и здравом размышлении у нормального, не отравленного клинической русофобией человека он ничего, кроме омерзения, не вызывает. Это не гимн поколению шестидестяников – это его эпитафия. Название романа звучит особенно откровенно и саморазоблачительно, если вспомнить целиком четверостишье Беллы Ахмадулиной – автора стихотворения и одной из главных героинь романа:
Цитата:
Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
вас, беззащитных, среди этой ночи.
К ПРЕДАТЕЛЬСТВУ ТАИНСТВЕННАЯ СТРАСТЬ,
друзья мои, туманит ваши очи.
|
(С)
Собственно, предательство и стало смыслом жизни и путеводной звездой всего поколения литераторов-шестидесятников. Одни предали Родину, другие – друзей и близких, третьи – идеалы, четвёртые – собственное творчество. Предательство в той или иной форме и есть главная тема большинства их произведений, отчего и читать этих авторов нет ни малейшего желания.
Последние полтора года жизни Аксёнов провёл в Склифе в полуовощном состоянии после череды инсультов и тромбэмболий. Не знаю, было ли это воздаянием за все его грехи, но не дай Бог никому такого…
Читать Аксёнова можно и нужно, но, как и упоминалось выше, только раннего, до 1975 года. Всё, что позже, ничего, кроме отвращения, не вызывает.