[Чёрный Дембель]

В продолжение исследования темы «небыдла» и в связи со 150-летним юбилеем невозможно не перейти к творчеству ныне почти забытого, а во время оно обронзовлённого и канонизированного до полной мифологичности писателя, одного из столпов и опор социалистического реализма.

Максим Горький ака Алексей Максимович Пешков

Пожалуй, в качестве эпиграфа к биографии - да и всему творчеству автора - лучше взять препохабный анекдотец эпохи позднего застоя; я его даже не буду выкладывать, просто дам ссылку. Почему - станет ясно из нижеизложенного.

Как всегда, корни мировоззрения и творчества Горького лежат в детстве. Писатель значительно облегчил жизнь биографам и исследователям своего творчества написанием многопудовой автобиографической трилогии: «Детство» - «В людях» - «Мои университеты».

Что мы узнаём из этой трилогии?

Детство автора – типичное детство задрота (тысячи их в мировой литературе). Выходец со дна общества, детство и большую часть юности провёл в среде деклассированных элементов, причём влачил своё существование если не в роли парии, то в однозначной роли «омеги» и чмыряемого ботана. С этих пор у поциэнта сформировался, согласно ещё одному старому анекдоту, «крайне хyёвый взгляд на жизнь» - настолько, что он даже совершил несколько попыток суицида, но даже убить себя Алоша толком так и не смог.

Понимая, что жизнь – говно, что в альфы-беты и, тем более, криминальные авторитеты и уважаемые деловые люди ему не выйти, Пешков стал заниматься самообразованием. Он много читал, причём отдавал предпочтение модным на тот момент философам типа Шопенгауэра и Ницще, от которых и заразился иррационализмом и мизантропией, что в сочетании с собственным жизненным опытом дало богатые всходы.

Ницше торкнул молодого Алёшу так сильно, что он отпустил себе усы - сегодняшний тру-хипстер вряд ли сумеет отличить изображения Ницше и Горького, особенно в скульптурном исполнении – и определил мировоззрение и творчество автора на многие годы вперёд.

Заниматься полезным производительным трудом Алёше не позволяла вера не давало ущемлённое окружающими и напитанное западными философами ЧСВ, поэтому, вместо получения общественно полезного ремесла, которое могло бы превратить его в полноценного члена общества, будущий классик соцреализма бродяжничает, пущает пропаганды, бухает, пытается завести знакомство с видными литераторами (Толстым, Короленко), предсказуемо посылается ими накуй, крестит в православие евреев, попадает под надзор полиции, и вообще ведёт асоциальный образ жизни, попутно пытаясь писать нетленку. Таким образом, на примере Горького можно рассмотреть детально, как очередной честолюбивый селюк усиленно лепит из себя эталонное небыдло.

Раннее творчество автора несёт неизгладимый отпечаток ницшеанства. В произведениях встречается масса «сверхлюдей» - этаких быдлодартаньянов посреди ещё более унылой однородной толпы: Данко, Челкаш, безымянная Девушка, вольнолюбивые цыгане и проч.. Так писатель, очевидно, компенсировал свои юношеские комплексы.

И тут, как говорится, свезло: брошенное зерно попало в густо унавоженную ревдвижением и декадентством почву. Одним понравились образы мрачных и величественных дартаньянов, стоящих по колено в говне, не мараясь, другим – реалистичное изображение обитателей социального дна (одна из программных вещей Горького так и называется). Произведения стали издаваться большими тиражами, знакомства с автором перестали чураться уважаемые люди – те же Толстой, Короленко, Чехов, он стал вхож в уважаемые дома, включая Императорскую Академию Наук, становится инициатором салонных и имперского уровня скандалов – к примеру, по случаю аннулирования его членства всё в той же Академии из-за неблагонадёжности – и вообще гламурным бурлитетем говн.

При этом Горький начинает проявлять классические черты небыдла: будучи сам быдлом до мозга костей и певцом страданий оного, в повседневной жизни он начинает стремительно отдаляться от своих многочисленных, так сказать, муз и музов. Он сближается с официальной аристократией и интеллигенцией, получает весьма сытые гонорары и начинает вести элитарный образ жизни: снимает роскошные квартиры, посещает рауты, меняет жён, как перчатки, крутится в околотеатральной тусовке, попутно огуливает актрисок и вообще, оттопыривается, как может. Плебейское же происхождение писателя в духе либеральных настроений того времени только придаёт ему в глазах общества, особенно женской его части, экзотически-романтический флер.

Впрочем, этот пацан, несмотря на то, что пришёл, таки, к успеху, не порывает связей и с элитой маргиналов – марксистами во главе с Лениным, коим творчество его было весьма созвучно. Старик Крупский нередко игрывал с литератором в шахматы, спорил, порой до хрипоты, немало строк посветил нашему герою и даже обозвал его «буревестником революции», хотя, на мой взгляд, Горькому гораздо лучше подошло бы прозвище «прилипала революции», а «буревестниками» правильнее было бы назвать либо Герцена, с одной стороны баррикады, либо Достоевского с Крестовским, с другой.

Эта связь сыграла большую роль в судьбе Горького в годы, когда ураган революции смёл всю привычную жизнь русского общества вместе со всеми моральными ориентирами и государственностью. Алёша долгое время пользуется её благами в полный рост, даже становится, как стыдливо подмечает официальная биография, «собирателем предметов искусств, коллекционером китайских ваз и редких дорогих книг», к нему идут бить челом бывшие его покровители, в гигантской квартире в центре Петрограда он содержит целый причт приживалов, приживалок, родственниц, сожительниц, собутыльников et cetera, словом, ни в чём себе не отказывает.

Тем не менее, наступившее на 1/6 части суши торжество прогрессивных идей тончайшим моральным критериям пролетарского писателя настолько не соответствует, что он в 1921 глупым пИнгвином отбывает из царства всеобщей справедливости и робко прячет тело не слишком жирное в мерзкой буржуазной Европе, где и обретается на государственном коште аж до 1932 года.

Государство в лице одного усатого книголюба и ценителя прекрасного терпело-терпело его сибаритство под сенью Везувия в ожидании очередной нетленки, прославляющей Прекрасный Новый Мир, но так и не дождалось, и толсто намекнуло пейсателю о том, что для продуктивного творчества на тему освобождённого труда нужно писать прямо из гущи событий. И с тем перекрыло валютный краник.

По прибытии в СССР Горький под чутким прищуром Лучшего Друга Всех Писателей решительно избавляется от дурацких сомнений, иллюзий, терзаний, окончательно бронзовеет, снисходительно принимает все официальные почести в свой адрес, ну, и честно и неутомимо начинает отбивать вложенные в него средства – становится официальным и верховным рупором режима, за что был посмертно ругаем новыми поколениями такого же, как и он сам, небыдла. Подозреваю, что именно о нём и ему подобных товарищ Сталин - мегатролль и человек с большим художественным вкусом - и бросил свою крылатую фразу

Других писателей у меня для вас нет

Ну, а замечание его по поводу горьковского стихотворения "Девушка и Смерть"

Эта вещь будет посильнее, чем "Фауст" Гёте

и вовсе является эталонным образчиком сарказма, вполне годным для современного сетевого троллинга.

Окончательно писатель «стал героем» в 1936, посмертно удостоившись высочайшей милости быть кремированным и замурованным в Кремлёвской стене.

Что же сказать о творчестве писателя?!

Ранний период, как уже говорилось раньше, несёт на себе налёт юношеской чистоты, наивности, романтизма и ницшеанства, и, благодаря этой искренности, ранние произведения автора вполне читабельны, хотя и на любителя. Более позднее творчество Горького чем дальше, тем глубже погружается в пучину беспросвета и мизантропии. Таковы самые знаменитые произведения этого периода – «Мать», «На дне», «Васса Железнова» и проч.. Хотя некоторые из них – та же «Мать» - в советский период считались безоговорочной классикой соцреализма, читать их человеку с нестойкой психикой и нетренированной привычкой книгочтения категорически невыносимо. Вставить эту, прости Господи, «Мать» в школьную программу мог только настоящий невыявленный враг народа.

Ну и, вишенкой на торте, эпическим итогом творчества Горького стал многопудовый роман «Жизнь Клима Самгина» о судьбах русского небыдла на сломе эпох, о его навозном метании в тёмной проруби революции от края к краю, о разрыве шаблонов и прекраснодушных представлений о дореволюционной рабоче-крестьянской пасторали о суровую практику эпохи бунта, беззакония и вседозволенности, о разоблачении интеллигентских иллюзий и срыве всяческих покровов. Сей увражик – отличный пример вымещения на бумаге собственных комплексов, иллюзий, пороков и моральных терзаний – собственно, того, что сегодня модно называть красивым термином «когнитивный диссонанс».

По уровню беспросвета и чернухи творчество Горького приближается к недосягаемым шедеврам Кафки, а по интеллигентскому безволию и попыткам усидеть одним седалищем на нескольких стульчаках сразу – к креативам отечественного «певца сумерек» А.П.Чехова.

Неспроста после исчезновения из бытия главного идеологического заказчика соцреализма – Советской Власти – всё творчество Горького рухнуло в макулатуру и полностью обнулилось, а сегодняшние молодые мамы и папы вряд ли смогут объяснить внятно своим мелким отпрыскам, что за усатый хер вновь встал посреди московской площади Тверской Заставы и почему довольно симпатичный санаторий на территории Воронежа носит какое-то невкусное имя.

Вердикт: НЕЧИТАБЕЛЬНО.







ЗЫ: Горький и Ницше: найди 5 отличий.