Собственно, к чему был вчерашний пост? А это было предисловие, ибо возникло у меня желание обратиться к творчеству, пожалуй, самого успешного и известного русского эмигранта-литератора.
Владимир Набоков
Старина Карл Маркс не зря писал, что бытие определяет сознание. На примере нашего сегодняшнего героя этот постулат проявился в полной мере.
Володя родился, как говорится, "с золотой ложкой во рту" - в старинном русском дворянском роду, знатном, богатом, близком ко двору. Предками его были сплошь купцы, министры, генералы и прочие не последние люди. Собственный дом в самом центре Петербурга, в двух шагах от Исаакия, элитное Тенишевское училище, папенька - один из лидеров партии кадетов, бывший член Государственной Думы, а после Февраля 1917 - управляющий делами Временного Правительства. Жизнь, казалось, удалась. Но тут, как и у остальных 150 миллионов жителей Российской Империи случился Октябрь, или, проще говоря, ВОСР. И всё накрылось известным органом.
Набоковы бегут сначала в Крым, потом - за границу, в Берлин. Эмигрантское житьё юного Володи было нелёгким, но в 1922 случается ещё одно несчастье - от рук террориста погибает Набоков-старший. Семья остаётся без кормильца, а Володя - на семи ветрах на чужбине, трижды никому не нужный.
Зарабатывать на жизнь приходится частными уроками английского языка, понемногу начинает печатать рассказы, в основном в эмигрантских изданиях. Неудачно сватовство, затем – женитьба на женщине из еврейской семьи, что скажется после 1933 года, заедающий быт, полуголодное существование, ребёнок, пелёнки и т.д. не способствуют воспитанию у автора оптимистического мировоззрения. В берлинский период, в основном под псевдонимом «Владимир Сирин», Набоков пишет такие свои произведения, как «Машенька», «Защита Лужина», «Дар», «Приглашение на казнь» и проч...
Все они отмечены настроением писателя, оказавшегося в чужой враждебной стране, и по глубине деспрессивности, по накалу параноидальных настроений, по глубине рефлексии, по густоте чёрных тонов и мрачных настроений ставят Набокова всего лишь на полступеньки ниже
Франца Кафки и на одну ступень с
Леонидом Андреевым. Тяжко, душно, мрачно, шизоидно. Комплекс неполноценности на разрыв мозга.
Некоторым нравится.
Впрочем, в «Приглашении на казнь» автор, как и многие фантасты, боюсь, оказался провидцем. Главного героя приговаривают к смертной казни за НЕПРОЗРАЧНОСТЬ, за закрытость от общества, за скрытность. Суд называет это «гносеологической гнусностью» и недопустимым в обществе поведением, подлежащим искоренению исключительно вместе с его носителем. В наши дни, с сегодняшним тотальным сетевым эксгибиционизмом, с вездесущей самообнажёнкой и самолюбованием в соцсетях, я, принципиальный и идейный противник соцсетей, смартфонов и самораздевания, чем дальше, тем больше чувствую себя главным героем этого произведения, Цинциннатом Ц. Звонка в дверь пока не ожидаю, но, опасаюсь, дело именно к этому и идёт.
Приход к власти фашистов усугубляет гнетущую атмосферу, а усиление антисемитских настроений и увольнение жены писателя с работы по национальному признаку и вовсе делают пребывание семьи в Германии невозможным. Набоковы переезжают в Париж, но в 1940 стальные клинья Третьего Рейха протянулись и туда, и семья уезжает на хутор бабочек ловить (Набоков был профессиональным энтомологом, и в честь его и в честь героев его произведений названы не только около 30 видов бабочек, но и целый род чешуекрылых Nabokovia).
Шутка. Вообще-то в Америку.
Там Набоков продолжает литературные труды, пишет новые романы («Истинная жизнь Себастьяна Найта», «Под знаком незаконнорождённых» и проч.), делает переводы с русского на английский и обратно, тем более, что космополитизм его достиг критической отметки и автор полностью перешёл на англоязычное творчество, читает лекции по русской литературе и энтомологии, ловит бабочек – в общем, не бедствует. Чёрная полоса преодолена, можно наслаждаться жизнью. Казалось бы.
Но одна тема, одна невысказанная страсть продолжала томить и глодать пейсателя – тема педофилии.
Тема эта древняя, как само человечество, небесспорная, оценивавшаяся в разные времена по шкале от абсолютно недопустимой до вполне уважаемой, в зависимости от общества, исторического отрезка времени, градуса накала религиозности и характера оной, периодически давая крен то на физиологический, то на моральный, то на юридический аспект, так что, однозначной оценки половой связи взрослого мужчины с девочкой-подростком в одном предложении дать невозможно.
Не знаю, на каком отрезке жизненного пути сам Набоков повстречал свою Аннабел Ли, свою Лолиту, но тавро этой первой сексуальной привязанности он пронёс сквозь всю жизнь и в 1955 году воплотил в самом знаменитом романе русской эмиграции – «Лолите».
В совке «Лолита», безусловно, не печаталась, но в Самиздате распространялась, хотя очень мало кто до 1987 года смог прочитать её лично.
В пуританском советском обществе, часто квохтавшем рупором пролетарской пропаганды о недопустимой распущенности таких, к примеру, фильмов, как абсолютно невинный «Вам и не снилось» и официально заявлявшем с голубых экранов «в СССР секса нет», «Лолита» считалась произведением преразвратным и архипохабным, с одной стороны общественных баррикад, и запретносладким, эротическим, с другой. На самом деле ни тем, ни другим она не является.
«Лолита» в первой своей части – слюняво-многословная история заболевания главного героя запретной страстью и последующего вожделения похотливого возрастного папика своей двенадцатилетней едва вступившей в пубертат падчерицы.
Набокову с первых его произведений, а чем дальше, тем больше, присуща была одна нехорошая черта: велеречивость и многословность. Я понимаю, что пейсатель художественными буквами – не ротный командир, и выражаться он должен не только веско, кратко и доходчиво, но и красиво. Для этого в любом языке, кроме существительных, глаголов и междометий есть ещё и прилагательные, наречия, причастия и прочие малополезные, но украшающие его ништяки. Их желательно использовать в устной и письменной речи, но с чувством, с толком, с расстановкой, как завещал и показывал своим примером великий Бабель.
Набоков же к моменту написания «Лолиты» чувство меры утратил. Пропасть пустословия разверзается перед читателем в романе, и к переломному кульминационному моменту утомляет читателя настолько, что у последнего смыкаются веки среди бела дня синхронно с самой Лолитой. Нужно быть очень упоротым потребителем печатного слова, чтобы дотянуть до момента грехопадения, с которого начинается часть вторая.
Во второй части романа, когда утомлённый путанным слогом читатель начинает, наконец, предвкушающе сопеть, обнаруживается, что эротики в ней ни на грош, ни на использованный презерватив.
Ибо вторая часть романа – это хоррор.
Самый натуральный роман ужасов для зрелых лиц мужского пола. И проблема не в самом грехопадении и порочности связи – просто рафинированный интеллигент Гумперт связался с самой банальной испорченной, капризной, невоспитанной, мерзкой и развратной малолетней сучкой, шантажисткой, садисткой и жлобовкой из пресловутой «Одноэтажной Америки». И дело вовсе не в возрасте: если бы Лолита была совершеннолетней и ещё более искушённой, отношения были бы ещё хуже ввиду повышенной прожжённости этой оторвы. Вся вторая часть – сплошное самобичевание, рефлексия, перманентные чувства вины и опасности – опасности раскрытия, опасности утраты Лолиты, опасности неотвязно маячащего на грани восприятия синего седана, постоянные унижения со стороны маленькой гадины, вьющей из папика манильские канаты и завязывающей их морскими узлами – в общем, всё, как любил автор, в своём вполне фирменном стиле.
Ну, и финал – дешёвый детектив ниачём с тотальным выпилом всех главных героев.
А что же сам Набоков? Да ничего. После «Лолиты» пацан реально пришёл к успеху, продолжал активно трудиться по всем своим специальностям, перебрался в Швейцарию, гонзал по горам и ярам за бабочками, до тех пор, пока однажды не простудился и склеил ласты.
(С)
Собственно, хотя литературное наследие Набокова далеко не ограничивается вышеперечисленными произведениями, для ознакомления с его творчеством их вполне достаточно. Остальное – просто игра слов, велеречивые вербальные упражнения, интересные, разве что, для узких специалистов, литературоведов и набокововедов, а для рядового читателя категорически нудные, утомительные и неинтересные. Можно читать Набокова, можно не читать – особого урона в формировании личности ни то, ни другое не нанесёт. Лучше Кафки, лучше Андреева, но, всё равно, на очень узкого и специфического любителя.
