[асызгуль]

- Ишь ты - убирайся... Да здесь! Всё! Моё! Кто хочет - пожалуйста, сваливайте к чёртовой матери! Скатертью дорожка! Но - лошади остаются здесь!

- Не-ет, - ноздри тонкого Веркиного носа трепетали, как тогда, на дороге, ночью. - Мы уйдём - только вместе. Вместе с лошадьми. Иначе...

Она вскинула вверх руки со сжатыми кулаками, а голову, тоже резко, наклонила, так что волосы упали на лицо.

Мы отшатнулись от неё. То, что сделала она, было оглушительным для телепатов, вроде бы как в тесной комнатке запустили самолётный двигатель.

И тут же раздалось дикое, многоголосое ржание. Кричали все лошади на конюшне.

От страха. От боли. От ярости.

- Верка! - крикнул кто-то. Может, даже я.

Она опустила руки. Ржание смолкло. Но лошади - мы чувствовали их мысли, такое не услышать было нельзя даже на расстоянии - никак не успокаивались и, наверное, метались из угла в угол в своих трёхметровых денниках.

Как Верка могла?! Мы забыли обо всём, не думали в этот момент даже о том, как нас предали, мы с ужасом смотрели на неё.

Считалось, никто из нас не может причинить лошади боль, заставить её обезуметь от страха. Специально, обдуманно.

Оказалось, не может никто, кроме Верки. Она же не обращала на нас внимания, словно то, что сделала, было в порядке вещей, она сверлила глазами Костика:

- Вы не задержите нас! Иначе - плакали ваши денежки, лошади всю конюшню вам разнесут - это раз! Про ваши преступления узнают в милиции - два! И всё узнают журналисты - три! У Светки на телевидении есть знакомые!

Костик размахнулся...

В мыслях у него горела тупая ярость. Ему было плевать на то, что говорила Верка, чем она угрожала. Отступить - значит, проиграть. Он хотел победить нас.

Любой ценой?

Оказалось, всё же не любой.

Он погасил замах, не ударив.

Просто из-за наших спин выскочила Дженни, выскочила и напряглась, приготовившись прыгнуть и оскалив зубы. Тихо оскалив, без рычания. Шерсть на загривке и спине у неё поднялась торчком. Её учили нас защищать.

- А-а-а, пошли вы...! Разбирайтесь сами! - злобно выкрикнул Костик и спиной вперёд выскочил в коридор.

Хлопнула дверь.

Простучали по ступенькам шаги.

Взревел мотор.

Дженни легла, а мы стояли. У дверей - тренер. Устало прислонившись к стене - тётя Оля. Верка - посреди комнаты. Аня и Арсен - возле книжного шкафа. Рядом со мною - Машка и Димка.

Молчали, пока гул мотора не затих. Потом Верка сказала:

- Мы уходим с каскадёрами. Правда, Света?

Она смотрела на меня в упор. Я не хотела быть с ней заодно. Только всё равно было надо решать. И я сказала:

- Я ухожу - с Боргезом.

Владимир Борисович сел на диван. Так, будто у него подогнулись колени. Я смотрела на него и думала, что он - проиграл. Только вот победителей нет. Никто из нас не победил, но сейчас мы над ним стоим, как судьи. И я специально села в кресло, чтобы не возвышаться.

Я хочу побеждать на соревнованиях.

Я никому не хочу ставить ногу на грудь.

Вдруг Аня сказала:

- Владимир Борисович, я вас не брошу. Я - остаюсь с вами! И мне всё равно, что они там болтают.

Ничего себе!

Она, ни делая ни шагу, подалась вперёд, у неё было счастливое лицо!

Невольно я переключила внимание на ее эмоции...

И поняла то, что с трудом уложилось в моей голове, но вполне соответствовало тем невообразимым вещам о которых я узнала сегодня. Оказалось, Аня любит Его... Просто любит. Не так, как любят отца или тренера. Я поняла тут же, что вовсе не нужен был ей Витька, она специально гуляла с ним напоказ, чтобы Владимир Борисович понял, что она уже взрослая... А сейчас она счастлива, потому что может доказать свою любовь. Доказать, простив, что любимый сделал с нею и с нами...

Мы уже не были включены в единое телепатическое поле, но я всё равно чувствовала эмоции каждого. И это было так же приятно, как взять горсть соли исцарапанной рукой.

Я поднялась, чтобы уйти и вдруг потеряла равновесие.

И окончательно провалилась в темноту.

ГЛАВА 18

В первый миг пробуждения, не открывая глаз, я подумала: "Как хорошо!". И потянулась. А когда тело на ленивое потягивание отозвалось десятком разных болей, сразу вспомнилось всё, что произошло за вчерашний длинный день, и захотелось уснуть опять.

Не вышло.

Лежала я, уютно свернувшись под одеялом, и думала, как жить дальше. Отчётливо и ясно было понятно только одно: остаться на ферме нет никакой возможности. Невозможно каждый день смотреть на человека, который называл нас за глаза "первым поколением породы", а при встрече - гладил по голове. Невозможно выполнять его указания на тренировках. Невозможно есть за его столом. И сама наша ферма, после того, как я поняла, что всё на ней принадлежит Костику, была уже мне чужой.

Когда я обдумала это, то прояснилось, что делать потом. Я буду искать родителей. Конечно, Он не станет сообщать, как их зовут, хотя наверняка помнит. Но тут можно догадаться. Если Арсен - Зуйков, а его отец - Зуенко, то, раз я Измайлова сейчас, настоящая моя фамилия должна была быть Измайленко...

Фамилия украинская, значит, надо будет в крупных украинских городах расспрашивать конников, не знают ли они семью Измайленко, у которых много лет назад утонула маленькая дочка. Если не найду своих на Украине - ведь, вообще-то украинцы могут жить где угодно - поеду в Россию.

Только вот уходить придётся вместе с Веркой... После того, как она вчера заставила кричать от страха всех лошадей на конюшне, Верка совсем перестала мне нравиться и даже завидовать ей я совсем перестала. Но раз она поедет с каскадёрами, придётся к ней - новой - как-то привыкать. Конечно, можно не приставать к каскадёрам, отправиться пешком, то есть верхом. Но сейчас наступает настоящая холодная осень, к которой Боргез совсем не приспособлен.

Всё равно, так или иначе, я найду своих родителей. Опять жизнь сделается справедливой. Всё остальное - не так уж и страшно. Пусть это Он решил, что я должна родиться! Если бы того же не хотела моя мама, она бы просто сделала аборт... А раз я появилась на свет, значит, мама любила меня - как ребёнка, а не зверёныша конно-спортивной породы!

Когда я это поняла, то даже развеселилась и наконец встала с кровати.

Мир может опрокинуться к чёртовой матери, но если ты останешься ЧЕЛОВЕКОМ, то сможешь поставить его на место!

Был белый пасмурный день. Я заволновалась, как там Боргез, полезла под кровать за тапочками и тут дверь слегка скрипнула и вошла Машка.

- О! Привет! Ты уже проснулась!

- Привет... Сколько времени?

- Двенадцать с минутами.

- Ничего себе! Ты почему меня не разбудила?

- Да ты так хорошо спала... И потом, вы вчера с Боргезом намучились.

При воспоминании о минувшем дне словно тень пролетела по комнате. Мы помолчали, потом я спросила:

- Как дела там на конюшне?

- Борька твой - в порядке. Я смотрела, в деннике, вроде, не хромает. Я зачистила его, но выводить не стала.

- Спасибо, - я наконец достала тапочки, сунула в них ноги и села на кровать. Одеваться было не надо, оказалось, я спала в старых синих "трениках" и клетчатой чёрно-красной рубашке.

Машка тоже присела на кровать и вздохнула:

- Когда ты... Ну, сознание потеряла, там такое началось. Знаешь, обычно ведь все знают, что делать, а тут начали метаться по комнате, нашатырь не нашли, хотя он всегда в аптечке на кухне стоит. Тогда Арсен побежал на конюшню, в тамошнюю аптечку, а когда принёс его, тётя Оля сказала, что не надо тебя трогать, просто ты ужасно устала и надо тебе дать отдохнуть. И тебя отнесли сюда, уложили, только раздевать не стали...