Сказы о Россомахине

[Sigurd]

Сей цикл был прислан мне давным-давно на электропочту, а посему автор утерян в годах и эпохах... Принимайте как есть
Внимание! Ненормативная лексика! Великий и могучий русский язык в условиях обстановки, приближенной к боевой.

[Sigurd]

Итак, сказ первый КАРТОШКА
Самая обычная.
Простая, в жесткой шкуре, которую надо, высунув язык, срезать. Знаете ли вы ее так, как знаю ее я?
До тех пор, пока судьба в 1991 году не занесла меня, юного еще совсем и свежего, в военное училище неподалеку от славного городишки N** (нечего о нем и сказать-то больше), я думал, что знаю о клубнях все. Копал же ее, окаянную, да и кто из нас не копал?
Но в училище оказалось все иначе. Там нас, детей капитана Гранта, ознакомили с этой картошкой во всех положениях молодого организма. Там ее на завтрак (мамкины якоря!), на обед, на ужин. Все в разных видах. Даже сушеная, дегидратированная, какую в спецпайки кладут, и та попадалась периодически, мы ей как-то на Новый год, снег изображая, вестибюль засыпали в три слоя, так что надзиратель за сволочами-курсантами, кап-три Марков Станислав Григорьевич (по прозвищу "Хромоногий умывальник") изобразил Деда Мороза, поскользнувшись на этих хлопьях. Ах! - и с размаху своим костяным рукомойником об пол - н-на! Мама дорогая! Только козырек фуражки хрустнул об мраморные плиты, а сам Умывальник глазенки закатил и пополз, усыпая пол медалями "За взятие мясокомбината" и кривыми зубами. "Скрытность - оружие ирокеза", - кто-то издевательски прошипел прямо у меня над ухом, когда я на грохот выглядывал из курилки.
А картошку, мотать ее на член, пришлось всей ротой выгре6ать - правое плечо вперед, языки свесили! - а она к полу приклеилась как чешуя дядьки Черномора, потому что дневальный, сyка впалая, ее попробовал водой спрыснуть, чтоб легче сгрести.

Но такая картошка, можно сказать, была в радость. А вот когда приходишь с полосы препятствий - весь день полоса препятствий, одна только полоса кругом, спортивный праздник, полосатит уже самого как зебру - куда, сука, ползешь! под проволоку! под спирали Бруно! в норматив не укладываешься! прижми корму, Тортилла, не у бабы в постели! качели преодолеваются бегом, а не цепляясь за них яйцами! не дрoчи гранату, кидай ее! куда ты кидаешь, гoндoн штoпаный! Радости море, все улыбчивые и друг другу вежливости говорят, зайцы чахоточные.
И после этого тебя и еще пятерых таких же как ты рабов-илотов загоняют на камбуз и показывают огромных размеров ванну, в которой весь комсостав утопить можно и еще место останется, чтобы дизельную подлодку на прикол поставить с самого краешку. Это не ванна, а Обская губа! бухта Золотой Рог! - только вместо всякой живности в ней валом лежит картошка. Под толстым слоем грязи, словно только что с раскопок. Один из нас, самый умный, даже громко выразил общее мнение, попросил повара копнуть поглубже, чтоб там дохлого фараона найти или вообще - скелет неандертальского мальчика в реконструкции профессора Герасимова. Повар, к счастью, про фараонов ничего не знал, поэтому никого об пол не били. Сказали даже вполне корректно: вот вам, земноводные, ножи, а вот вам корнеплоды. И чтоб через два часа эти клубни сияли белизной, как тетина попа. Ясно, салабоны? На робкий писк салабонов - а что, все клубни-то чистить, что ли? - повар монументально посмеялся. Конечно, говорит, все, потому что это ужин на батальон, а батальон будет голодный.
То, что батальон будет голодный - в том сомневаться не приходилось. Больше того, сразу было понятно, что вместо картошки эти суки вислоухие с удовольствием схарчат нас и даже не заметят, что в фарше попались подковки с ботинок. Поэтому ножи мы расхватали мгновенно, повар еще не успел свою тушу провернуть обратно к плите.
И пошла чистка.
Бессмысленная и беспощадная как русский бунт.
Кровавая (я сразу же палец порезал, потому что теми убогими ножами можно было только мозг через нос у мумий извлекать, никак не стружку снимать).
Бесконечная.
Вначале мы старались. Чистили аккуратно, как мамка в детстве учила, чтоб кожура винтом, чтоб глубоко не резать, чтобы из-под ножа выходил круглый продукт. А как ее глубоко не резать, если грязь в нее въелась, как будто в монгола, который от рождения не мылся никогда, и чем дальше строгаешь, тем больше это похоже на автопортрет Пикассо! Потом работа пошла веселее, потому что кто-то первый предложил - долбись она конем, эта тупиковая форма жизни, давайте просто и быстро закончим уже с ней. Ура! Вперед, мореманы! - и работа пошла как-то по-новому, веселее. Вжих-вжих! И картофелина становится аккуратным кубом, а остатки летят в ведра. Евклид бы прослезился, видя как ловко мы доказываем и претворяем в жизнь невозможное - теорему о квадратуре круга и кубатуре шара. А потом утопился бы, поглядев в ванну, где еще оставался широкий простор для таких доказательств.
Постепенно картошка сдавала позиции. Еще! В ведро! Руби! Коли! На кубики порубим с-сyкy! Пара килограммов осталась! - торжество разума над сарсапариллой, короче говоря. И тут отворилась дверь.
Дон Жуан, трудившийся над Донной Анной, наверно так же застыл и обмяк всем своим прихотливым членом, когда услышал шаги командора. Только это был не командор. Это было значительно хуже. Шаги принадлежали гвардии старшине первой статьи товарищу Россомахину. При взгляде на это человекообразное, нервно сглотнул бы даже Терминатор, пряча за спину свое никчемное оружие. Рецепт: взять оживший двухэтажный несгораемый шкаф, наделить подобием разума, реакцией, чтобы шкаф мог поймать на лету муху, и способностью виртуозно матюгаться - и выйдет Россомахин. Товарищ старшина. Наставник, так сказать, отец солдатам и слуга комбатам.
- Ну что? Салажня? Как оно? - старшина всегда говорил раздельно. Вероятно, для деморализации и устрашения.
(Ебт, а как оно? Первобытный ужас, вот как. Пещерный медведь нападает на карликов-травоядных!)
- Картошка? Чистится? А?
"Хyй на, товарищ старшина!" - дружно и в рифму подумали мы, но на лицах была готовность вот тут же, сию минуту начистить еще две! три! пять ванн этих земляных орехов, на будущее, на много лет вперед!
И тут Россомахин подошел к ванне.
Некоторое время он в эту ванну глядел (фанфары! аплодисменты!), и на его лице не отражалось совершенно ничего. Потом он запустил туда свою клешню и выловил самую крупную картофелину... то есть, кубический труп картофелины. И снова молчание, а мы еще и радостными улыбками цвели, конские дети. Но товарищ старшина сфокусировал на нас свои прозрачные гляделки, и улыбки с нас тихо опали, как грязь с картошки. Потом Россомахин обошел ванну кругом.
Все это молча.
Остановился.
Сразу стало ясно, что на ванне удобно устроилась Смерть с косой и весело на нас глядит.
И спросил. Все так же, по складам.
- Это. Что. За. Е6аная. Геометрия?

Нет. Занавес еще не опустился.
Потому что товарищ гвардии старшина первой статьи Россомахин потом заставил нас у всей той картошки, что уже плюхалась в ванне, превращенная в материал для детского строительного творчества - вручную! срезать! углы!
Вот теперь занавес.

[Монгол]

Sigurd- Хорошо, и в нашем полку я с чем-то похожим встречался!

[Sigurd]

Полное отсутствие якорей

Обессмертив себя один раз, старшина первой статьи Россомахин на этом не остановился.
Не мог он остановиться.
Физически.
Старшина, возникающий в самых разных местах из ниоткуда, был нашим проклятьем.
А теперь еще и якорь украли.
У ворот училища, на въездной аллее, стоял якорь. Свежевыкрашенная многокилограммовая орясина на здоровенной каменюге, должна была символизировать героизм при обороне в войну. Видимо, оборонялись мы в войну от наседающей немчуры именно этим якорем.
Зубодробительно. И-эх! - и вот уже вражеский десант летит с ног, сбитый ударом чугунной лапы. П-папина... ракета! А теперь якорь стоял на постаменте и караульные ходили вокруг него вприсядку, потому что капитан-лейтенант Разумовский приказал пыль с него сдувать, красить регулярно и протирать ветошью.
Видимо, очень личное было у него связано с этой трехсоткилограммовой рогулькой.
Душещипательное.
Понятное дело, сразу же после этого якорь на месте уже не держался. Никак. Хоть цепляй его лапами за грунт. В караул у ворот (в "конуру", это так называлось), продуваемый всеми ветрами, ставили исключительно салабонов. Первый курс, только от теплой материнской сиськи оторванный с хрустом. И стояли они, сирые, и пучили глаза на въезжающее начальство, и тянулись по струнке, лапая карабин.
Карабины были предусмотрительно разряжены, а обойму полагалось держать в подсумке. И держали, ящуры, и меняли патроны на жевательную резинку, караси беспросветные. И были биты за это неоднократно по сусалам товарищем старшиной Россомахиным и многими другими старшинами.
Биты нещадно.
После отбоя.
И до.
А патроны все равно меняли и в "трясучку" проигрывали, коня Петра Первого дети.
Особенно тягостно было стоять в карауле зимой, когда аллею ветром насквозь продувает так, что задница смерзается до размеров грецкого ореха, а карабин примерзает ко всем заветным ленинским местам. Хорошо хоть, тулуп выдают. Правда, в этом тулупе часовой не может ни шевелиться, ни руку согнуть. Может только мелкими шажками выйти из конуры, как башня Гуляй-города, а потом спиной обратно задвинуться. Рак-отшельник, чморить его тенью отца Гамлета!
Еще волшебный тулуп открывался и закрывался. Как дверь на петлях. Поэтому часто среди ночи в конуре оставляли один тулуп, который бдительно нес постовую службу. Крепко обнимая карабин.
А сами, свесив рога за спину, неслись на камбуз.
Погреться.
Повара были добрые и никого не гоняли, потому что на товарища Разумовского им было положить с прицепом. Гражданские лица, чего с них взять.
Зато у товарища Разумовского из-за этого периодически случались приступы. С бульканьем и сипеньем, звякая вставной челюстью, на общем построении. Дымился, родимый, как титан в паровозе и все пытался что-то горячо доказать, вставить гипотенузы и натянуть перпендикуляры всем по самые гланды. Понимал его только "Хромоногий Умывальник" кап-три Марков, который вдумчиво качал своим чаном.
Так вот.
О якоре.
Якорь был любимым развлечением старших курсов. Веселились вовсю, жертвы аборта, особенно когда несчастный часовой убегал погреться.
Прибегает - и только обратно в тулуп шмыгнуть - ан, якоря-то и нет! Стоит камень. На камне надпись. "Славным защитникам..." А якоря выше - нет.
Издевательство сплошное.
А славный защитник, который должен был с аллеи глаз не спускать, танцует напротив в бушлатике что-то вроде гопака. Руки этак вот разведет - а где же якорь? И сведет - мне хана! И разведет. И сведет. И присядет - а может, якорь под камешком завалялся?
Так и танцует до утра. А утром, за час до развода, на аллее как бы невзначай нарисуется пара "старшаков". Небрежно так пройдут и страшно удивятся: а где якорь, чавэла? Что ты тут стоишь, как три тополя на Плющихе одновременно? Гордость училища проспал, зелень пупырчатая!
Только потом, как следует нарадовавшись на лицо часового, в котором уже всякое подобие человеческого утратилось, а осталась одна мировая скорбь и бледность, потому что уже нависла над ним карающая длань товарища Россомахина - только потом, курвы гнутые, потребуют водки "за ценные указания".
Водку все, кто шел в наряд на "конуру", заранее закупали. Каждый раз лелея мечту - выпить ее самим.
Ни разу не получилось, сколько помню.
А водку отдав и направление получив, несся курсантик за своими в казарму, обильно роняя по дороге фекалии. Спинывал с коек, и вот уже человек десять неслось к окаянному якорю. и со стонами, с сипом, со всхрипами, как потомки трактора "Беларусь", тянули его на место. Со стороны было забавно - муравьи тянут труп жука-голиафа в свою нору.
Главное было - успеть до прихода разводящего.
Успевали.

Но однажды эта искрометно-веселая традиция как-то сама собой заглохла. Не навсегда, конечно, но очень надолго.
Летней ночью гвардии старшина первой статьи Россомахин жену провожал. А потом возвращался в училище, вольной походкой натруженного самца.
И в это время старшаки в очередной раз тянули якорь. Предварительно, как диверсанты, намазав рожи спецсредством "Туман". Насмотрелись фильма "Коммандо". Увидев одинокого Россомахина, который уже стремил к ним свои шаги, ускоряясь, как торпедный катер на редане, они совершили фатальную ошибку.
Они решили ему противостоять и отомстить за всю дисциплинарную дрючку, которой старшина их подвергал когда-то в причудливых позах.
И кинулись на него.
Шакал Табаки так же прыгал вокруг Шер-Хана и визжал: "А мы уйдем на север!"
Только он уходил добровольно, а здесь им пришлось уйти поневоле, царапая тупыми головами асфальт.
Часовой, который проснулся и выбежал на шум, наблюдал эпическую битву. Перед этим рассказом меркнет даже Пергамский алтарь с его барельефом, где Зевс сокрушает молниями оборзевших титанов. Россомахин обошелся без молний.
Через две минуты стоять на своих двоих мог только он один. Все остальные тихо расползались, мечтая спокойно добраться до кустов и умереть в тишине. Гуманный старшина даже никому ничего не сломал.
Часовой, замерший, как соляной столп, получил от него легкую затрещину, от которой у него внутри перевернулось всякое представление о жизни, и долго еще моргал, сидя на асфальте.
А товарищ гвардии старшина первой статьи Россомахин, матерно ругаясь, поднял якорь, принес его и поставил обратно на камень.
В одиночку.

[Sigurd]

СМЕКАЛКА
Если кто-то думает, что старшина первой статьи Россомахин, который все время маячит тенью в моих рассказах, персонаж вымышленный - он глубоко ошибается.
Вымыслить такое не смог бы даже Зураб Церетели, ковырять его тупым кайлом, который все время пытается подарить городу Ленинграду очередного своего монстра.
Что же касается старшины, то он существовал всегда. Утром, выбегая из казармы, натыкаешься на его фигуру, растущую посреди плаца. "Живее, салажня! (в рот валенок и закусить!) Строиться бы-ы-ыстро! (вялые мандaвошки!) На флаг и гюйс СМ-Ы-ЫРНА! (козинаки вашей бабушки!)"
Некоторые даже свято были уверены, что товарищ старшина так и спит - посреди плаца, как африканский слон под баобабом.
Стоя.
Не закрывая глаз.
Модель Кинг-Конга почти в натуральную величину.
Даже сам Разумовский разговаривал с Россомахиным, теряя почти все децибелы, которыми обладал от природы. Потому что кричать на это человекообразное было просто невозможно - голос терялся где-то в районе кирпичного подбородка и отражался обратно, сдувая с каплея фуражку и делая обратный зачес. Поэтому Разумовский, глядя на старшину, только часто моргал.
Похоже было, что они общаются азбукой Морзе.
Морг-морг! - и Россомахин со скрежетом кивает: "Так... точно!" А капитан-лейтенант радостно отправляется в штаб, вприпрыжку бежит, как молодой.
Кто сказал, что в училище не было других старшин?
Вагон.
Маленькая тележка.
Всюду шлялись эти гуманоиды, эти члено-раздельные, эти Сыновья Большой Мохнатки. На этих микробах крепко держался воспитательный процесс. Нас, значит, воспитательный. Но никто из них не мог сравниться с товарищем Россомахиным в боевой смекалке и полном отсутствии всяких человеческих эмоций. С него американцы могли бы сваять пропагандистскую скульптуру "Ужас холодной войны" - если рядом поставить медведя с гармонью который, бобик плюшевый, пытается дотянуться старшине до плеча.
И я этот ужас наблюдал лично и ежедневно.

При этом у старшины была семья. В количестве жены и тещи, которые уживались в малогабаритной двухкомнатной квартирке общежития, устроив позиционную войну, как Шамиль и Ермолов на Кавказе. Эти две химеры с крыши собора Нотр-Дам постоянно жилплощадь между собой делили и устраивали взятие Шевардинского редута в отдельно взятой квартире. Часто, когда кто-нибудь из курсантов был послан, чтобы старшину из объятий этих форм жизни выдернуть и отправить в училище, он заставал полный погром. Ебб-а-а-ать и жечь! Тарелки и чашки летали стаями и приземлялись в углах, а посреди этой разрухи шипели друг на друга растрепанные бабы, фехтуя на поварешках. Чтоб им, стервам, сиськи на винт намотало! - думал посыльный, лавируя на цыпочках в конец коридора. Где и заставал гвардии старшину первой статьи Россомахина, мирно курившего у батареи. В разборках он никогда не участвовал и только ждал, пока кто-нибудь из высоких договаривающихся сторон получит по кумполу и уползет в спальню обиженно хрюкать.
Тогда старшина вставал и шел давать пенделя стороне другой.
Устраивать сеанс глубокого гипноза с последующим уестествлением и наказанием невиноватых.
В конце-концов, теща от них съехала.
Неизвестно куда.
Были даже слухи, что старшина ее расчленил и съел, енот-потаскун.

Однажды, золотой осенью, товарищ Разумовский прогуливался по липовой аллее, которая насквозь протыкала все училище от ворот до ворот. Желтые листья, синее небо после дождичка - красота. И вдруг посреди этой красоты налетает порыв ветра - и капитан-лейтенант оказывается весь занесен красотой по самые уши.
Мокрые листья, М-маруся отравилась!
За воротник шинели, собачку пополам!
Разумовский останавливается посреди аллеи, сугроб с глазами, и начинает свирепствовать избирательно. Та-аварищ курсант! Ко мне! Что вы тут встали? Что вы на меня рот раззявили, я вас спрашиваю, ворона 6лядская? Почему стрелки на клешах не видны, гланда конская? Откуда вас мама родила? Ма-алчать! Три наряда вне очереди! Эй, там! Каааа мнееее! Бееегооом!
И бежали бегом, и слышалось потом на аллее скрипение молодого насилуемого организма. Туда! сюда! в самую перспективу! мало вас в детстве драли, теперь я вам члены в узел позавязываю!
Но когда на аллее показался старшина Россомахин, рубивший строевым в столовую, капитан-лейтенант сдался и экзекуцию распустил.
- Россомахин, ты пошли своих, пусть они листья сметут. Проследи лично, - сказал он мирно и махнул рукой как Гагарин - поехали, мол.
Сметать листья вместо обеда - об этом старшина первой статьи, несомненно, мечтал всю жизнь.
В глазах у него появилось нехорошее, и он позвал нас.

Листья не сметались. Точнее, сметались, но чуть только ветерок - тут же на алее оказывалось в три раза больше новых, только что с веток.
Обед прошел.
Россомахин зверел и тихо, сам того не замечая, гнул пальцами чугунную пику ограды. Гулливер в стране лилипутов. Когда ветер дунул в сто тридцать пятый раз, и подметальная рота взвыла, он проявил военную хитрость. Он пошел в автопарк и попросил знакомых водителей выгнать из гаража три радарных установки на базе тягача "Ураган". Объясняю - двигатели, которые на них стоят, ставят на вертолеты.
Установки осторожно выползли, встали в разных концах аллеи и заглохли. Рота предусмотрительно разбежалась подальше. Старшина, несгибаемым членом партии вставший посредине, взмахнул рукой.
И в это время жена каплея Разумовского вышла из штаба с собачкой на руках. Маленький такой мопс, пучеглазый до упора, словно его вместо перчатки натянули и снять забыли. Она вышла, что-то щебеча в дверь. И тут рука старшины опустилась.
Содом и Гоморра!
Целоваться в клитор!
Все три установки одновременно завели турбины.
Мопс на руках мадам Разумовской разбрызгался жидким пометом, укусил хозяйку за грудь и куда-то исчез бесследно. Визга ее никто не услышал - машинный вой все перекрыл. Золотая осень накрылась звездой героя соцтруда. Листья со всех лип на аллее рухнули вниз. Не осталось ни одного, только голые ветви и окаменевшие белки, напрочь потерявшие слух.

Потом установки сбросили тягу и спокойно уехали.
Мы домели аллею.
Россомахин ушел на турник вместо обеда.
А мопса искали всем шалманом, два дня от забора и до заката.
Не нашли.

[Sigurd]

УСТАВ
Два раза в месяц старшина Россомахин пил.
Именно так - ПИЛ.
Празднично и безостановочно. Остановить его, впавшего в такое состояние, не смог бы никто, разве что если бы вдруг в училище случился поголовный падёж командного состава от штамма ящура или сибирской язвы, или, скажем, некому бы стало заступить в наряд на ворота (в Конуру, то есть). Хотя последнее - вряд ли.
В такие дни старшина первой статьи Россомахин был по-настоящему страшен. К слову сказать, один раз, на третий день запоя, он попался на глаза нашему блюстителю морального долга и примерного поведения - кап-три Маркину. Умывальник в тот день был в особенно злобном настроении. Не дали бедненькому очередного звания. Уестествили на заседании штаба самым что ни на есть циничнейшим образом.
Через жопу, до пищевода.
Командир училища Разумовский был особенно красноречив, когда указывал Маркину на его место в эволюционной цепочке.
- Я Вам, сука, покажу "неготовность экипажа к выполнению поставленных задач"! Понарожали тараканов! Валенок им в пи3ду со всеми вытекающими! - Разумовский всегда и ко всем обращался на "вы" (кроме замученных первокурсников), и все эти "вы", все вытекающие сразу понимали, что вытекать лучше молча, и не вступая в дискуссии. - Сношать с хрустом! Я Вам всем в жопу лично вставлю распорку и там жестко проверну, пока у вас не наступит осознание решающего момента! Го-ми-ни-ды! Снежные... бл-л-ядь... люди! Устав пишут не для изящной ебли, а чтоб е6ать максимально эффективно и без сопротивления! Врага! А у вас его! Устав! Никто! Не читает! Еще Петр Первый!
При словах "Петр Первый" Умывальнику стало дурно и его вывели под руки из кабинета. Разумовский еще полчаса тихо безумствовал, потом вдруг приказал принести чаю и вмиг успокоился.
О чем я?
О старшине Россомахине.
В очередной раз он напился на день ВМФ. Обычно, в этот самый день товарищ старшина, как и прочие големы, был начальством с облегчением отпускаем за ворота училища и уже там, за воротами, творил свои эпические подвиги. Невыразимые. Ужасные легенды местного населения, я уверен, и сейчас передаются из поколения в поколение. "Спи, малыш. Это было тогда, когда на наш поселок напали страшные волосатые люди, которые пили все что горит и рычали по-звериному".
Но в этот раз случился оргпериод.
Это очень просто.
Это когда вас берут и с умилением насилуют в задний проход за все. За непокрашенную дверь гальюна. За неверное знание статьи Устава. За криво пришитую пуговицу. За грязный как прах гюйс, на котором умерли все трое флотоводцев разом и там же разложились. Впрочем, за это насилуют всегда. Но в оргпериод оргазмы у командования учащаются многократно.
Вспотевший Маркин, приняв в зубки валидола, вывалился из штаба и тут же уперся бегающими глазенками в титаническую фигуру Россомахина. Гвардии старшина первой статьи держался на ногах только потому, что привык. В море бывало и похуже, а тут смертельное количество литров принятой на грудь водки компенсировалось твердой землей и природной цепкостью нижних конечностей.
Старшина оглядывал просторы родного училища, из которого его не выпустили "в связи с оргпериодом" - его! Суки! гандoны плавучие с пупырышками! 6ляди прорезиненные! Оглядывал и свирепел. Его лицо, когда-то наскоро рубленное неведомым скульптором из толстого бревна, приобретало законченные черты вампира, а глаза ушли под надбровья совсем и окончательно..
Маркин почувствовал прилив энтузиазма и подбежал, радостно блея про третью роту, запоровшую показатели по стрельбе
Старшина стоял к нему спиной, поэтому Умывальник не видел, как его лицо приобретает трупный оттенок, а губы беззвучно шевелятся. Он продолжал радостно махать ручонками и блекотать про показатели.
Россомахин повернулся и товарищ Маркин оказался лицом к лицу с ожившим башенным краном, примерно таким же дружелюбным.
- Суkа! - взревел Россомахин со скрипом челюстей, и Маркин почувствовал настоятельную необходимость высыпать в рот сразу весь валидол. - Отравили уже меня! Пuдоры клетчатые! Летаешь тут, над бухтой! Бакл-лан! И гадишь! Сверху! Я из-за вас облысею уже! Весь! Е6аные аллигаторы! Все яйца мне уже измотали, каждый хyй - начальник! Я вас на винты мотал! Всех! Еще когда вы только на гражданке баб на свой корявый сучок нанизывали! Стрельбы ему не нравятся! Мама твоя с карабином е6лась и подмахивала! Зажуй ты свой Устав с хреном кучерявым пополам! Чтоб вас всех... вялому моржу в волосатую жопу запихнули!
Товарищ Марков сел на скамейку и остался так сидеть, мелко подрагивая и взмемекивая от прихлынувших в сердечную сумку чувств. Он даже забыл поправить сползшую на уши фуражку.
А старшина Россомахин повернулся и шагами командора убрел прочь. Даже не заметив, что только что множественно нарушил Устав.
С хреном кучерявым пополам.

[Sigurd]

За пивом
Ходить за пивом можно по-разному.
Кто-то просто ходит. Покупает в магазине банки или бутылки, отправляется домой и там пьет. Или под березкой в парке тоже неплохо. Сидишь и всасываешь из горлышка, рядом солнце, щебечут различные голуби, вороны и прочие представители пернатой фауны.
Флора просто рядом растет. Тихонько.
Кто-то идет в кабак и там небрежно так пальцем бармену: "Мне пинту Гиннеса! Нету? Да что ж это... Ну тогда просто кружку чего-нибудь, только похолоднее".
Кончается, впрочем, все одинаково безобразно. Опять хочется заполировать пиво водкой, приставать к дамам, отломить ручку от двери уборной.
(Открывается дверь в другую сторону!... поздно.)
Кто-то работает на пивзаводе и пиво берет прямо там, вынося через проходную небрежно, да еще и с вахтером врежет по кружечке пенного.
Благодать.

Старшина первой статьи Россомахин за пивом однажды съездил.
На танке.
Дело было так.
Осень и вообще - очей очарованье. Учения "по выработке психологической стойкости". Это когда курсантиков берут за шиворот и в шахматном порядке раскладывают на дороге. По которой едет танк. Из соседней воинской части, у них с нами договор по истязаниям. Трых-трых траками, и сизый солярный дым сзади. Чудовищная коробка, увешанная коробками поменьше.
Танк, кстати, лучше всего охарактеризовал Марк Бернес в фильме "Два бойца": "Это ж такая тяжесть, что ни один грузчик не справится!". А живых курсантов под него пихают. Задача проста - быстро закатиться под днище, когда гусеница уже почти на тебя наезжает, чтобы сплющить как бог черепаху. Потом молодецки вскочить (и-ых, членом в лоб!), бодро размахнуться (чтоб вам яйца на траки намотало!) и кинуть в задницу танку деревянную болванку.
То есть, гранату, конечно.
И чувствовать себя героем боевика. Если не обоссался по ходу пьесы.
Россомахин все это время орлом восседал на броне, а инструкторы рылом почумазее (из старшаков) напряженно крючились в позе расцветающего лотоса по краям дороги, готовые, чуть что, вытянуть за уши очумевшего салагу.
Однако же, никого не задавило.
Задавить попытались только старшину.
После того, как все молодцевато отпрыгали, меча гранаты туда и сюда, механик-водитель решил показать мастерство и вообще - форс. Он резко крутанул танк на месте и полез вместе с этим танком на отвесный склон канавы, которая когда-то была дорогой. Потому что объезд далеко, а на обед успеть хочется, в родной юрте так не кормили никогда.
Танки грязи не боятся. Они вообще ничего не боятся. Кроме сынов диких степей, которым в руки вместо кнута дали рычаги фрикционов. Танк послушно, хотя и несколько удивленно полез вверх под углом примерно градусов в 80. Но больше всего удивился гвардии старшина первой статьи Россомахин - только что он сидел на башне и командовал, и вдруг уже летит кувырком назад, бьется чердаком об угол активной брони, роняет берет, и только врожденные рефлексы не позволяют ему раскинуть мозгами на булыжнике.
Приземлился старшина на ноги, в грязь, подхватив берет на лету. И очень недовольный.
Орал он так, что известный анекдот "товарищ прапорщик, заглушите танк", сразу утратил актуальность.
Россомахин напоминал самца гориллы в джунглях Борнео, на территорию которого только что вступили белые вкусные туристы.
- Ыыыыххх, ссссука! Пuдор брезентовый! Гнида мазутная! Пересадили убогого... с ишака на броневик! Хyй стеклянный тебе дай! Ты и его разобьешь! И яйца себе отрежешь! Вылазь! Вылазь оттуда! Я тебе соляры в жопу залью и спичку поднесу! В рот конягу натянуть! Вир-ту-оз фигурной е6ли!
При этом старшина еще пытался оторвать крышку смотрового люка. Механик замуровался изнутри, зачем-то заглушил дизель и признаков жизни не подавал. Зато из башни высунулся командир в чине старшего сержанта, который попытался Россомахина остановить.
Зря.
Старшина на минуту прервался и посмотрел на сержанта. Примерно так дикий кабан-секач глядит на охотника, который только что по ошибке выстрелил ему в лоб мелкой дробью вместо пули. Потом он молча полез на танк. Что-то в этом было от неиспользованных дублей "Кинг-Конг жив".
Сержант стал серым, цвета брони и поспешил назад в башню. Но люк закрыть уже не успел, потому что стремительный как лань Россомахин по пояс засунул себя в башню, и принялся там грохотать. Картина маслом. "Сатурн с хрустом поедает своего сына". "Дубровский и Маша сношаются через дупло".
Все это время танк тихо сползал по песчаному откосу вниз, пока не ткнулся задницей в дорогу. Старшина продолжал висеть. Сейчас он напоминал медведя, который лезет в дупло за медом. Из дупла голосили пчелы.
- Назарбеков, сyка драная, тебе кто разрешил?!!! Огре6ешься!! - это командир танка решил оправдаться и прищемил механика-водителя.
- Тащ сержант, дак сами быстрее же сказали... - это сам герой-калмык.
- Кто его ездить учил? Порву тракториста! На портянки!! И хyй ими обмотаю в три слоя! Апостол царя небесного! Вылазь, тушканчик дрoченый! - а вот это исполин духа Россомахин.
Убедившись, что водитель вылезет, только если вскрыть танк как консервную банку, старшина еще немного покачал грозную боевую машину и спрыгнул.
После этого командир в знак примирения предложил Россомахину выпить пивка. Понятное дело, тот не отказался. Только за пивком нужно было ехать в ближайший городок.
Дальше эпопея развивалась как по нотам Вагнера. Полет валькирий. Помните, это: татата-та-там, татата-та-там! Россомахин взял с собой двоих курсантов, потому что не царское дело таскать канистры - живописно рассадил их на броне, и карета тронулась. Со скоростью 60 км/ч и выше. Калмык, замурованный в танке, этот тушканчик дроченый, очень старался искупить и загладить.
По словам курсантов, летели они так, словно ангелы божьи поддерживали танк под гусеницы.
Городок.
Окраинный рынок.
Пивной ларек. За стеклом оживленно разговаривают два чебурека, уроженцы знойной Армении.
- Э-э, да кто тебе такое про мою сестру сказал, а?
- Э-э, да это мне Адик сказал, да!
Грохот нарастает. Перед стеклом останавливается танк.
И стоит.
Глядя дулом чуть выше ларька.
С танка мрачно скалится питекантроп-отец и двое человекообразных сыновей поменьше. В камуфляже без знаков различия. Откидывается люк, и к этой троице добавляется вытянувшееся в щетинистый хоботок рыльце водителя неопределенных половых признаков.
Про сестру все забывают наглухо. Т-тычинкой через пестик! Какая тут сестра, ухом в корягу, когда за окном творится переворот? Чебуреки оседают и на глазах зарастают испуганной щетиной.
Двое человекообразных спрыгивают с брони и вежливо суют канистры в окошко.
- Пива нам...
- А? Шы-то? - продавец в коме и вяло шевелит крючочками конечностей. Лангуст пучеглазый. И глазками на стебельках - раз-раз! куда бы спрятаться?
- Нам пива. Сюда, - все так же вежливо. Ну курсанты же, их мордой во взвод еще не тыкали.
- А? Ы? Шы-то? А?
И тут оживает носовое украшение танка. Надгробная статуя. Старшина то есть.
- Што, што! Хyли непонятного? Пива! Сюда! Бегом! Сидишь там, за стеклом... Хачатурян узловатый! Танец с саблями исполняй давай! От крана до канистры!
Пиво было налито мгновенно. Свежайшее, без отстоя пены.
Танк исполнил корявое па вальса Венского леса и заскрежетал обратно. По дороге старшина пришел в хорошее расположение и всех поил из канистры.
Даже тушканчика-калмыка.

[Sigurd]

Уставные взаимотношения
Два раза в месяц, чтобы не было скучно, курсантов военно-морского училища N*** заставляли перекрашивать здание штаба. В натуральную величину.
Всю трехэтажную постройку, изнутри и снаружи.
В начале и в конце каждого месяца повторялась эта ритуальная пляска в респираторах, когда половина участников выносила на улицу столы, стулья и сейфы, а вторая половина с муравьиным видом лазила туда-обратно и переводила гамму из нежно-розовой в нежно-зеленую и наоборот.
Командованию это не надоедало никогда, а приезжих проверяющих такая оптическая иллюзия даже забавляла. Был штаб розовый - и нате, уже зеленый, вот здорово! А не выпить ли "адмиральского чайку" за это дело?
И пили.
Кстати, перед штабом стояла статуя. Когда-то (дела давно минувших дней) она изображала гордого военмора в бескозырке, бушлате нараспашку и клешах. Военмор был с автоматом и рвался в бой. Но после того, как статую бесчисленное количество раз обновили, щедро обливая серебряной краской (это делалось к каждому празднику), военмора узнать стало уже нельзя.
Больше всего это напоминало скульптуру: "Снеговик, уставший после Нового Года". Краску пытались отбить, но только превратили автомат в пистолет с прикладом.
К чему это я?
Да к тому, что, несмотря на многочисленные прискорбные последствия, энтузиастов в Вооруженных Силах хватает.
Вот, например, старшина первой статьи Россомахин.
В то время, как штаб красили, он на заднем дворе поспорил на бутылку дефицитного виски, что поднимет "Волгу" начальника училища. Правда, не всю, а за задний бампер.
Виски выставили на поребрик, и эпопея началась.
Правда, она тут же и закончилась. Россомахин "Волгу" поднял. В самом деле, чего там поднимать-то? Он крякнул, напрягся и оторвал ее заднюю часть от земли примерно до коленей.
Через две секунды, в торжествующей тишине, оторвался бампер, за который наш герой тянул. "Волга", хрюкнув, упала на рессоры. Что-то заскрежетало, и машина окончательно села вниз. Самая незадача была в том, что из штаба в этот момент как раз вышел товарищ Разумовский, который собирался на "Волге" отправиться по своим неведомым делам. Увидев машину, присевшую, как перед низким стартом, капитан-лейтенант тоже присел и стал очень внимательно ее разглядывать.
Присутствовавшие потихоньку испарялись, пока не остался только один Россомахин, виновато и задумчиво вертевший в руках бампер.
- И кто это сделал? - в полной тишине спросил Разумовский. - Какая писька вялая это сумела оторвать? Чьи седые яйца мне за это целовать взасос? А? РАС-СА-МАХИН! СYКА!
Да, у начальника училища было очень давнее и близкое знакомство со старшиной, поэтому он продолжал рыть землю копытом.
- ГА-А-НДОН МЕЛКОДЫРЧАТЫЙ! В жопу, в жопу себе этот бампер запихни и там зафиксируй на болт! Стоишь тут... тополь с Плющихи! Отрастил себе члены все... все члены, кроме головы! Старшина! Ну ладно, вот они - ты на них посмотри! Дети скрюченных 6лядей от хромого папы! Им что хyй, что палец - тут же понеслись, радостно чавкая, как к мамкиной сиське! Но от тебя! Такого! Не ожидал! Свежеё6аный тиранозавр! Ты этот бампер мне на сопли свои приделай... или на слюни! Развесил тут слюни бахромой на бутылку!
Россомахин сопел и клонил могучую шею. Он чувствовал себя виноватым, а поэтому не отвечал. Хотя мог.
Разумовский, который стоял перед ним на цыпочках и махал руками, издалека был очень похож на оперного певца. Потом он отобрал бутылку виски и ушел.
Старшина первой статьи вызвал к себе двух курсантов. Из тех, что с выпускного курса. Он передал им бампер и лаконично сказал:
- Приделать. Вон туда. В полчаса. И свободны до двенадцати ноль-ноль завтрашнего дня. Выполнять.
Обалдевшие от неслыханной щедрости старшины, курсанты постарались.
Бампер был приварен намертво, так что теперь "Волгу" можно было поднимать за него хоть башенным краном. С рессорами вышло хуже, но Разумовский все равно уехал по делам - тихим ходом, ласково глядя в окно на Россомахина и улыбаясь чему-то своему.
Тому, впрочем, было уже не до машины.
Оставшись без виски, он экзаменовал дикого курсанта-тунгуса Федорова, пойманного, вместо покраски штаба, на турнике. Допрашивал с пристрастием по Уставу караульной службы.
Еле начавшись, тут же все и закончилось.
- Ну? "Часовым называется..."? - навис над Федоровым старшина, словно циклоп над Одиссеем. У тунгуса не было овец, чтоб среди них спрятаться, поэтому приходилось отвечать. Но отвечать он не мог.
- Часовым... называется...
- Ну?
- Часовым...
Через десять минут Россомахин был доведен тунгусом до каления, как Тунгусский метеорит.
- Федоров, ё-ё-ё-ёпт! Ну... выхyхоль! Мамонт трелевочный! Иди! Иди вон туда, где "газик" стоит, заберись в кабину и обними ручной тормоз! Понял? Обними и поцелуй... в головку прямо! Это твой папа потому что! Стоять! Па-на-ра-жа-ли! Идиотов! Часовым, Федоров, называется вооруженный караульный, выполняющий боевую задачу по охране и обороне порученного ему поста! Вооруженный! Мозгами вооруженный, а не только хваталками, под метровый хyй заточенными! Ты понял, или тебя прокомпостировать?! Если трудиться головой не можем, будем трудиться всеми руками и остальной жопой!
Старшина поступил просто и гениально.
Трудотерапия всегда была его коньком. От всех болезней.
Он нашел китайскую пластиковую метлу и с хрустом отломил от нее рабочую часть. Потом насадил ее на здоровенный лом, весом килограммов пятнадцать, и торжественно вручил Федорову.
- На! Это праздник, который всегда с тобой. Аллею видишь? Мети ее до самой караулки, пока чистой не будет. Блатная работенка, это не на турнике крутиться. Потом придешь и доложишь, кто такой часовой и почему это тебя потрясло до глубины души, ясно? Кру-хом!
И Федоров мел.
Долго шевеля про себя губами.
Наверно, вспоминал про часового.
А товарищ Россомахин в тот вечер все-таки нажрался, и крутил на турнике подъемы с переворотом, пока не зашатались столбы, залитые в бетон почти до центра Земли.

[Sigurd]

Наглядная агитация
Наглядная агитация - для армии - важное дело.
А для военного училища - тем более. Поэтому там цены нет тому, кто хоть немного умеет рисовать, а пуще того - чертить.
Такому дают какую-нибудь открыточку и ласково говорят:
- Товарищ курсант! Изобразите нам, пожалуйста, вот это вот. И чтоб было красиво, а не так, словно к собачьему хyю врастопырку метелку привязали. Яс-сно?
Конечно, ясно! Радостный курсант, цокая копытами, срывается с места и рвется выполнять. Ретиво так рвется - грудь вперед, нюхалки растопырил в осознании великой идеи. И тут его нагоняет приказ:
- Три на шесть.
Курсант, если он из "молодых", останавливается на месте и начинает дымиться и стремительно покрываться морщинами в косую линейку. Три на шесть? Три (тарахтеть твоего мотылька!) на ШЕСТЬ (вшестером еби слона!)?
И тогда курсант обращает робкий взгляд на командира и спрашивает:
- Сантим-м-м-етров, товарищ капитан?
Офицеры - существа особые. Из иного мира, в чем-то даже загробного. Их там штампуют без папы и мамы. Поэтому дымиться сразу начинает сам капитан. И произносить слова с обилием восклицательных знаков. Там вообще все делается с обилием.
- Ссссс... Сантиметров? Сантиметрами у себя будете считать! Когда дрочите! На бюст Анны Карениной! С подпрыгом! А здесь - метры! На-гляд-на-я агитация, понятно? Чтобы каждая 6лядь могла наглядно видеть наш стенд, даже стоя на четырех костях в километре от него в позе изможденной овцы и имея в жопе штангенциркуль! Выполнять! И по выполнении - лично мне чтобы!
Ясно.
Курсант расправляет морщины и цокает дальше. Потом он (если умный), чертит на открыточке мелкие клеточки, и суетливо переносит их на листы фанеры, соответственно увеличив в размерах.
И идет в каптерку за кистями и прочим волосяным недоразумением.
А в каптерке - каптерщик. Мегалодон. Голубая акула в полный рост. Он четко знает, что курсант - ракло, обалдуй и пришел только затем, чтобы украсть святое и посягнуть на остальное, а на что не посягается - вытащить, загадить, сломать и скрыть по описи.
- Стоять! Куда?
- Так это... товарищ капитан наглядную агитацию... рисовать... (Ну что ты уставился, дырокол атомный? Что ты меня взглядом своим мучишь, крыса Шушара?)
- Рисовать?! Велосипед его зае6и! Где?! ГДЕ?! Я вам кисти возьму? А?! ГДЕ???! У мамки из лысого места надергаю? А?! Яйцами своими крась! В краску их окуни и поболтай! В кузбасс-лак! И катай по фанере туда-сюда, пока не отпадут! Всю кровь уже выпили мне, Репины, 6лять, с Суриковыми!
После этого в руках у курсанта внезапно оказывается несколько кистей, банки с красками, малярные валики и растворитель, который еще не успели выпить Репины и Суриковы.
Процесс изображения наглядной агитации - дело такое, что без слез и не описать.
Но красят. Чертят и рисуют.
И рождаются на свет божий такие монстры, место которым в "дизеле" где-нибудь, чтобы мясо на вилах им подавали - а не в рядах Вооруженных Сил. "Красив в строю - силен в бою!" - да кто вам это сказал? С плаката надвигается такое, что в строю увидеть можно только тогда, когда психбольных с песней выводят в баню.
А вот товарищ старшина первой статьи Россомахин наглядную агитацию не любил.
Терпеть не мог.
Однажды он был пойман замполитом во время того, как под плакатом проводил беседу с курсантом Айвазовым. Курсанта Айвазова все звали просто Борей, правда, по-настоящему его звали чтототам-оглы, и море он видел до этого на картинках. Айвазов был высоким, но Россомахин выше.
- Айвазов! В рот твою кобылу пялить! У тебя был великий тезка, Айвазов! Почти однофамилец! Знаешь, кто это, Айвазов? Это Айвазовский! Он картины писал! Про море! Девятый, е6аться в стоптанный ботинок, вал! Если бы он тебя увидел, Айвазов, он бы рисовал только кубики и шарики! Ты как маршируешь? Что ты мнешься, как пuдор перед этапом на Колыму? Тебе балерина Большого 6лядского театра хyй откусила и забыла вернуть? Если бы я захотел увидеть, как ты, Айвазов, исполняешь танец щипаных лебедей, я выдал бы тебе тапочки! Целых два! Белых! Тапочка! Посмотри сюда, на плакат посмотри! Саперной лопатой в жопу раненый пингвин! Смотри, и вот ТАК - НЕ ДЕЛАЙ!
Замполит отчитал Россомахина, а Айвазову приказал заниматься строевой подготовкой.
С тех пор товарищ старшина еще больше возненавидел плакаты.
Кульминацией этой нелюбви стал большой стенд: "Форма и знаки различия".
Рисовали его двое курсантов, попавших на теплое место благодаря протекции. Рисовали примерно так же, как Киса и Ося рисовали сеятеля.
При этом они оба поочередно уходили в самоволку. Пришел из "самохода" один - ушел другой. Как это у них получалось так славно и быстро - понять не мог никто.
Понял только Россомахин.
Когда в очередной раз один из чудо-художников решил покинуть территорию училища, его нога была поймана в железные клещи. Россомахин снял его с лестницы и трехметрового забора так нежно и быстро, что тот пришел в себя уже в помещении "художки", где его друг как раз мирно домалевывал чью-то шинель на плакате.
- Рисуем? Плакатики? Художники! На торпеду натянуть и солидолом смазать! Через забор! Через забор нормально перелезть не можешь, писькин домик! Лестницу тебе! К бабе своей залазить тоже по лестнице будешь? Как слепая вошь по мокрому хyю, цеплялки оборвать некому! Присосались к волосатой сиське, дал-ба-ло-мы! Все пашут, а вы картиночки рисуете?
Старшина еще некоторое время молчал и тряс кулаком, как Карабас-Барабас. В кулаке размером с детскую голову, корячились несчастные исполнители агитации, взятые за шиворот.
Потом Россомахин принял решение.
Под руку ему попался свеженамоченный краской валик. Которым он мгновенно провел по лицу каждого из самовольщиков.
И ткнул оба лица в плакат. Аккуратно там, где кончались шинели и начинались контуры недорисованных голов.
Персонажи агитации сразу заиграли новыми красками и приобрели живой смысл и обиженное выражение.
Далее старшина был краток.
- Еще раз увижу. И вас на этом плакате самих по контуру обведут. А потом закрасят. И отмаркируют. Согласно боевому расписанию. Легче будет так, чем отскрести.

С тех пор самоволки прекратились. Не во всем училище, конечно.
Но у этих двоих - навсегда.

[Sigurd]

ФИЗИКА
Кстати, поговорим о бензине.
Как-то раз товарищ старшина Россомахин поспорил на ящик водки. Не то чтобы водка ему была особо нужна - как раз в тот период он пить почти бросил. Но спортивный интерес остался, и был тот интерес ярко выражен. Неделю до этого старшина ходил мрачный, как атомный дырокол "Ленин", и все время о чем-то с хрустом думал. Лето, как известно - период радужных местаний и отпусков офицерского и прочего комсостава. Чемоданчик в руки и прыг-скок поближе к теплому морю.

Россомахина не отпустили, так как "некому остаться". Добродушия это ему не прибавило, тем более, что пахать пришлось еще за двух кураторов учебных рот. Каждый раз встречая нас на подъеме и зарядке, он выглядел как Кинг-Конг, укушенный Дракулой - красные глаза, точно два спаренных лазерных прицела и оскал из фильма "Челюсти".
- Ры-авняйсь! Сы-ы-ы... мирна! Вол-л-ль...на!
"На! На! На!" - катилось по плацу эхо.
- Пр-риступить к зарядке! Начали!
Эх, начали...
- Слева... гвоздь беременный! Ы?! Вот ты! Ниже! Руки ниже! Свои крюки ниже яиц свешивай! Землю цепляй! Или себя укуси за ногти! Кар-рова... утомленная! Отжиматься всем!
Отжимаемся.
- Сиськами! Сиськами землю скрести надо, ясно?! Чо ты дергаешься, тушканчик... винторогая сова! Ниже! Штоп барельеф твой! На земле! Остался!
И-эх, барельеф! И рота "скребет сиськами".
Что-то человеческое, впрочем, в нем еще оставалось - так у забытого всеми людоеда с Борнео иногда пробуждаются светлые чувства. Например, когда курсант Рындин, балуясь, уронил себе на ногу полупудовую гирю и завыл, Россомахин не стал его бить руками, а просто прислонил к столбу турника и с интересом разглядывал.
- Й-ёёё6аный с подмахом стрекозел! - проскрежетал он наконец, как грейфер по щебенке. - Што ж ты ее на хер себе не уронил? А?! Па-жа-лел? Хер свой вислый па-жа-лел? А ногу не жаль? Ногой не е-беш-ся потому што? Тих-ха! Все! Это - ГИРЯ! Она - ВЕСИТ! Согласно гравитации! Хотите, чтобы ласты были не нужны?! Все делайте как он! Мандавозный паровоз! В санчасть! Ё-ё-ё... ёж, в гудроне дрочащий!!!
При этом Россомахин без малейшего усилия жестикулировал гирей, которой он ласково постукивал то по гудящему столбу, то по лбу курсанта Рындина
Тоска смертная.
Вот тогда Россомахин и заключил пари. Условия спора оговаривались в присутствии каптёрщика и троих гражданских - родственников кого-то из курсантов. Условие было простым.
- - Бензин же - горит? - мимоходом спросили они у проходившего мимо КПП Россомахина. Изобразив на лице сложное переживание - примерно так же могла бы расстроиться холодная чугунная сковородка - товарищ старшина подумал.
- Нет, - отреагировал он.
- Как так? - остолбенели оппоненты. Откуда-то была принесена кружка бензина, торжественно расплескана на асфальте и подожжена спичкой. Полыхнуло, ясен день, почти по пояс.
- Горит! - торжествовали юные телята.
- На ящик, - сказал Россомахин.
- Чего?
- Ее. Что не горит.
- Готово!
За ящиком съездили, примчали, поставили, распугивая любопытных. Старшина обвел всех взглядом, полным... хотя нет, ничегошеньки в этом взгляде не отразилось. Потом он подошел к дежурному "газону", стоящему тут же рядом и открутил крышку бензобака. Только что залитого "под пробку".
Прежде, чем хоть кто-то успел пошевелиться, Россомахин достал коробок, чиркнул спичкой, подождал хорошего огня и сунул ее в горлышко бензобака.
Спичка потухла.
У телят случился ступор, усугубившийся дрожанием ног. Россомахин бросил спичку на асфальт, закрыл горловину бака, поднял одной рукой ящик водки и ушел шагами Командора.
Физику учить надо.

[Alexundr]

ох как я орал, пиши еще, если есть

[БО]

ЫЫЫЫЫ...Плакаю.....
Хачу так разговаривать!!!!

[Чёрный Дембель]

Сообщение от <<БО>>

ЫЫЫЫЫ...Плакаю.....
Хачу так разговаривать!!!!

Вот ТАМ и пройдёшь курс неотложной линвистики!

[БО]

Страничка автора.
http://zhurnal.lib.ru/s/sharapow_w_w/

[Sigurd]

<<БО>>, Сашка- спасиб !!!