Известные люди, бывавшие в Воронеже

[vik 01]

Лицо киноэпохи

27 марта – Всемирный день театра

Олег Янковский
Хорошо помню свою встречу с молодым Янковским. Было это в самом начале 70-х, когда актёр, снявшись в фильмах «Щит и меч», «Служили два товарища», «Я – Франциск Скорина» и «О любви», приезжал в Воронеж.

Владимир Межевитин

Памятное общение с ним проходило в уютном зале Дома отдыха имени Дзержинского, где он рассказывал о своих работах в театре и кино. Олег был застенчив и несколько смущался вопросов, задаваемых ему зрителями. Тем не менее обаяние начинающего артиста, доброжелательность и свет, исходящие от него, почувствовали тогда многие воронежцы... Потом мы провожали его до автобуса и ещё долго говорили о самых разных вещах. Ему желали удачи и новых ролей. Актёр зрительские ожидания оправдал. И все последующие годы радовал нас удивительными работами и уникальным талантом.

Олег Янковский родился 23 февраля 1944 года в городе Джезказгане Казахской ССР. Его родители были дворянами (по отцовской линии – польские, по материнской – русские). Отец служил штабс-капитаном в Семёновском полку, в Гражданскую войну перешёл на сторону революции и воевал под началом М.Н.Тухачевского. В 1930-е Янковский-старший был отправлен в ссылку вместе с семьёй в Казахстан. Благодаря своим незаурядным способностям он стал начальником строительства, но это не спасло его от преследований. Время было суровое. Доносы недоброжелателей и завистников решали судьбы многих людей.

На момент рождения Олега в семье было уже двое детей – Ростислав и Николай. По словам Янковского, первые годы жизни ему запомнились счастливыми и безмятежными, несмотря на то, что страна после войны жила очень тяжело. А потом в одночасье всё кончилось. После ареста отца (это произошло, когда они жили в Таджикистане) семья Янковских распалась: старший сын Ростислав уехал в Минск (на родину отца) работать актёром в Русский драмтеатр, а мать с Николаем и Олегом – в Саратов. Там они жили буквально впроголодь. Николай подавал большие надежды как актёр, однако он не мог бросить свою семью и устроился работать кузнецом. Его зарплаты едва хватало, чтобы прокормить себя, мать, бабушку и младшего брата.

Ростислав забрал Олега к себе, в Минск, хотя у него поначалу дела складывались нелегко. Вместе с женой они жили в мансарде театрального здания, а если точнее – в гримёрке. Однажды в театре заболела молодая актриса-травести, игравшая в пьесе А.Салынского «Барабанщица» роль мальчика Эдика, и ей пришлось искать замену. Олега срочно ввели на роль, с которой он успешно справился. С этого момента в его жизнь всерьёз вошел театр.

Окончив в Минске школу, Олег Янковский вскоре вернулся в Саратов, где поступил в театральное училище. В годы ученичества он мало выделялся среди своих товарищей, и вряд ли кто-нибудь из них мог предположить, что через каких-нибудь пять-шесть лет Янковский станет одним из самых популярных артистов советского кино. Будучи актёром Саратовского драматического театра имени Карла Маркса, он дебютировал в фильме Владимира Басова «Щит и меч» (1967), после чего, как говорят, проснулся знаменитым.

В эти же годы стала успешно развиваться и театральная биография Янковского. В Саратовском театре он впечатляюще сыграл Ненилло («Рождество в доме синьора Купьелло» Э. Де Филиппе), Мешема («Стакан воды» Э. Скриба), Князя Мышкина («Идиот» по Ф.М. Достоевскому), Мелузова («Таланты и поклонники» А.Н. Островского)… А в 1973 году был приглашён в столичный Ленком благодаря стараниям Евгения Леонова.

Основными свойствами дарования Янковского уже в начале творческого пути были чуткость к партнёрам, пластичность, трогательный лиризм, способность к ироническому «отстранению».

В роли Горяева в дебютном спектакле Ленкома удачно использовались его эффектная внешность, притягательность и способность непосредственного контакта со зрительным залом. Последующие роли выявили возможности Олега Янковского в достижении острой характерности, интеллектуального и эмоционального накала, полемичности трактовок. Он предстал перед зрителями как актёр, наиболее ёмко отразивший дух эпохи 1970 – 80-х годов, сознание современного человека, его душевные сомнения и поиски.

Двойственность, характерная для персонажей Янковского, была наполнена пронзительным драматизмом. Индивидуальность артиста складывалась в постоянном смешении героического и характерного, рационального и эмоционального, загадочного и простодушного. «Скупость» выразительных средств, парадоксальность, невероятное обаяние, рождали все эти годы завораживающие, незабываемые образы.

Надо сказать, что приход Олега Янковского в искусство совпал с безусловным подъёмом советского театра и кино. Грандиозное развитие кинопроката и кино вообще, в которые государство вкладывало серьёзные средства, открывало дорогу на экран многим и многим талантам. Среди них оказался и Янковский.

Среди его театральных ролей - Гансйорг Лаутензак («Ясновидящий» по роману Л.Фейхтвангера «Братья Лаутензак»), Адам Свицкий («В списках не значится» Б.Васильева), Аркадий Бурмин («Парень из нашего города» К.Симонова), Актёр, исполняющий роль В.И.Ленина («Революционный этюд» М.Шатрова), Виктор Трубецкой («Школа для эмигрантов» Д.Липскерова), Гамлет («Гамлет» Шекспира), Тригорин («Чайка» А.Чехова), Пётр I («Шут Балакирев» Г.Горина)…

Параллельно с театром Олег Иванович не прекращал интенсивной работы в кино: «Премия», «Чужие письма», «Сладкая женщина», «Поворот», «Мой ласковый и нежный зверь», «Обыкновенное чудо», «Тот самый Мюнхгаузен», «Влюблён по собственному желанию», «Полёты во сне и наяву», «Убить дракона», «Крейцерова соната», «Паспорт», «Мадо, до востребования», «Цареубийца»… Огромный международный резонанс сопровождал один из зарубежных фильмов Андрея Тарковского – «Ностальгию», в которой Олег Янковский исполнил главную роль.

Он был последним Народным артистом СССР (звание получено в декабре 1991-го). После распада Советского Союза Янковский, как и многие другие актёры, снимался редко. Его иногда приглашали работать в Великобританию, Францию, Грецию, Венгрию, но запомнился он больше в российских картинах «Любовник», «Приходи на меня посмотреть», «Царь» (где он сыграл роль митрополита Филиппа). Был в его творческой биографии и телесериал «Доктор Живаго» (там он снялся в одной из главных ролей).

Борясь за возрождение отечественного кино, Олег Иванович организовал вместе с несколькими своими товарищами кинофестиваль «Кинотавр» и возглавлял его много лет…

Смерть Янковского весной 2009 года повергла в шок всех поклонников выдающегося актёра, ставшего лицом эпохи, киногероем великой страны и великого кинематографа.

Источник: газета «Воронежская неделя» № 13 (2154), 26.03.2014г.

[vik 01]

Коммуна, 26 апреля 1970 года.

[O Dэ]

Павел Волков

Pavel Volkov

Родился 17 (29) июня 1897 г. в селе Поворино Воронежской губернии. В 1919-20 гг. работал агрономом. В 1923 г. окончил Высшие государственные мастерские театрального искусства в Саратове и работал в театрах различных городов. В кино - с 1934 г. С 1949 г. - актёр Театра-студии киноактёра в Москве. Один из самых снимаемых актёров-эпизодников 30-60-х годов.
http://www.peoples.ru/art/cinema/actor/pavel_volkov/

[vik 01]

В продолжение постов про Л. Орлову.
Газета Коммуна от 12 мая 1939 года.

[vik 01]

Коммуна, 25 мая 1946 года.
Известные артисты в Воронеже.

[Витя]

Владимир Путин в Воронеже ,посадка вертолета на Площадь Ленина
1. 2. 3.

[vik 01]

В продолжение поста № 53.

Газета Коммуна, 10 июня 1947 года.

[vik 01]

Коммуна от 08 октября 1948 года сообщила о концертах Марии Петровны Максаковой, состоявшихся 3 и 4 октября 1948 года.

[vik 01]

Коммуна, 23.12.2014
От шахини до доярки

Перед вами – редчайший снимок, который никогда и нигде до этого не публиковался. Собственно, и фотографии как таковой, проявленной и отпечатанной, не было. А сорок два года в архиве фотокорреспондента «Коммуны» Николая Крутских хранился лишь негатив, завёрнутый в изрядно пожелтевший клочок бумаги с надписью «Шахиня».
И вот, впервые за прошедшие четыре с лишним десятилетия, мы печатаем портрет шахини Ирана Фаррах, третьей жены шаха Мохаммеда Реза Пехлеви. Монархическая чета пребывала в Воронеже в сентябре 1972 года. Тогда, 15 сентября, и был сделан этот снимок.



Виктор Силин

Фото Николая Крутских
Всё происходило так.

Фотокора «Коммуны» Николая Крутских откомандировали на съемку визита шаха.

- В какой-то момент, неукоснительно следуя за иранской делегацией, я оказался в спортивной школе гимнастов, которая теперь носит имя прославленного тренера Юрия Штукмана, - рассказывает Николай Крутских. – Здесь молодой и обворожительной шахине Фаррах рассказывали о нашей знаменитой воронежской спортивной школе. Шахиня вела себя очень скромно, но при всём при этом в ней чувствовалась особая стать. Я сделал несколько снимков, на которых она была в окружении спортсменов. Но мне захотелось сделать её портрет. И тогда я через переводчика спросил высочайшего соизволения. На что она, улыбнувшись, благосклонно кивнула головой. Так и появился этот кадр.

Напечатать же портрет высочайшей особы не пришлось.

- Не существовало на то время в нашей стране таких изданий, которые бы публиковали на своих обложках портреты коронованных особ и рассказывали бы читателям о том, что и «богатые тоже плачут».

А вот приезд кубинского лидера Фиделя Кастро в Воронеж освещался куда масштабнее.

- Меня отрядили в группу фотокоров – большинство, конечно, были из центральных и зарубежных газет и информагентств, - вспоминает Николай Кондратьевич.– Определили и черту, за которую не полагалось заходить. Но я, молодой и прыткий, проигнорировал сей запрет. За что получил укорот от представителя службы безопасности. Не выдержал и в ответ сказал: «Вот вы свою работу делаете, а я - свою. И никто мне не может помешать сделать её хорошо». В ответ был ещё более многозначительный взгляд. Когда же появился Фидель Кастро, то вся журналистская братия засуетилась, забегала, и я оказался в первых её рядах. Не знаю уж почему он меня заметил и выделил среди всех. Фидель Кастро кивнул на меня и через своего человека велел передать что-то похожее на узкий пенал. «Это вам от команданте», - сказал человек Фиделя.

Как оказалось, это была сверхдорогая гаванская сигара. Николай Крутских к тому времени уже был некурящим и много лет хранил сигару как память.

Сам Николай Кондратьевич считает себя в фотоделе в большей степени пейзажистом. На что я не раз ему высказывал своё несогласие по той простой причине, что у меня, даже по прошествии стольких лет, остались в памяти его портретные снимки. Ну, например, сборщика автопокрышек Николая Богатырёва, олимпийской чемпионки гимнастки Любови Бурды, доярки из Острогожского района Татьяны Величко…

- Чаще всего я ездил в командировки с Олегом Шевченко, - говорит Крутских. – Мне было с ним интересно уже потому, что он, коренной горожанин и известный поэт, хорошо знал сельскую жизнь, дотошно вникал в крестьянские проблемы. Удивительный был мастер слова. Недавно просматривал свой архив и наткнулся на негатив, на котором Олег Шевченко беседует с дояркой. Надо видеть, как внимательно-неравнодушно он слушает свою собеседницу.

Архив у Николая Кондратьевича Крутских действительно большой. Много на плёнках не просто редких, а редчайших событий и лиц запечатлено. Вот бы Воронежскому областному Дому журналистов проявить заинтересованность и организовать фотовыставку Мастера.

Из прошлого века

Хуторок

Николай Крутских

Снег идёт

Первые заморозки

Скорость

В обнимку

Наследники Победы
Источник: газета «Воронежская неделя», № 52 (2193), 24-30 декабря 2014 г.

[Boriskin]

Не знаю удалось ли Зиновию Гердту побывать в Воронеже в 1942-1943 г., но судя по этому материалу http://www.world-war.ru/nevydumannaya-smert/ под Воронежем он побывал. Хотя там есть неточности: никак он не мог в августе 1942 г. попасть под Белгород.

[Boriskin]

Из трех человек, фигурирующих в письмах Гердта, по базе Мемориала получить сведения удалось только о ст. сержанте Самодюке Степане Петровиче, который погиб у с. Селявное. Получается, что Зиновий Гердт служил в 25 гвардейской стрелковой дивизии. Василий Борзых считается без вести пропавшим.

[Boriskin]

А раз он был сапером, то вполне возможно, что он фигурирует на снимках С. Фридлянда, там где тренируются с переправами, например здесь http://bvf.ru/forum/attachment.php?a...2&d=1423429682 или http://bvf.ru/forum/attachment.php?a...9&d=1423429682 в пилотке.

[vik 01]

Коммуна, 3 июня 1936 года.

[vik 01]

Коммуна, 12 мая 1976 года.

[O Dэ]

Ленин пишет телеграмму в Воронеж Л. Д. Троцкому о необходимости усиления Астрахано-Каспийской военной флотилии в связи с опасностью продвижения английских войск.
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 50, с. 218

интересно, этот факт ещё как-то зафиксирован?

[vik 01]

20.11.2015 06:51
Девять часов с Майей Плисецкой

Национальное достояние | | Сегодня исполняется девяносто лет со дня рождения великой балерины Майи Михайловны Плисецкой
Виктор Силин

А двадцать лет назад – 2 декабря 1995 года, в своё 70-летие, она приезжала в Воронеж. До этого прошли её гала-концерты в Большом театре и в Мариинском. К нам Плисецкая приехала сразу после выступления в Санкт-Петербурге.

Но прежде чем во всех подробностях и деталях рассказать о том поистине историческом выступлении Майи Михайловны на сцене Воронежского театра оперы и балета, приведу высказывание воронежской балетной примы Народной артистки РСФСР, одной из последних учениц великой Агриппины Яковлевны Вагановой Набили Валитовой. Года за полтора до её трагической гибели я периодически – раз или два в месяц – встречался с Набилей Галиевной и записывал её воспоминания. Однажды она поведала удивившую меня вещь: «А ты знаешь, Плисецкая ведь мне завидовала». То, что в характере Майи Михайловны напрочь отсутствовало такое чувство ,как зависть, но при этом широко распространенное в театральной среде, – факт общеизвестный.

Однако, как Плисецкая, достигшая всех известных высочайших наград и почестей, могла завидовать Валитовой?! «Нет-нет, – тут же уточнила Набиля Галиевна, – то не была зависть в чистом виде, а скорее, некое запоздалое раскаяние. Её к себе в класс, в Ленинград, звала Агриппина Яковлевна Ваганова. И она было уже собралась к ней и даже месяц прозанималась, но вскоре вернулась в Москву. «Я завидую вам, вагановкам, – говорила мне Плисецкая. – Ведь такой школы, как у вас, больше нигде не сыскать».

Позднее в книге Василия Катаняна «Прикосновение к идолам» найду подтверждение словам Валитовой: «Я всего месяц – месяц! – занималась с Агриппиной Яковлевной, – говорила Катаняну Плисецкая, – и это дало мне очень много. Она звала меня к себе заниматься на год, но меня отговорили. Я ведь молодая была, многого не понимала. Да и Лавровский пригрозил, что обратно в театр не возьмет. «Если ты у меня поработаешь год, – сказала мне Ваганова, – ты будешь непревзойденной в классике». Так оно и было бы! Но что сейчас говорить…» Это я к тому, что страстная, мятежная натура Плисецкой никогда не знала самоуспокоенности и очень-очень редко была довольна собой.

Всё-таки надо быть предельно честным: не будь нашего земляка, солиста Большого театра Гедиминаса Таранды, а на ту пору уже художественного руководителя «Имперского русского балета», Плисецкая никогда бы не приехала в Воронеж.

По российским городам и весям она не гастролировала очень давно. Уже с начала 70-х даже в Большом появлялась редко. И не только потому, что её танец хотели видеть в Париже и Токио, в Вене и Нью-Йорке. Её в Большом старались не замечать, не ставить в репертуарный план.

Сама же Майя Михайловна рассказывала, как ещё не будучи замужем за композитором Родионом Щедриным, она с ним вместе поехала в путешествие в Сочи: «Мы отправились в путь. Маршрут пролегал через Тулу, Мценск, Харьков, Ростов, Новороссийск. Между прочим, все эти города я ранее обтанцевала».

Воронежа в этом списке нет и быть не могло по той простой причине, что балерина просто к нам не приезжала. И вот, казалось бы, произошло невозможное: Гедиминас Таранда с подачи своей мамы, старшего кассира Воронежского театра оперы и балета, уговорил Плисецкую включить в юбилейный тур поездок наряду с Москвой, Санкт-Петербургом, Токио и Воронеж. А до этого упросил её стать почетным президентом его молодой труппы – имя великой балерины красовалось на афишах, программках, буклетах и билетах и, понятное дело, позволяло в кратчайший срок «раскрутить» новый театр, привлечь публику. Плисецкая с легкостью согласилась на это. Как она тогда говорила, Гедиминас «просто обаял её своей улыбкой».

Но сошлись они всё-таки на другом – на полном неприятии художественного руководителя балета Большого театра Народного артиста СССР Юрия Григоровича. И если Плисецкую понять можно: она, которая в своё время приложила массу сил, чтобы привести Григоровича из Кировского балета в Большой, но впоследствии в полной мере испытавшая всю полноту его диктаторских замашек (это она-то, свободолюбивая, не признававшая ни малейшего диктата!) и разочаровавшаяся, впоследствии не могла даже слышать имя Григоровича. Но чем мог быть недоволен начинающий солист балета Таранда, которого заметил на выпускном экзамене сам Григорович и поставил ему «отлично» – случай для мэтра просто редчайший?

Вспомним то время – конец 80-х-начало 90-х. В Большом, как и во всей стране, кипели страсти перемен. Всем хотелось большого пирога и как можно скорее. И это – на фоне всеобщего безденежья и месячных талонов на минимум продуктов.

Тогда-то в артистическом мире и возникают десятки новоявленных трупп с сомнительным репертуаром. Главное – сорвать куш. Таранда оказался среди них. И путь его к цели пролегал через Плисецкую, точнее, через её Имя и всемирную славу. С таким Именем, решил Таранда, никакие преграды не страшны.

И оказался прав. Ему без труда открывались высокочиновные двери. Плисецкая писала по этому поводу так: «Таранда заулыбал и зацеловал меня до одури. Но я верила ему тогда. Верила, что он взаправду любит балет. Что это не притворство. Что балет для него – смысл жизни, а не средство верной наживы. Что на обман и подлог он пойти не способен».

Но он пошёл и на то, и на другое.

И по своей легковерности, не вчитываясь, Плисецкая подписала бумагу, в которой безвозмездно, по сути, все передавала в руки Таранды: и руководство «Имперским русским балетом», и репертуарную политику, и создание «Школ Майи Плисецкой», и даже производство и выпуск целой серии кремов имени балерины с её профилем на баночке.

Обо всем этом Плисецкая узнает только через пять лет. И будет ещё шесть лет судиться, чтобы вернуть себе своё Имя.

А пока всё в их отношениях лучше не придумаешь. «О Гедиминасе могу говорить много и с удовольствием, – рассказывала мне Майя Михайловна. – То, что он талантливый танцовщик, мне известно давно. Слава Богу, в Большом он не новичок. Артист замечательный, темпераментный. Словом, редкое явление в нашем танцевальном искусстве. И спектакли ставит с размахом, со вкусом, чутко чувствует стиль. Все отрепетирует досконально, ни малейшей халтуры не допустит. С труппой занимается исправно, ему все добром подчиняются, потому что видят: человек он в балете надежный. Вот мои вечера лежали на нем (имеется в виду режиссура, подбор репертуара, приглашение зарубежных звезд и т.д. – В.С.). Огромную работу Гедиминас проделал. И в Воронеж он меня сподвиг, уговорил приехать. Много рассказывал и о городе, и о хореографическом училище, в котором сам занимался. Так что о воронежской балетной школе я наслышана».

Вообще-то, я был в полном смятении: не знал, смогу ли взять не то чтобы интервью у Плисецкой, но хотя бы несколько фраз услышать от неё. Молва шла о её непредсказуемой натуре. Вот перед своим семидесятилетием в Москве она ни с кем из журналистов не стала разговаривать. Собрали в Большом получасовую пресс-конференцию – и ни минуты больше – на том все и закончилось. Сама же Майя Михайловна не раз признавалась: «Легким характером природа меня не наделила. Это я сама хорошо знаю».

Двое суток не спал, не ел – терзался одной мыслью: чем зацепить Плисецкую, как её разговорить? Были, конечно, заготовки. Но как всегда все решил случай.
В 9 утра поезд подкатил к воронежскому перрону. Толпа встречающих, но ещё больше, казалось, фото- и телерепортеров. По очереди из вагона стали выходить артисты балета. Первым – руководитель «Имперского русского балета» Таранда, следом – его младший брат Витаускас и – к маме, обнимать-целовать её. Следом выпорхнула Народная артистка России Галина Шляпина, несколько задумчивая и печальная, за ней – Заслуженный артист Александр Горбацевич, потом все остальные.

Плисецкая появилась в дверном проеме последней. Так получилось – по чистой случайности, – что я оказался притиснутым толпой встречающих к самой Плисецкой. Глаза в глаза. Надо было что-то спросить, ибо я прекрасно понимал, что второй такой возможности больше не представится. В голове запрыгали-замельтешили заготовки-вопросы, записанные загодя в блокнот, но все было не то, что подходило к случаю. Нужен был какой-то простой, человеческий вопрос.

И тут я заметил, что из-под тончайшего белого оренбургского платка, подаренного балерине несколько дней назад, на её 70-летие, Премьер-министром Черномырдиным и по-крестьянски повязанного, выпираются чуть заметные сережки. И я, недолго думая, выпалил: «Майя Михайловна, а это на вас те самые сережки, которые вам подарила Лиля Брик?..» Ответа не последовало. И – пауза.

«Господи, – пронеслось в голове, – неужели какую-то бестактность сморозил?..» Но меня словно бес за язык дергал: «Так это те сережки или нет?» Я знал, что в своё время, когда Плисецкая оказалась невыездной, и ей жилось не очень сладко, Лиля Брик передарила ей – «на черный день» – бриллиантовые серьги, которые ей в своё время преподнес Маяковский. Откуда мне было знать, что этих увесистых сережек в шесть каратов у Плисецкой давно нет. Щедрая натура, увидев на сцене, как танцует молодая тогда Сильви Гиллем, придя в восторг и недолго думая, она вынула из ушей бриллианты и преподнесла их Сильви. С той от такого неожиданного царского подарка чуть не случился обморок. «Берите, – сказала, улыбаясь, Майя Михайловна, – и носите на здоровье…»

Историю эту я тогда не знал.

– Ну что ж, так и будем у вагона стоять? – разрядила обстановку Плисецкая. – Я вижу, вы – журналист, так пойдемте на интервью хотя бы в машину.

Народ расступился, подозрительно и недобро глядя на меня, и мы пошли по грязному от тающего снега перрону, рядом друг с другом, как обычно ходят на демонстрации, нога в ногу. А вокруг суетились фотографы и телеоператоры. На какой-то момент мне показалось, что число их превышает творческий состав «Имперского русского балета». И я не ошибся.

Действительно, тогда вместе с балетной труппой – кто в этом же поезде, кто «самовывозом» – прибыло в Воронеж не меньше полусотни пишущей и снимающей братии. Я понимал, что купаюсь в лучах чужой славы, что затесался в этот круг чисто случайно, и никакого восторга не испытывал по такому поводу. Меня по-прежнему терзала мысль: получится ли полноценное интервью? Пока шли, я расспрашивал. Все получалось без натуги, само собой, даже в чем-то светски.

– Как доехали, Майя Михайловна?

– Хорошо. Только всю ночь глаз не сомкнула.

– Что так?

– Бессонница у меня хроническая, а тут ещё напряжение с творческими вечерами сказалось.

– Как вас принимали в городе на Неве?

– Прекрасно. Так же, как и в Большом.

– А правда, что вам предложили возглавить балетную труппу Мариинского театра?

– Выдумки всё это. Никто мне ничего не предлагал.

– А почему не транслировали ваш гала-концерт по телевидению?

– Сказали, что какой-то человек, тамошний самый главный начальник по фамилии Эрнст (а я сначала думала, что это имя) отказался, не захотел. Заявил, что балет Плисецкой для них «не формат». Вот так.

На этой фразе мы подошли к тому месту вокзальной ограды, где распахнутые ворота открывали вход в город. Тут же у ворот стоял огромный лимузин, но не из породы советских «членовозов», а куда более продвинутый.

«Ну что, садимся? – просто сказала Плисецкая. – Проедем по городу, вы мне расскажете».

Впереди сидел водитель, рядом – какой-то тип в двубортном пальто, кроме шеи которого я так больше ничего и не увидел. Мы сели сзади. И поехали.

Когда проезжали мимо дома, где последние месяцы ссылки жил поэт Осип Мандельштам, указал на «сталинку». Сказал, что Воронеж – родина Платонова и Троепольского. Плисецкая никак не прореагировала ни на одно имя. Она как-то отрешенно сидела и смотрела в окно на унылый городской пейзаж: не чищенную с утра проезжую часть, редких прохожих, на серый, хмурый день.

«У нас родился и Бунин», – было последнее из списка выдающихся земляков имя, которое я мог выдать. При слове «Бунин» балерина встрепенулась:

– Я не очень-то хорошо отношусь к Бунину. Нет, писатель он, наверное, достойный. Но Нобелевскую премию просто так, за литературный талант, без политической подоплёки, не дают. Если бы он не был изгнанником из большевистской России, премию ему бы не дали. И Иосифу Бродскому тоже не дали бы по той же самой причине. Хотя нынче подобные суждения иметь не полагается, даже в чем-то опасно.

А вот и гостиница «Дон».

Я протянул Плисецкой её книгу «Я, Майя Плисецкая…»

– Что это? – удивилась она.

– Подпишите, пожалуйста!

– А я думала, вы придете на репетицию, – пожала она плечами.

– Приду, конечно! – безумно обрадовался я. – Но только подпишите, Майя Михайловна!

И она своим крупным ровным почерком вывела традиционную в таких случаях фразу: «Виктору Силину на добрую память. Майя Плисецкая. 2.12.95».

Никогда не прошу автографы. Или почти никогда. До этого были две книги – одна Солженицына и вторая Василия Михайловича Пескова с их дарственными надписями. Да фотографии любимейшей Елены Образцовой тоже с добрым напутствием. Вот и всё. Теперь появилась ещё книга Плисецкой с её автографом.

Мы вышли из машины.

– Я часика полтора передохну, – сказала уже у дверей гостиницы Майя Михайловна, – и приду в театр.

Фразу я эту расценил как вторичное приглашение.

За это время успел разглядеть балерину.

Ростом, по нынешним балетным меркам, невысокая – 165 сантиметров. Хотя сама она сказала, что к своему 70-летию на два сантиметра стала меньше.

И улыбнулась. Кроме черномырдинского оренбургского платка – простенький зеленый пуховичок, брючки и, в цвет глаз, зеленая шерстяная кофточка с круглым вырезом и блесточками по краю горловины. Скромные сережки. И тончайшая кожа лица. Казалось, ещё мгновение – и она, как пергамент, зашелестит от первого порыва ветра.

Сама простота и демократичность.

Уже в театре, когда не на бегу, в спокойной обстановке в третий раз я поинтересовался судьбой бриллиантовых сережек Лили Брик и узнал всю их историю, она не преминула пошутить со свойственной ей беспощадной иронией: «Я дорогие украшения, честно сказать, никогда не любила. И нервы – думаешь, сорвут их с тебя или украдут, и угнетающее чувство – на тебе надет предмет по цене московской квартиры. Это Галя Вишневская по-цыгански обожала бриллиантовые люстры в ушах».

Потом была репетиция.

Ровно в полдень Плисецкая вышла на сцену.

Аплодисменты, долгие аплодисменты – неизменная традиция труппы во время появления этуаль. В зале сидели ребята из нашего хореографического училища.

– Ну, вот и освящена сцена, – вполголоса сказал тогдашний руководитель хореографического училища Ренад Ибатуллин.– И через пятьдесят, и через сто лет будут говорить: «На этой сцене танцевала Плисецкая».

Дирижировала Татьяна Шипулина. Плисецкая дважды прошла «Умирающего лебедя». Сначала, что называется, в четверть ноги, затем – в полноги.

«Чуть экспрессивнее!» – обратилась балерина к дирижеру.

Уже вечером, после концерта, под нескончаемые овации (двадцать минут беспрерывно) Майя Михайловна выведет на сцену Татьяну Шипулину и скажет ей «спасибо».

После репетиции – запланирована встреча с ребятами из Воронежского хореографического училища. Фойе второго этажа театра заполнила беспрестанно гомонящая публика.

Наконец все умолкли. Вопросы задавали банальные, на которые Плисецкая отвечала уже сотни раз. Она, как школьница, прилежно давала на них ответы, но было видно, что ей просто скучно. Подумалось: «Мало всё училище вывести на встречу с великой балериной, надо ещё и подготовить ребят, рассказать о её жизни, о главных партиях».

Правда, одна девочка спросила: «Майя Михайловна, а из двух постановок – «Умирающий лебедь» и «Кармен-сюита» – какая для вас самая главная?» Плисецкая мгновенно встрепенулась: «Хороший вопрос, мне такого ещё не задавали».

И ответила, что, конечно, роль Кармен для неё – самая главная. «Об этой роли я мечтала всегда. Все качества, все стороны, все грани этого образа манили меня, были мне внутренне близки. Может быть, я и Китри люблю, потому что она испанка…»

У Асафа Мессерера, родного дяди Плисецкой по матери, танцовщика и балетмейстера, в классе у которого Майя Михайловна любила заниматься, найду такую фразу: «Родион Щедрин, открывший идеальную балетность оперы Бизе, создал музыку, которую Майя вызвала собой – своим темпераментом, красками своих страстей, своей натурой, раскрепощенной и раскрепощающей».

Всё хореографическое училище, в полном составе, выстроилось за автографами. Подходили с фотографиями балерины из журналов, редко-редко кто с книгой о Плисецкой, просто со школьными тетрадками в клеточку и линеечку, а кто-то с выдранным из них листком бумаги. Плисецкая прилежно ставила и ставила свои автографы.

Подошел Михаил Михайлович Ужанский, заместитель директора театра, мужичок-с-ноготок, ростом он был как раз до плеча Плисецкой. Представился. И предложил: «Майя Михайловна, мы тут затеваем музей истории нашего театра, вот и подумалось: а не могли бы вы нам подарить для экспозиции пару-тройку своих сценических костюмов?»

Балерина, не раздумывая, с легкостью ответила: «А почему нет? Конечно. Приезжайте, только предварительно позвоните. Я ведь на два дома живу – Москва-Мюнхен. И больше – Мюнхен».

Вспомнилось, как Василий Катанян, последний муж Лили Брик, описывая квартиру Плисецкой-Щедрина на Кутузовском проспекте Москвы, заметил: «…Комната была забита тем, что она не удосужилась выбросить – от старых журналов до платья… Ворох сценических костюмов, которые ждали своего часа, или тех, что сошли со сцены, несколько пар ненадеванных балетных туфель и сверкающая бижутерия головных уборов».

После, встречая Ужанского, не раз спрашивал его: «Не появились ли костюмы Плисецкой?» Но каждый раз называлась причина, по которой не состоялась поездка в Москву.

А потом Ужанского не стало.

А вместе с ним похоронили и идею театрального музея, экспонатами которого могли стать, в том числе, и платья великой балерины. В нынешнем году на Платоновском фестивале была представлена выставка из Московского театрального музея им.Бахрушина. Среди экспонатов – макетов декораций, эскизов костюмов и, собственно, сценической одежды был и костюм Плисецкой – Хозяйки Медной горы из балета «Каменный цветок». А ведь он мог быть в Воронеже…

Вечером был гала-концерт. Собрался местный бомонд.

Один из бульварных таблоидов написал, что пришлось дополнительно установить 1300 стульев, но все равно многие стояли. Хотя это чистейшей воды бред: зал не мог расширить свои стены в два раза.

Публика довольно-таки пестрая. Как всегда выделялись вальяжные чиновники всех мастей и рангов со своими «вторыми половинками», сытыми и упитанными; в разноцветных, в основном малиновых, пиджаках – торгаши, тогда уже называвшиеся коммерсантами, деловыми людьми, а до этого варившие у себя дома на кухне в эмалированных тазах джинсы и продававшие их на «Труде». Бандиты с золотыми цепями на бычьих шеях с любовницами. Все они толком знать не знали, что существует такой Воронежский театр оперы и балета. Но тут «пойти на Плисецкую» – было для них делом самого что ни на есть высочайшего престижа, возможность продемонстрировать свою «классовую принадлежность». В общем, всё походило на демонстрацию своего социального статуса, положения в провинциальном обществе, наконец, богатства. Оказались, конечно, и те, кто по-настоящему любил балет и понимал его. Но такие были в меньшинстве.

Плисецкая вышла на сцену во втором отделении. Это был царственный выход в проходе из «Болеро» в постановке Мориса Бежара. В черном платье от Кардена с невероятным шлейфом, с необыкновенной осанкой, с отточенными жестами, с движением рук, с поворотом головы, с неправдоподобно вытянутой шеей – все говорило о небожительнице.

А потом наступил час «Умирающего лебедя», танец, который она впервые станцевала в военном сорок втором.

Есть вещи совершенно необъяснимые, не поддающиеся никакому логическому и понятному толкованию: почему произошло какое-то событие так или иначе? Подобное у меня случилось в детстве, в 1964 году, когда я, новоиспеченный пионер Страны Советов, увидел на первой странице «Пионерской правды» фотографию балерины, распластанной на сцене, с руками-крыльями, как у птицы. И подпись: «Майе Плисецкой присуждена Ленинская премия 1964 года за наиболее выдающиеся достижения в области хореографии. 21 апреля. На снимке: Майя Плисецкая танцует «Умирающего лебедя».

Я как зачарованный смотрел на, в общем-то, плохонькую фотографию. С этого момента и попал под чары балерины. Совершенно необъяснимый случай. Стал собирать всё, что писали о ней в газетах, смотрел по черно-белому телевизору балеты и концерты с её участием. С тех пор у меня собрался целый архив на великую балерину. Цела и та «Пионерская правда».

И при всем при том ни разу не видел её на сцене, что называется, вживую. И очень боялся, что так никогда и не представится такой случай.

Но когда о чем-то страстно и самозабвенно мечтаешь, то оно происходит. Мой случай – тому подтверждение. Из тех двенадцати часов, что Майя Плисецкая находилась в Воронеже, девять я был рядом с ней. Или в полушаге от неё.

В «Умирающем же лебеде» после Воронежа она вышла ещё один раз, последний, в 1996 году на Красной площади в Москве.


На фото: Моё интервью с Майей Плисецкой началось на воронежском перроне. Фото Анатолия Костина

Источник: газета «Коммуна», №134 (26523) | Пятница, 20 ноября 2015 год

[vik 01]

Г. Жженов в марте 1973 года приезжал в Воронеж. Интервью с ним - в газете "Коммуна" от 24 марта 1973 года

[vik 01]

Коммуна, 24 октября 1973 года.

Шаляпин в Воронеже в 1903 году.

[O Dэ]

как считаете, это один человек?

[vik 01]

Коммуна, 14 и 20 ноября 1971 года.

[O Dэ]

Сообщение от O Dэ

как считаете, это один человек?

Вложение 2769293

речь идёт об известном человеке, посетившем наш город
в коллекции изд. Коммуна есть групповое фото (вероятно с ним) без подписей персон.
хотелось бы внести ясность

[vik 01]

Коммуна, 11 декабря 1979 года.

М. Пуговкин в Воронеже.

[vik 01]

15 февраля 1970 года.
Михаил Козаков в Воронеже.

[vik 01]

Гастроли Л. Утесова в Воронеже в феврале 1951 года.

Об этом - заметка в "Коммуне" от 28.02.1951 г. М. Сергеенко, известного воронежского писателя и литературного критика.

[O Dэ]

Бурденко же, в отличие от Зауэрбруха, занимался военно-полевой хирургией, выезжая на русско-германский фронт.
Когда немцы заняли Юрьев, они уволили всех профессоров с русскими фамилиями, лишь персонально Бурденко предложили кафедру ушедшего в отставку по возрасту Цеге фон Мантейфеля. Но патриот отклонил лестное предложение и вместе с русской частью университета эвакуировался в Воронеж.
Зауэрбрух и Бурденко: темные времена

[O Dэ]

Айгенер погиб 20 ноября 1942 года в возрасте 37 лет на дороге недалеко от Калача. За три часа до смерти он написал: "Вечны звёзды, но люди ведут себя так, как если завтра их уже не будет".


Книга "Russlandfeldzug. Skizzen aus dem Ostfeldzug" с рисунками немецкого художника зондерфюрера Эрнста Айгенера была выпущена в 1942 году. На 64 страницах отображено то, что видел автор во время войны в СССР, которую он прошёл в составе 637-й роты пропаганды.

в составе 6-й армии. Киев, Харьков и Сталинград, где погибла большая часть пропагандистов. С 1943 по 1945 гг. восстановленная рота была в составе 8-й армии (Донец, Бессарабия, Венгрия, Австрия).

Айгенер хотел после войны остаться в России, построить дом на донской возвышенности.

[Boriskin]

Сообщение от O Dэ

Бурденко же, в отличие от Зауэрбруха, занимался военно-полевой хирургией, выезжая на русско-германский фронт.
Когда немцы заняли Юрьев, они уволили всех профессоров с русскими фамилиями, лишь персонально Бурденко предложили кафедру ушедшего в отставку по возрасту Цеге фон Мантейфеля. Но патриот отклонил лестное предложение и вместе с русской частью университета эвакуировался в Воронеж.
Зауэрбрух и Бурденко: темные времена

В 1944 г. главный хирург Красной Армии, один из основоположников нейрохирургии в СССР, член Чрезвычайной Государственной Комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР, герой социалистического труда академик, а с 1944 г. - президент Академии медицинских наук Николай Бурденко возглавил Специальную комиссию по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу (близ Смоленска) военнопленных польских офицеров. Его опубликовала Правда 26 января 1944 г. https://ru.wikisource.org/wiki/%D0%A...D0%BA%D0%BE%29 Есть там в 6 пункте Заключения и фраза о Воронежских злодеяниях гитлеровцев:
"Данными судебно-медицинской экспертизы с несомненностью устанавливается: а) время расстрела — осень 1941 г.; б) применение немецкими палачами при расстреле польских военнопленных того же способа пистолетного выстрела в затылок, который применялся ими при массовых убийствах советских граждан в других городах, в частности, в Орле, Воронеже, Краснодаре и в том же Смоленске".

[SERG16]

На студии Воронежского ТВ, начало ноября 1988. Первый приезд Аквариума в Воронеж (за три дня было дано шесть концертов, помните, тогда это было в порядке вещей у всех, во были времена!). Кстати, в Справочнике об этих концертах не указано пока. Дядечка в очках позади группы и выложил фото из своего частного архива, видимо, тогдашний работник Воронеж-ТВ. Так что эксклюзивное фото. Этакий биг-бэнд ещё, менее чем через месяц Всеволод Гаккель покинет Аквариум окончательно, и всё пойдет уже по-другому с новыми людьми...



(источник)

[O Dэ]

здесь был Гриша

[ЮРАЕЦ]

29 июня 1906 года, в селе Оксанино Киевской губернии в семье железнодорожника родился великий советский военачальник, самый молодой командующий фронтом в истории Советских Вооружённых Сил, Дважды Герой Советского Союза, генерал армии Иван Данилович Черняховский.

В 1913-1919 годах учился в Вапнярской начальной железнодорожной школе. Работал пастухом, затем с октября 1919 по апрель 1920 года беспризорничал на тормозных площадках товарных вагонов. С мая 1920 по декабрь 1922 года работал путевым рабочим, подручным слесаря на станции Вапнярка Юго-Западной железной дороги. Весной 1922 года экстерном сдал экзамены за курс неполной средней школы, был избран секретарём Вербовской комсомольской ячейки. С декабря 1922 по май 1923 года – проводник грузов 1-й государственной заготовительной конторы; с мая 1923 по сентябрь 1924 года – станковой бондарь, шофёр Новороссийского 1-го государственного цементного завода «Пролетарий».

В Красной Армии с сентября 1924 года. С сентября 1924 года по октябрь 1925 года был курсантом Одесской пехотной школы, в которую направлен по комсомольской путёвке Новороссийского окружного комитета комсомола. С октября 1925 по август 1928 года – курсант Киевской артиллерийской школы. Член ВКП(б) с 1928 года. После окончания школы с сентября 1928 по июнь 1929 года – командир взвода 17-го корпусного артиллерийского полка Украинского военного округа (Винница); в июне-июле 1929 года – временно исполняющий должность (врид) начальника связи 17-го корпусного артиллерийского полка; в июле-сентябре 1929 года – вновь командир взвода 17-го корпусного артиллерийского полка; с сентября 1929 по апрель 1930 года – помощник командира батареи по политической части 17-го корпусного артиллерийского полка; с апреля по июль 1930 года – начальник топографического отряда 17-го корпусного артиллерийского полка. В 1930 году окончил вечернюю среднюю школу. С июля 1930 по май 1931 года – командир разведывательной учебной батареи 17-го корпусного артиллерийского полка.

С мая 1931 по май 1932 года – слушатель Военно-технической академии РККА имени Ф.Э.Дзержинского, после реорганизации с мая 1932 по ноябрь 1936 года – слушатель командного факультета Военной академии механизации и моторизации РККА. Владел французским языком.

С января по июль 1937 года – начальник штаба 2-го танкового батальона 8-й механизированной бригады Киевского военного округа; с июля 1937 по май 1938 года – командир 1-го танкового батальона 8-й механизированной бригады Белорусского Особого военного округа; с мая 1938 года по июль 1940 года – командир 9-го отдельного легко-танкового полка Белорусского Особого военного округа. Аттестован как «исключительно добросовестный, отлично знающий военное дело, пользующийся деловым авторитетом командир». С июля 1940 по март 1941 года – заместитель командира 2-й танковой дивизии Прибалтийского Особого военного округа.

С марта 1941 года, в 35-летнем возрасте, стал командиром 28-й танковой дивизии 12-го механизированного корпуса Прибалтийского Особого военного округа (с июня 1941 года – Северо-Западного фронта), с которой он вступил в бои Великой Отечественной войны в июне 1941 года. Участвовал в оборонительных сражениях Северо-Западного фронта. В августе 1941 года в составе Новгородской оперативной группы войск дивизия под командованием И.Д.Черняховского принимала участие в обороне Новгорода. В декабре 1941 года 28-я танковая дивизия была переформирована в 241-ю стрелковую дивизию. С 7 января по 20 мая 1942 года участвовал в Демянской наступательной операции войск Северо-Западного фронта.

В июне 1942 года – в распоряжении начальника Главного автобронетанкового управления. С 15 июня по 25 июля 1942 года – командир 18-го танкового корпуса Воронежского фронта. С июля 1942 по апрель 1944 года – командующий 60-й армией Воронежского фронта (с 23 марта 1943 года – Курского, с 26 марта 1943 года – Цетрального, с 6 октября 1943 года – вновь Воронежского, с 20 октября – 1-го Украинского фронтов). До конца 1942 года армия вела оборонительные бои на левом берегу реки Дон севернее Воронежа. Войска под командованием И.Д.Черняховского принимали участие в Воронежско-Касторненской (24 января-2 февраля 1943 года), Харьковской (2 февраля-3 марта 1943 года) наступательных операциях, проходивших в рамках Воронежско-Харьковской стратегической операции. В ходе этих операций были освобождены Воронеж (25 января), Касторное (29 января), Курск (8 февраля). Участник Курской битвы (5 июля-23 августа 1943 года), Черниговско-Припятской наступательной операции (26 августа-30 сентября 1943), освобождения Левобережной Украины. Во второй половины сентября 1943 года войска армии вышли к Днепру, севернее Киева, с ходу форсировали его и захватили плацдармы в районах Страхолесье, Ясногорска и восточнее Дымера. В ноябре 1943-апреле 1944 года армия участвовала в Киевской наступательной (3-13 ноября 1943 года), Киевской оборонительной (13 ноября-22 декабря 1943 года), Житомирско-Бердичевской (24 декабря 1943-14 января 1944 года), Ровно-Луцкой (27 января-11 февраля 1944 года), Проскуровско-Черновицкой (4 марта-17 апреля 1944 года) операциях.

В апреле 1944 года – командующий войсками Западного фронта, а после его переименования – 3-го Белорусского фронта (с 24 апреля 1944 до февраля 1945 года). В мае - первой половине июня 1944 года войска фронта вели боевые действия местного значении на территории Белоруссии. Участвуя в Белорусской наступательной стратегической операции (23 июня-29 августа 1944 года), фронт провёл Витебско-Оршанскую (23-28 июня 1944 года), Минскую (29 июня-4 июля 1944 года), Вильнюсскую (5-20 июля 1944 года), Каунасскую (28 июля-28 августа 1944 года) операции. В результате были освобождены Витебск (26 июня), Орша (27 июня), Борисов (1 июля), Минск (3 июля), Молодечно (5 июля), Вильнюс (13 июля), Каунас (1 августа) и войска фронта вышли к границе с Восточной Пруссией.

Маршал А.М.Василевский о И.Д.Черняховском: «Хорошее знание войск, многообразной и сложной техники, умелое использование опыта других, глубокие теоретические знания позволили ему отлично управлять войсками, решать сложнейшие задачи... Он чутко прислушивался к мнению подчинённых. Смело использовал всё новое и полезное в обучении войск и организации боя... Был строг и требователен, но никогда не позволял себе унижать достоинство человека».

С 5 по 22 октября 1944 года отдельные силы фронта совместно с 1-м Прибалтийским участвовали в Мемельской операции. В результате была изолирована курляндская группировка противника и войска вошли в Восточную Пруссию и северо-восточную Польшу.

Маршал И.Х.Баграмян писал о И.Д.Черняховском: «Широкий военный кругозор, высокая общая и профессиональная культура, необычная работоспособность и богатый опыт обучения и руководства войсками позволили ему быстро оценить обстановку, верно определить главное, необходимое для принятия рациональных решений. Он часто появлялся там, где обстановка была наиболее сложной. Одним своим присутствием Черняховский вселял в сердца воинов бодрость и веру в успех, умело направлял их энтузиазм на разгром противника».

С 16 по 30 октября 1944 года И.Д.Черняховский руководил самостоятельной Гумбиннен-Гольдапской фронтовой операцией. С 13 января по 18 февраля 1945 года принимал участие в Восточно-Прусской наступательной стратегической операции, в ходе которой 13-26 января провел Инстербургско-Кёнигсбергскую операцию, войска фронта вышли на подступы к Кенигсбергу и блокировали восточно-прусскую группировку немцев.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 17 октября 1943 года за высокие организаторские способности при форсировании Днепра и проявленный личный героизм, генерал-лейтенанту Черняховскому Ивану Даниловичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 июля 1944 года генерал армии Черняховский Иван Данилович удостоен второй медали «Золотая Звезда».

За успешные боевые действия войска, которыми командовал И.Д.Черняховский, 34 раза отмечались в приказах Верховного Главнокомандующего.

18 февраля 1945 года генерал армии И.Д.Черняховский был тяжело ранен на окраине города Мельзак (ныне Польша) и в тот же день скончался. Похороны состоялись 20 февраля 1945 года в Вильнюсе на центральной площади Ожешкенес. В Москве в этот день прогремело 24 залпа из 124 орудий. Кстати, с августа 1943 года Москва салютовала 33 раза в честь достижений войск под руководством молодого и талантливого генерала. 34-й залп оказался последним, но И.Д.Черняховский его уже не услышал...

Воинские звания:
капитан (1936),
майор (1938),
подполковник (июль 1940);
полковник (8.04.1941);
генерал-майор (3.05.1942);
генерал-лейтенант (14.02.1943);
генерал-полковник (5.03.1944);
генерал армии (26.06.1944).

Награждён орденом Ленина (17.10.1943), 4 орденами Красного Знамени (16.01.1942, 3.05.1942, 4.02.1943, 3.11.1944), 2 орденами Суворова 1-й степени (8.02.1943, 11.09.1943), орденами Кутузова 1-й степени (29.05.1944), Богдана Хмельницкого 1-й степени (10.01.1944), медалями.

В знак признания заслуг генерала армии И.Д.Черняховского в освобождении Литовской ССР от немецко-фашистских захватчиков в Вильнюсе ему был воздвигнут памятник. Город Инстербург Калининградской области переименован в Черняховск.

В 1992 году прах И.Д.Черняховского по требованию новых литовских властей был перевезён из города Вильнюса; перезахоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок 11).

Демонтированный властями Вильнюса памятник И.Д.Черняховскому работы народного художника СССР скульптора Н.В.Томского был перевезён в город Воронеж, который в конце 1942 года обороняла, а в январе 1943 года освобождала 60-я армия под командованием И.Д.Черняховского. На родине Героя открыт музей, установлен бюст и памятный знак, он был навечно зачислен в списки 1-й батареи Киевского военного артиллерийского училища. Бронзовый бюст И.Д.Черняховского установлен в городе Умань Черкасской области. В городе-герое Одессе воздвигнут памятник И.Д.Черняховскому.

Именем Героя названы площадь и улица в Воронеже, улицы – в Витебске, Владивостоке, Владимире, Житомире, Киеве, Краснодаре, Курске, Липецке, Москве, Нижнем Новгороде, Новгороде, Новороссийске, Новосибирске, Одессе, Перми, Санкт-Петербурге, Смоленске, Сумах, Уфе, Хабаровске и других городах.

Черняховский с женой, дочерью Неонилой и сыном Олегом;
Командарм-60 И.Д. Черняховский;
Скульптор Николай Томский работает над памятником генералу Ивану Черняховскому;
Похороны 20 февраля 1945 г. Вильнус (слева с гробом идет Суслов М. А.).