АРХИВ 2008-2014: Курилка-флудилка: свободное общение на разные темы

[nutvideo]

Проведение матча Россия - Бельгия обойдется Воронежу в 1,5 млн рублей

ВОРОНЕЖ, 21 окт - РИА Новости. Подготовка Центрального стадиона профсоюзов Воронежа, на котором 17 ноября проведут товарищеский матч футбольные сборные России и Бельгии, будет стоить 1,5 миллиона рублей, сообщил в четверг РИА Новости представитель спортивного клуба профсоюзов.

"У нас есть перечень из 25 пунктов, которые мы должны выполнить, чтобы стадион смог принять матч международного уровня. Мы встречались с помощником главного тренера сборной России Александром Бородюком, осталось только получить распоряжение из Российского футбольного союза (РФС), чтобы начать подготовку стадиона", - сообщил источник.

В четверг стало окончательно ясно, что товарищеская игра между национальными сборными России и Бельгии пройдет именно в Воронеже. "Королевская Бельгийская футбольная ассоциация в четверг приняла предложение Российского футбольного союза провести 17 ноября матч на Центральном стадионе профсоюзов", - сообщает сайт РФС. Начало игры - в 19.00.

Как отметил губернатор Воронежской области Алексей Гордеев, решение бельгийского и российского футбольных обществ делает честь Воронежу. "Игра станет настоящим подарком для воронежцев, любящих этот замечательный спорт. Мы приведем объект в соответствие со всеми стандартами, принятыми РФС и ФИФА. Будут учтены все замечания, сделанные комиссией РФС в ходе недавней проверки", - приводит слова губернатора пресс-служба областного правительства.

Центральный стадион профсоюзов ("Труд") - главная спортивная арена города Воронежа. Стадион находится в центре города между улицами Студенческая, Чайковского, Комиссаржевской и Фридриха Энгельса и вмещает более 35 тысяч зрителей.

[tabacky]

Сашок, по поводу дифокуса... БВФ жмет и корежит фото размером больше 500 кб, что и произошло в данном случае. Вот те же фото , но размером меньше 500 кб. Так что никакого дифокуса в оригиналах нет

По поводу статики... Думаю не стоит судить по трем фотографиям, лучше посмотреть побольше здесь: tabacky.livejournal.com

По поводу цвета... На вкус и цвет товарищей нет

[Мамбоша]

А Сашок всегда такой))))
он цензор БВФ, просеивает все розовые и воздушные сопли. сорри за сленг

[mashustik]

http://bvf.ru/forum/attachment.php?a...1&d=1287671385
троекратное ура: ура! ура! ура!

[N@ti]

Сообщение от Toroped

http://bvf.ru/forum/attachment.php?a...1&d=1287671385 троекратное ура: ура! ура! ура!

ай-ай! среди стольких фоток, эту то я и проглядела.. Просто супер, загляденье!

[rеdman]

И снова здравствуйте. Взятки, секс, насилие и шантаж заставляют меня запостить многабукафф в данной теме. Под угрозой страшнейших кар со стороны одного конфетного модератора данного раздела размещаю КНИГУ.

[rеdman]

Итак, "Унесенные ведром".

ИНТРО


-- Алло, Алексей Семенович? Добрый день.
-- Здравия желаю, товарищ генерал!
-- Наш с вами "крестник" заказал билеты в Якутск на послезавтра. Готовьте своих ребят. Мне нужны лучшие группы наружного наблюдения. Лучшие! Если он что-нибудь заметит, вся наша разработка полетит к чертям, а это -- полтора года кропотливой работы. Ну, да не мне вас учить, Алексей Семенович, сами столько сил на этого подлеца потратили.
-- Я все понимаю, Константин Анатольевич, не волнуйтесь. Группы давно подобраны, ждут только отмашки. Все будет в полном порядке, уверяю Вас.
-- Хорошо, работайте. Обо всех изменениях в процессе докладывать мне лично. Всего доброго.
-- Слушаюсь, товарищ генерал! До свидания.



НЕХОРОШИЙ ВЕЧЕР


Прошло всего пять часов со времени отъезда жены к маме, а с Федором Сивцовым уже случилась гнусная история. Вечером в пятницу, то есть вчера, Амина, пакуя сумку с гостинцами, посмотрела в сторону обреченно наблюдающего за ее приготовлениями супруга, и сердце ее на секунду тревожно сжалось.
"Господи, да я ж только на выходные! -- с тоской подумала она. -- Не может же он за два дня успеть во что-нибудь вляпаться?"
Вторая половинка ее мозга отрезала: "Может!" И Амина, тяжело вздохнув, продолжила сборы.
Уж кому-кому, а ей ли было не знать о феноменальных способностях мужа попадать в неприятности. За восемь лет их брака у Амины было несколько сот (как минимум!) случаев, чтобы в этом убедиться. Каждый раз, отправляя мужа в соседний продуктовый магазин, она с трудом сдерживалась, чтобы не сыграть ему "Прощание славянки". Это поистине были проводы на войну, ибо против Федора был весь окружающий мир, а также все известные и неизвестные науке законы природы.
Так, например, отправляя его раз в месяц в парикмахерскую, Амина с равной долей вероятности могла ждать через пару часов звонок из реанимации, милиции, скорой психиатрической помощи, общества защиты животных или отовсюду одновременно. Тогда она бросала все дела и мчалась вызволять благоверного. Даже дочь Алиса в свои шесть с половиной лет абсолютно не признавала отцовского авторитета и относилась к нему по-женски снисходительно.
Сейчас Алиса крутилась вокруг матери, больше мешая, чем помогая ей собираться. Она обожала поездки к бабушке "в деревню", пусть та и называлась уже пять лет поселком городского типа. Но все же просто так уехать от беспомощного отца она не могла.
-- Папа, запомни: в холодильнике суп и сосиски, -- довольно строго для своего возраста сказала она. -- Холодным ничего не ешь, обязательно разогрей. И кактусы поливай.
-- Да, и не забывай кормить Налима, -- добавила жена. -- А то сам поешь, а он и не попросит. Так и будет два дня голодный.
В то, что здоровенный сибирский котяра по прозвищу Налим может умереть с голоду, верилось с трудом. Даже Алиса, безумно любящая Налима и постоянно пичкающая его колбасой, однажды сказала, что "у него уже лицо больше папиного". Да и попросить он мог так, что слышно было в соседних квартирах, благо голосом его тоже Бог не обидел. Больше всего на свете Налим любил лежать на боку, вытянувшись во весь свой немалый кошачий рост. При этом в и без того невеликой квартирке всем приходилось проявлять чудеса изворотливости, огибая и перепрыгивая его.
-- Сиди дома, никуда не ходи, -- продолжала напутствовать Федора Амина. -- Продуктов тебе хватит, читай, смотри телевизор. Чертеж вон можешь закончить.
Федор работал в захудалом НИИ рядовым научным сотрудником с мизерным окладом. Институт со дня основания занимался каким-то одним страшно секретным агрегатом, который целиком был никому не ведом, но отдельные его части весь штат института доводил до ума вот уже лет тридцать. На двадцатом году ударного труда в коллектив влился и Федор Сивцов. Работником он был, в принципе, хорошим, исполнительным и мог бы, наверное, постепенно продвигаться по служебной лестнице, как и многие другие. Но с Федором постоянно что-нибудь происходило, нередко в стенах родного НИИ, а иногда и с многочисленными жертвами. Поэтому он так и оставался на своей должности уже почти десять лет. На счастье, рядом находился престижный ВУЗ и, когда настали новые времена, его быстро заполонили сынки богатых родителей, которые, однако, не знали, с какой стороны нужно подходить к кульману и что такое рейсшина. Зато это знал Федор. И он (и не он один) брал на дом и изображал для нерадивых студентов любой сложности чертежи, расчеты, пояснительные записки и тому подобное. Естественно, за небольшую мзду, которая, тем не менее, весьма существенным ручейком вливалась в их с Аминой семейный бюджет.
Закрыв за женой с дочерью дверь, Федор горестно вздохнул и поплелся в комнату, при этом наступив на Налима, заоравшего дурным голосом. Скорбящий этого даже не заметил и, пройдя к телевизору, включил его, привычно ощутив легкий удар тока. Показывали какую-то криминальную хронику. Сивцов почему-то в глубине души боялся таких передач, хоть и понимал, что это глупо и что в него ну никак не могут выстрелить из автомата прямо сквозь кинескоп, но все равно было не по себе. Показывали про побег из городского СИЗО каких-то уголовных личностей. Всего личностей было пять и лица на показанных фотографиях такие жуткие (особенно в профиль), что Федор боязливо поежился и оглянулся. В квартире личностей не было, и это его немного успокоило.
Над их квартирой тоже жил тип, которого околоподъездные бабушки иначе как "бандитом" и "головорезом" и не называли. Говорили даже, что как-нибудь он уж точно всех порешит. Возможно, потому, что тот скупил три квартиры на этаже и сделал из них одну, а возможно и на самом деле знали про него какую-то страшную тайну. Во всяком случае пожилой, всегда хорошо одетый сосед постоянно здоровался со всей семьей Сивцовых, не делая исключений и для Алисы, что наполняло ее неслыханной гордостью. Поэтому Федор, в отличие от бабушек, совсем не боялся "трехквартирного" соседа, а однажды даже, набравшись храбрости и зажмурившись, попросил у того прикурить. К удивлению Федора его не стали бить, как это бывало раньше в аналогичных ситуациях, а вежливо угостили огоньком, причем от золотой (как ему показалось) зажигалки. Сивцов так возгордился, что упал с крыльца и сломал два ребра, но до сих пор вспоминал те мгновения отчаянной своей смелости со сладким щемлением в груди.


Решив разогреть суп, Федор пошел на кухню, открыл холодильник и одной рукой потянул на себя кастрюлю с супом, а второй потянул вверх норовящие сползти домашние спортивные штаны. При этом он обдумывал сразу две пришедшие ему в голову мысли. "Интересно, это резинка на штанах ослабла или я похудел?" и "Что-то кастрюля больно тяжелая, полная что ли?" Получалось, что Федор совершал четыре действия одновременно, причем два физических (тянул штаны и кастрюлю) и два умственных (думал о предыдущих двух действиях). Будь здесь Юлий Цезарь, он бы непременно позеленел от зависти (а может, и лопнул!) Федор стал тихо восхищаться собой. Именно в этот момент под кастрюлей кончилась опора и она начала движение вниз.
Сивцов, чувствуя, что одна рука на ручке летящей вниз кухонной утвари неуместна, отпустил вторую руку от штанов, но все равно не успел. Полная до краев кастрюля смачно ухнула его по ноге и, кувыркаясь, покатилась по полу, разбрасывая в стороны капусту, картошку и куски мяса. В то время как Федор прыгал на одной ноге, баюкая в руках другую, ушибленную, радостно заоравший Налим бросился к разбросанному по кухне мясу.
Недолгое мародерское счастье длилось ровно четыре с половиной секунды. Хозяин совершил на своей здоровой ноге всего несколько кособоких прыжков, затем оскользнулся в разлившемся супе и начал плашмя валиться назад. При этом на его лице было написано такое мужественное спокойствие, какое бывает только у людей, привыкших много и больно падать.
"Такие лица бывают у альпинистов в кино. Ну, может еще у Штирлица. Когда он в этом... В кафе "Элефант"...", -- успел погордиться Сивцов перед падением.


Налима редко наказывали. Даже когда он воровал со стола, чаще всего его ждал легкий шлепок, которого он при своем весе почти и не ощущал. И если люди иногда воруют вагонами, то зарвавшийся Налим воровал, бывало, целыми пирогами. Тем страшнее показалось ему наказание, которое постигло его из-за маленького кусочка вареного мяса. На этот раз хозяин ударил его всей спиной.
Обычно наглый, Налим после удара только глухо мявкнул, будто из него разом вышибли весь воздух, отлетел в угол и там секунду прибалдело глядел перед собой. Но в этот самый миг в сантиметре от него с грохотом обрушился сорвавшийся со стены посудный шкаф. Видимо подумав, что терпение хозяев кончилось и сегодня его собираются убить, кот отчаянно заорал, серой молнией метнулся через лежащего Федора в комнату, попутно расцарапав тому живот, сшиб лбом тяжеленную напольную вазу и с нечеловеческой хитростью юркнул в кладовку. Ваза грациозно завалилась на бок и с резким звуком раскололась на несколько неравных кусков.


Сивцов лежал на спине в луже холодного жирного супа и героически смотрел в потолок. Все-таки на чистый, белый потолок смотреть было неизмеримо приятней, чем на параллельную ему нижнюю поверхность. По стенам и водопроводным трубам в квартиру Сивцовых привычно заколотили соседи, но сегодня как-то вяло и неартистично. Федор лежал на полу, как покойник. Он даже руки сложил на груди, чтобы не испачкать их. Роль цветов и венков на теле усопшего исполняли пучки капусты и фигурно нарезанные овощи. Открытый холодильник страшновато подсвечивал всю эту фантасмагорическую картину.
"А ведь это я Амине овощерезку подарил, которой можно овощи так красиво резать, -- неожиданно подумал зашибшийся Сивцов, рассматривая морковную "звездочку", снятую со своей груди. -- Она еще обрадовалась тогда сильно, что я хоть что-то целым до дому донес..."
И еще почему-то он не мог себе представить -- ну хоть тресни! -- чтобы Амина вот так же, как он, не удержав ни штаны, ни кастрюлю, грохнулась посреди кухни спиной в суп и уронила шкаф с посудой. Видно, все же они в чем-то разные...
Через четверть часа горьких дум Федор замерз и стал подниматься. Вставать было еще противней, чем падать. Потратив около часа на смену одежды и относительную приборку кухни (шкаф он вешать не стал по причине позднего времени), Сивцов вспомнил, что он пришел сюда поужинать. Но сначала надо было что-то сделать с расцарапанным животом. Когда-то Федор читал, что на самом деле Ленин умер от сепсиса и очень переживал по этому поводу. Найдя дома пузырек зеленки, Сивцов обработал царапины, перемазавшись при этом, как черт. Достав из холодильника холодные сосиски, он стал вяло жевать их, изредка бросая исполненные сдержанной гордости взгляды на свой изумрудный живот.
"А и хорошо, что супа нет! -- подумал, неожиданно приходя в хорошее настроение, Федор. -- Тарелки-то все равно все в шкафу разбились!"
Тут он вспомнил, что ему наказывали покормить Налима.
-- Налимчик! Кис-кис-кис! -- фальшиво пропел Федор, доставая из холодильника еще пару сосисок. -- Иди сюда, котик!
Котик не шел.
"Наверное, уже спать лег, -- успокоил себя Сивцов. -- Значит не так уж и голоден!" В кладовке что-то с шумом упало.
-- Надо и мне пойти прилечь, -- зевнул гроза котов. -- Поздно уже...


Ночью Федору приснился нехороший сон.
...Будто бы попал Федор на войну, да не на какую-нибудь простую, а на самую главную. И попал он в плен почему-то к китайцам, а они, даже не спрашивая у него главной военной тайны, сразу повели Федора на расстрел. А когда проходили мимо их полевой кухни, плененный Сивцов случайно ее локтем задел и опрокинул. И разлил весь китайский суп. Прибежал тут главный над всеми мандарин и стал кричать, что нельзя такого косорукого лазутчика расстреливать, а надо его подвергнуть какой-нибудь древней китайской пытке. Например, капать ему на темя по капле воды, пока он, Сивцов, с ума не сойдет! Тут уж другие стали волноваться, что мол, сумасшедший косорукий еще страшней обычного. И решили Федора после пытки все-таки расстрелять. Привязали его китайцы к позорному столбу, да и давай на голову водой медленно капать...
Не выдержав пытки, Сивцов проснулся.
На голову капало.

[rеdman]

НЕХОРОШАЯ НОЧЬ

Не веря, что его все еще пытают, Федор чуть сдвинул голову. Капать стало на подушку.
"Может, дождь? -- спросонья подумал он. -- Хотя, какой, к черту, дождь? Январь на улице. И я в квартире".
Сивцов окончательно проснулся и включил светильник. На потолке, прямо над кроватью, расплывалось огромное сырое пятно, в центре которого собирались и мерно падали на Федорову подушку крупные капли.
-- Амина! -- в панике закричал Сивцов. -- Амина, нас топят! И почему-то через спальню!
Тут он вспомнил, что жена с дочерью уехали в деревню и будут только завтра вечером. Тогда Федор по-настоящему испугался. И почему-то особый, животный какой-то ужас на него нагонял именно тот факт, что и топят-то его не как всех нормальных людей, через ванную там, или кухню, а именно через спальню.
И тут он вспомнил, что говорили о соседе сверху уличные старухи и ужаснулся.
"Убивать начал! Топить! -- ахнул Федор про себя. -- Весь подъезд! Через спальни, чтоб во сне. Господи!"
-- А потом старухи скажут, что я у него прикуривал, -- не к месту сказал он вслух. -- Чего ж я стою! На улицу надо, крик поднять!
Федор стал суетливо одеваться, засунул в карман пиджака документы, затем вытащил из укромного места все деньги, которые они с Аминой копили на новый мебельный гарнитур и сунул туда же. По карманам пиджака и жилета удалось рассовать и все Аминино золото, коего, к удивлению Сивцова, было немало: три сережки, кулон на цепочке и обручальное кольцо. Вдруг он вспомнил про кота.
-- Налим, Налим! Иди сюда! Налим! -- надрывался осипший от горя Федор. Но кот, видимо, твердо решил утонуть.
-- Ну и черт с тобой! -- в сердцах сказал Сивцов. -- Я дверь открытой оставлю, сам выйдешь!
Он вышел из спальни и включил свет в большой комнате. Здесь уже капало почаще и сразу в двух местах.
"Блин, а может просто трубы прорвало? -- пришла к Федору первая здравая мысль с начала паники. -- Ну, конечно, трубы! На кухне! Ну я дурак!"
Он облегченно выдохнул, дошел до кухни и включил в ней свет. И снова облился холодным потом. На кухне было сухо. Обреченным шагом Сивцов дошел до ванной комнаты и взялся за ручку с таким видом, словно это была гремучая змея.
"Все, -- подумал он. -- Если там сухо, значит, специально топит!"
Он с криком распахнул дверь и тут же прислонился к дверному косяку, дыша, как марафонец. В ванной с потолка лился небольшой водопад. Федор стоял, бессильно прислонившись к стене, в новеньком костюме-тройке, в теплых шерстяных носках, с измазанной зеленкой физиономией и счастливо улыбался. Если бы кто посмотрел на эту картину со стороны, он бы очень удивился. Но удивляться было некому, утопающий был совершенно один посреди этой водной феерии.
-- Что ж. Придется нанести поздний визит нашему соседу, -- стал размышлять Федор вслух, засовывая ноги в свои любимые тапочки. -- Наверное, он замочил в одной ванной белье, забыл закрыть воду, а сам пошел спать в другую квартиру. Ведь у него их три.


Пока Федор поднимался по лестнице, он думал.
"В какую же из трех квартир позвонить? Как угадать, где этот миллионер спит сегодня? И что ему сказать?"
С этими невеселыми мыслями Федор поднялся на лестничную клетку соседа и только тут обнаружил, что дверь здесь присутствует, собственно говоря, только в одном экземпляре.
"Видимо, две другие просто замуровали", -- виртуозно предположил затопляемый.
Сивцов несколько минут стоял и тупо глядел на красивую, явно бронированную дверь, не решаясь позвонить. Он даже не знал, что ему нужно будет сказать, когда дверь откроется. В голове крутилось какое-то дурацкое "Кто вы, доктор Зорге?", но Федор понимал, что так разговора не завяжется.
Неожиданно для себя он вдруг понял, что давно смотрит не на саму дверь, а на щель, образовавшуюся между кромкой двери и железным косяком. Тут новоиспеченный переговорщик окончательно обалдел.
"Он что же, вышел? Открыл кран, чтобы замочить белье и ушел? Ну и ну!" -- мысли неслись в голове, как электровоз.
Почему сосед должен был замочить именно белье, и почему имел привычку уходить из дома, не заперев дверь, Федор даже не задумывался. Он выдохнул, решительно сосчитал до трех и два раза надавил на кнопку звонка. Подождав для верности еще пять минут, Сивцов, обмирая от собственной смелости, потянул дверь на себя. Бронированная створка неожиданно легко поддалась. Внутри горел свет.
Вежливо кашлянув, Федор шагнул навстречу судьбе и потянул дверь за собой с целью прикрыть. Массивная бронеплита, разогнавшись, ударила смельчака под зад и, толкнув его на середину огромной прихожей, захлопнулась с каким-то плотоядным лязгом. Федор бросился назад к двери и попытался понять, где и что в ней захлопнулось. Но обтянутая бежевой кожей стальная конструкция была монолитна и спокойна. Все попытки замурованного найти хоть какой-нибудь выступ кроме дверной ручки, не увенчались успехом. Тогда Сивцов, отчаянно взвизгнув, с разбегу ударил в дверь своим худеньким ИТРовским плечиком.


Когда круги перед глазами перестали плавать, сидящий на полу Федор внимательно осмотрел сначала дверь, потом плечо. Надо признать, дверь выглядела намного лучше. Хозяин почему-то даже не выглянул на шум.
"Где же он? -- подумал Федор. -- Ведь я пришел к нему поговорить!"
О том, что пять минут назад он пытался методом тарана двери покинуть эту квартиру, Федор уже забыл. До его слуха вдруг донесся шум льющейся воды.
"А, он в ванной! Вот и не слышит ничего!" -- догадался Сивцов.
Он двинулся на шум воды, зачем-то громко крича:
-- Я иду! Вы слышите? Я иду! -- при этом он колотил рукой по стенам и громко топал.
"А то человек думает, что он дома один, -- резонно рассуждал лозоходец. -- Спокойно принимает ванну. А тут я. Бац! Инфаркт".
Рассуждая таким несколько диковатым образом, так как инфаркт заработал бы скорее тот, кто увидел бы в данный момент приседающего, притопывающего и голосящего Федора, который таким странным образом передвигался со скоростью двух метров в минуту, Сивцов наконец дошел до ванной. Он остановился за пару метров от цели и даже рот открыл от удивления, так как дверь в ванную была открыта. Там даже горел свет, и именно из этой двери по полу лились целые потоки воды и сворачивали в противоположном от Федора направлении. Видимо, в ту сторону пол давал небольшой уклон, и вся вода текла как раз в сторону квартиры Сивцовых.
-- Здравствуйте! -- громко сказал Федор. И радостно добавил: -- Я иду! Вы слышите?
В ванной стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь плеском воды.
"А может, там девушка? -- ужаснулся Сивцов. -- Услышала мужской голос, испугалась, залезла под ванну и затаилась? А может и застряла!"
Пораженный новой версией в самое сердце, Федор заорал с удвоенной энергией:
-- Эй, девушка! Вы застряли? Если стесняетесь говорить, можете кивнуть! -- зачем-то добавил он.
Вдруг его осенило. Если девушка стесняется его в голом виде, надо дать ей одежду. Все гениальное просто! В коридоре на вешалке он видел какую-то одежду. Федор бросился в прихожую, схватил с вешалки первую попавшуюся дубленку, вернулся, затем, прижавшись к стене рядом с открытой дверью и крикнув "Ловите! Я не смотрю!", с хаканьем метнул ее из-за угла в проем двери. Так обычно в фильмах про войну партизаны бросают гранаты в окна фашистских штабов.
Выждав необходимое для переодевания дамы время, партизан из квартиры этажом ниже смело шагнул в дверь ванной комнаты. Шагнул и обмер. Девушка не стала одевать столь деликатно предложенный ей предмет мужского зимнего гардероба. Там не было вообще никакой девушки. Дорогая дубленка мирно покачивалась на воде, заполнявшей ванну доверху. А под дубленкой, в воде лежал сосед.
И было сильно похоже, что он совсем даже не живой.
"А я кактусы не полил", -- почему-то вспомнил Сивцов.
В глазах у него потемнело...

[rеdman]

НЕХОРОШАЯ НОЧЬ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

-- Ик... уф-ф... в-ва..., -- попытался поздороваться Федор с трупом.
Труп соседа, естественно, и не подумал ответить. И вообще, лежал в воде так, как живому человеку и в голову не придет принимать ванну. Во-первых, на нем был дорогой спортивный костюм и домашние, когда-то пушистые тапочки, которые в данный момент плавали рядом с дубленкой. Во-вторых, его руки были прикручены к телу веревкой, а на лбу красовалась огромная ссадина, обрамленная великолепным синяком. Но самым главным обстоятельством было то, что его лицо было полностью под водой и оттуда, из-под воды, вверх смотрели открытые немигающие глаза.
Как ни странно, Сивцов в этой ситуации не утратил присутствия духа и довольно быстро пришел в себя. В данный момент он обдумывал следующее: кто же выпустит его из квартиры? Бросив косой взгляд на хозяина, Федор еще раз убедился, что тот ему в этом деле не помощник. Сосед все так же смотрел куда-то вверх из-под воды. Сивцов видел в кино, что покойникам надо закрывать глаза. А вот надо ли утопленникам? Этого Федор не знал, поэтому просто задвинул мертвое лицо плавающей дубленкой. Теперь показались ноги. Но на них смотреть было не в пример спокойнее. Ну, ноги и ноги. Может мертвого человека ноги, а может очень даже и живого. Кто знает?
Тут Федор обратил внимание, что вода до сих пор хлещет из крана. Крепко перекрыв оба вентиля, он поежился, живо представив себе, что сейчас творится в их квартире.
"Господи, я же дверь нашу открытой оставил! -- запоздало спохватился Сивцов. -- Что же делать?"
Наконец он догадался уйти из ванной. Зайдя в комнату наподобие гостиной, он сел на кожаный диван и обхватил голову руками. В другое время он бы обязательно из любопытства осмотрел обстановку квартиры, но сейчас ему было очень жалко себя. Он представил, как сидит здесь, в запертой квартире, с трупом в ванной несколько дней кряду, а за это время домой возвращаются жена с дочкой. Амина зайдет в открытую дверь, обойдет все комнаты, подумает, что он, Сивцов, ее бросил и заревет. Федор всхлипнул. Тут он вспомнил, что Амина не найдет также ни документов, ни денег, ни драгоценностей и совсем расстроился. Что она о нем может подумать? Да еще скажет потом подругам, что, мол, перед тем, как дать деру, он еще и сожрал полную кастрюлю супа. Сивцову стало совсем плохо.
В этот момент раздался звонок в дверь, и Федор подскочил от неожиданности.
"Амина!" -- с этой радостной мыслью он резво побежал к двери.
Он настолько привык, что жена везде его находит и вытаскивает из любой ситуации, что даже не вспомнил, где та сейчас находится. Подбежав к двери, он крикнул:
-- Амина, это я! Я здесь, все в порядке!
За дверью забубнили неразборчивые, но явно мужские голоса. Сивцов похолодел и только тут заметил мощный дверной глазок. Трепеща всем телом, он опасливо заглянул в него. И чуть не лишился рассудка. Видимо, глазок обладал свойством увеличивать предметы, потому что прямо перед широко распахнутым от ужаса глазом Федора раскачивалась какая-то невообразимая, бритая, шишковатая, вся в шрамах, харя.
-- Там кто?! -- взревела вдруг харя. -- Где Папа?! Открывай немедленно, сволочь! -- и "харя" так жахнул кулаком по двери, что Федор отшатнулся.
-- Сазон, ёлы-палы, опоздали мы! -- продолжало греметь в коридоре. -- Завалили, похоже, Папу! Но слинять, кажись, не успели -- там колупается кто-то в хате! Давайте трое на улицу, чтоб они балконами не ушли, суки! -- по лестнице прогрохотали, быстро удаляясь, несколько пар тяжелых ботинок.
Сивцову тут же, до рези в животе, захотелось уйти балконами. Думая о том, откуда у покойного враз появилось столько решительных сыновей, он пошел искать выход на лоджию. Выйдя на мороз в одном костюме, Федор сразу почувствовал себя неуверенно. На улице дул пронизывающий ветер, отчего казалось вдвое холоднее. Сивцов свесился через перила и посмотрел вниз.
От этой лоджии, на седьмом этаже, до их лоджии, на шестом, за зиму выросла огромная сосулька. В самом толстом своем месте, основании, она достигала сантиметров тридцати в диаметре и, постепенно сужаясь, упиралась в перила лоджии Сивцовых. Федору всегда казалось, когда он сидел дома, что по этой сосульке при желании можно было бы кататься с этажа соседа к ним на лоджию легко и просто. Однако сейчас это впечатление пропадало начисто. И все же Федор отважно перелез через перила и, судорожно вцепившись в них руками, начал болтать одной ногой под соседской лоджией, пытаясь нащупать сосульку. Первым же порывом ветра с Сивцова сдуло легкие домашние шлепанцы. Внизу послышались крики, по стенам зашарили лучи карманных фонариков. В доме напротив зажглось несколько окон. Сжав зубы, Федор продолжал истово махать левой ногой в январской ночи, уже не совсем отчетливо соображая, что и зачем он делает.
-- Вон он! Вон! По балкону лезет, падла! -- раздались снизу вопли.
-- Где?
-- Да вон, правее посвети! -- при этих словах Федора выхватил из тьмы яркий круг света.
-- Это Артист, бля буду! -- снова заорали снизу. -- Они вчера с кичи подорвались впятером, в новостях говорили! Точно, Артист -- только он на дело в костюмах ходит!
-- Да хоть кто!! Он Папу успел мочкануть, а нам за это сам знаешь, что будет! Так что вали его по быстрому, пока он в тень куда-нибудь не спрыгнул! Вишь, как ногой болтает, сволочь, щас уйдет!
Снизу раздалось несколько громких хлопков подряд. В стену рядом с Федором что-то ударило, в лицо сыпанула бетонная крошка. Между темных домов метнулось эхо. От неожиданности Федор дернул ногой чуть сильнее и, наконец, неожиданно даже для себя самого, достал до сосульки. То ли от слишком сильных морозов, то ли еще по каким причинам, но сосулька оказалась совсем не такой крепкой, как он предполагал. От удара ноги она просто переломилась пополам, и две крутящиеся половинки устремились вниз. Через мгновение в ночи раздался громкий щелчок и еще один какой-то невнятный звук. Примерно секунду внизу было тихо.
-- Сазон!!! -- раздался затем из-под балконов страшный рев. -- Он Калгана завалил, гнида!! Не пойму только чем, но у него полбашки снесло!
-- Сваливаем! -- приказал другой голос. -- Через минуту здесь мусоров будет -- не протолкнуться. Забирайте Калгана и мотаем! А Артист так уж и быть, пусть ментам достается! Он и в камере наш будет.
Внизу захлопали дверцы машин, заурчали моторы и "сыновья" отбыли в неизвестном направлении. Федор ничего этого уже не слышал. Потеряв цель, ради которой он пятнадцать минут махал ногой на морозе, он неимоверным усилием перевалил свое тело обратно на лоджию и, шатаясь, как пьяный, ввалился в квартиру соседа.
"Черт, снова я здесь, -- подумал он устало. -- Ну сколько можно?"
Сивцов, лежа на полу, даже не заметил, что машины "братков" под окнами уже сменяют спецмашины милиции и ОМОНа. Причем было их столько, словно здесь собирались вести маленькую войну. Видимо, опять постарались подъездные бабушки, страдающие бессонницей.

[rеdman]

ОТКРОВЕННО ПЛОХОЕ УТРО

Федору, с трудом заползшему в тепло квартиры, казалось, что несчастней человека, чем он, на данный момент не существует во всем обитаемом и необитаемом мире. Да что там в мире! Во вселенной! Ведь его только что хотели убить сыновья покойного соседа. Причем, как он все-таки понял из их кратких высказываний, состоявших в основном из междометий и каких-то непонятных словосочетаний -- они подумали о нем, Федоре Сивцове, очень плохо... Ему стало еще хуже. К тому же в животе непрестанно бурлило.
"Пойти поесть что ли? -- вяло подумал "папоубийца". -- Поди не от того он утопился, что вся еда в доме кончилась?"
Мысли в голове Федора после всех потрясений сегодняшней ночи стали совсем уж ни в какие ворота.
Бормоча себе под нос: "Интересно, в каком из трех холодильников он хранит свою еду?", Сивцов поплелся по незнакомой квартире. Огромную соседскую кухню он принял почему-то за гостиную.
-- Ищешь тут, ищешь, -- зло бормотал себе под нос новоявленный первооткрыватель, -- а они эвон куда холодильник удумали поставить!
Он рванул на себя дверцу холодильника, ловко увернулся от возможной кастрюли с супом и только затем заглянул внутрь роскошного "бошевского" агрегата. С первого взгляда Федор понял, что его сосед, судя по всему, очень редко употребляет супы из огромных кастрюль. Да и маленьких кастрюль не наблюдалось в этом объемистом и прохладном нутре. На полках лежали фрукты нескольких видов, пучки каких-то растений вроде салата, маленькие пластиковые коробочки с некой бурой массой внутри, а внутренняя сторона дверцы -- сплошь уставлена минеральной водой без газа. Заметно осмелев при виде пищи, Федор взял одну из коробочек в руки и прочел: "Салат из морской капусты по-приморски в соевом соусе без добавления соли".
-- Хм! -- хмыкнул вконец обнаглевший от безнаказанности Сивцов. -- Прикуривает он, понимаете ли, от золотой зажигалки, а ест, понимаете ли, всякое говно! Да и пьет тоже! -- добавил он, театрально посмотрев в сторону ванной комнаты. И, грозно сдвинув брови, вопросил: -- А чем мне до приезда жены питаться прикажете?!
В это время до слуха Федора донесся какой-то звук. Звук шел явно из глубины квартиры. Голодный нахал мгновенно побледнел и сделался как будто меньше ростом.
"Господи, неужели услышал? - отчаянно подумал готовый упасть в обморок Федор, имея в виду покойника. -- Что же делать, царствие ему небесное, а?"
Звук повторился.
Сивцов привычно ударился в панику и начал бестолково метаться по кухне в поисках оружия. Наконец, увидев на столе специальную деревянную подставку, полную различных ножей, он схватился за самую большую рукоять и изо всех сил дернул ее на себя. Рукоять дернулась почему-то вместе с подставкой, из которой, повинуясь силе инерции, стали вылетать остальные ножи числом никак не меньше десятка и, красиво кувыркаясь, направились в сторону ничем не защищенных ступней ног пикадора, ибо тапочки Федор потерял еще во время убийства Калгана.
"Со второго этажа полетели три ножа: красный, синий, голубой -- выбирай себе любой!" -- довольно-таки уместно вспомнилась Федору детская считалочка.
Правда, на этот раз право выбора судьба-злодейка предоставила колюще-режущим орудиям кухонного труда, а не человеку. Хорошо еще, что нож был не очень большой -- для фруктов, с черной красивой ручкой и к тому же очень острый, как успел отметить про себя Сивцов, доставая его из ноги.
"Повезло, что в другую ногу воткнулся, -- ласково глядя на свои многострадальные конечности, подумал Федор, -- а не в ту, на которую кастрюля падала. А то б совсем обидно было!"
В этот момент до обостренного последними приключениями слуха страдальца вновь донесся приглушенный шум. Только сейчас Федор догадался, что звук идет не из квартиры, а из подъезда.
"Не ушли все-таки! -- мелькнула в голове раненого неожиданно веселая мысль. -- Ну, я вам сейчас!"
И Федор, держа перед собой фруктовый нож, как пику, сильно хромая на обе ноги и оставляя позади себя капли крови, отчаянно двинулся вперед. Не боялся он большей частью еще и потому, что на собственном опыте (вернее, плече) выяснил, какая прочная у соседа дверь.
"Давайте, давайте, отбейте себе руки-ноги!" -- злорадно пророчил увечный, ковыляя к двери.
В то, что дверь можно вынести еще чем-нибудь, кроме собственных рук и ног милосердно не приходило ему в голову. Подойдя к двери, Сивцов затаил дыхание и прислушался. Тишина. Тогда Федор, набрав в грудь побольше воздуха, так как совсем недавно где-то прочел, что киллеры стреляют в своих жертв в основном через дверные глазки, посмотрел сквозь страшно увеличивающую линзу. Ничего. Пустая лестничная площадка. Федор перевел дух. И в этот самый миг мимо глазка справа налево переметнулась тень. Переметнулась и исчезла. Был секундный легкий шорох -- и нет его.
Осажденный громко икнул от страха и тут же в испуге зажал себе рот. Хоть тень и двигалась молниеносно, Сивцов все же успел заметить камуфляжную форму и черную маску с прорезями для глаз. Он часто видел такие одеяния по телевизору, в фильмах про Чечню.
"Мамочки! -- ужаснулся любитель передач из цикла "Совершенно секретно", чувствуя, как удушливой волной накатывает паника, и слабеют израненные ноги. -- Спецназовцев привезли, из Чечни! Денег не пожалели!"
Еще раз, но уже не так уверенно осмотрев дверь, Федор похолодел: "Эти, пожалуй, сломают".
"Надо что-то срочно делать! -- неслись в голове у Сивцова лихорадочные мысли. -- Нельзя сдаваться без боя. Думай, ведь ты же инженер, а это звучит гордо!"
И главнокомандующий инженерных войск, несмотря на полученные в сегодняшних боях с суровыми жизненными реалиями ранения, походкой подстреленного в ногу пингвина отправился сооружать первые в своей жизни фортификационные сооружения.
Познания в фортификации и обороне жилых помещений от врага Федором были почерпнуты лет десять назад во время просмотра фильмов "Один дома" и "Один дома-2". Он искренне надеялся, что за столь малый срок в этой области прикладной военной науки мало что изменилось. Да и что он, сам без головы, что ли...
Прошло пять минут.
Федор Сивцов воинственно бубнил себе под нос какие-то боевые марши девятнадцатого столетия и искал по всей соседской квартире предметы потяжелее.
Вызванный милицией СОБР готовился к штурму квартиры, в которой, по оперативным данным, находился особо опасный рецидивист Алексей Артюхов, по кличке Артист, совершивший дерзкий побег из под стражи, чтобы отомстить вору в законе Виктору Папанову, больше известному в определенных кругах, как Папа. Последние данные позволяли надеяться, что после совершения мести Артюхову не удалось уйти из квартиры потерпевшего и это давало сыщикам хороший шанс взять Артиста, что называется "на трупе", тепленьким.
Федор бубнил.
Спецназ готовился.
Светало...

[rеdman]

ШТУРМ УНД ДРАНГ

Капитан милиции Семен Попович внешность имел самую заурядную: светлые редкие волосы, мальчишеское, несмотря на разменянный четвертый десяток, лицо, неброская, но удобная одежда. Семен сидел в раздолбанном дежурном "УАЗике" и прихлебывал чай из крышечки термоса, который захватил с собой предусмотрительный Витя Синельников и наблюдал за творящейся вокруг неразберихой. Как всегда бывает в подобных случаях, количество начальства на квадратный метр превосходило все мыслимые и немыслимые нормы.
"Черт, не спится же им!" -- с плохо скрываемым раздражением подумал Семен.
Сам он сегодня успел поспать часа два-три, когда позвонили из отдела и сообщили, что, кажется "нарисовался Артист".
"Однако, быстро! -- подумал Попович, споро одеваясь и на бегу запихивая в рот кусок хлеба с подсохшим сыром. -- Вчера только ушел из под стражи, а на другой день уже здесь. Лихо! И ведь, главное -- наверняка знал, что его именно тут ждать будут, а все равно пришел! Видимо, здорово ему Папа насолил, раз он так на встречу с ним рвался!"
Сразу после побега Артиста, зная о его "большой и чистой любви" к господину Папанову, Семен уговорил начальство прицепить к Папе "наружку", чтобы следовала за ним по пятам, куда бы тот не отправился. Но известный вор был вовсе не дурак, тоже смотрел новости и выходить в ближайшее время никуда не собирался, что облегчало задачу наружного наблюдения. Пару раз к Папе приезжали братки из его личной "гвардии", привозили продукты, газеты, задерживались в квартире не более пяти-семи минут и так же быстро покидали своего босса. Видимо, в собственном жилище Виктор Васильевич чувствовал себя в полной безопасности. Тем не менее, это не помешало злоумышленнику проникнуть внутрь и, по всей видимости, совершить свое черное дело.
Самым странным в этом деле было то, что ребята, фиксирующие каждого, кто входил в папановский подъезд и выходил из него, а также тех, кто по той или иной причине подозрительно долго ошивался во дворе дома, не заметили ничего подозрительного. Тем более, что у подъезда постоянно сидели старушки, старожилы этого двора, которые знали здесь каждую собаку. Из всех, кто заходил в подъезд за время наблюдения, старушки не здоровались только с "гвардейцами" Папанова, но это было более чем понятно. Очевидно, дотошные бабушки знали досье Виктора Васильевича Папанова лучше всех сотрудников милиции и прокуратуры, вместе взятых. Другой вопрос, что кроме правды, в этом "досье" была и пара-тройка "томов" досужих сплетен, но это уже действительно другой вопрос.
К слову сказать, милицию тоже вызвала одна из бабулек.
"Кончают, сердешного. Прям пулями пуляют по окнам, совсем, боюсь, ухайдакают! -- радостно сообщила она дежурному по городу и, как бы в оправдание, добавила: -- Спать не дают!"
Как выяснилось чуть позже, бдительные соседки Папанова и не думали спать -- картину происшедшего удалось восстановить почти поминутно.


Часов в десять вечера в квартире Виктора Васильевича был посетитель или посетители, причем вели они себя довольно шумно, что-то роняли, все время гремела музыка. Продолжалось это часов примерно до двенадцати ночи, затем стало тихо. До трех часов никто не тревожил страдающих бессонницей и излишним любопытством престарелых свидетельниц. Но в начале четвертого в квартире соседа стали твориться странности. Сначала громко хлопнула дверь папановской квартиры. Затем страшный голос долго и монотонно тянул на одной ноте "Я иду! Я иду!", а потом зачем-то переспрашивал: "Вы слышите?" И совсем уж не по себе стало, когда голос так же громко сказал: "Здравствуйте! Я иду!" Все эти голоса звучали под монотонные медленные удары, как будто кто-то шел, но очень тяжело и медленно.
"Не иначе, как Сатана за ним приходил! -- крестились свидетельницы. -- Время-то самое бесовское!"
Еще через пару минут Сатана крикнул "Ловите! Я не смотрю!" и все стихло на довольно продолжительное время. Самое страшное в этой истории, по мнению старух было то, что антихрист обращался к их соседу исключительно на "Вы", а тот ему и не думал отвечать. Около пяти утра примчались "как оглашенные" "Витькины бандюки".
-- Видать, опасались чего, -- степенно говорила Евдокия Александровна, одна из главных свидетельниц происшедшего. -- А могет, и точно знали. Потому как примчались, словно черт за ними гонится и ну в дверь евонную названивать. Позвонили они значить, а им из-за двери кто-то: "Бу-бу-бу!" А один ка-ак жахнет кулачищем по двери, как заорет благим матом: "Хто там?! Куда Папу дели?!" Это они Витьку промеж собой Папой называли, Папанов он, потому что, -- доверительно сообщила Евдокия Александровна оперативникам. -- Затем еще громче заорал, что убили, мол, Папу нашего, но кто-то вроде в квартире есть и надо, чтоб они, значится, через балкон не спрыгнули. "Бежимте, -- кричит, -- братья, на улицу, ловить негодников будем!" И -- бух-бух-бух! -- по лестнице сапожищами, будто белый день на улице, а не ночь глубокая! Зоя Анатольевна говорит, что в глазок видала, как они автоматы на бегу доставали! -- заговорщицки понизив голос, закончила она.
Другая пожилая свидетельница, Елена Сергеевна, оказалась полезной следствию тем, что ее окна выходили как раз на ту сторону дома, где продолжилась ночная драма. Ну и еще тем, что "по счастливой случайности" тоже не спала.
-- Я, знаете ли, очень рано встаю, -- жеманно говорила она сыщикам. -- Это очень полезно для организма.
Семен подумал, что это действительно довольно рано -- вставать в полпятого утра.
-- А тут слышу -- в подъезде какой-то шум, топот. Да еще и Евдокия Александровна по телефону позвонила и сказала, что Витьку Папанова вроде убили, а сейчас под мои окна целая шайка побежала. Ну я и не удержалась -- взглянула одним глазком...
Одним глазком Елене Сергеевне удалось увидеть больше, чем смогли бы высмотреть в этой серой предутренней мгле пара опытных корабельных впередсмотрящих.
-- Сначала выбежали четверо, ну, из тех, кто чаще всего к Витьке шлялись. У двоих фонарики были, китайские такие, оранжевые, их еще в автомобилях возят...
Семен опять подумал насчет "взглянула одним глазком". "Китайские такие, оранжевые"! Еще бы цену назвала, для полного комплекта. Воистину, никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь: столько свидетелей в пять утра! И каких! Еще бы ерунды поменьше болтали...
-- ... И сразу же давай ими по окнам светить, представляете? Это ночью-то? Потом один как гаркнет: "Вон он, вон он!" и еще: "Правее свети!" Тут они все вроде как кого-то увидели, головы вверх задрали, засуетились. А этот, горластый, опять орет "Вон он, ногой машет!", а другой восхищенно так: "Во, -- говорит, -- артист!" Тут я тоже не удержалась и выглянула вбок -- куда они светили, а там, -- голос Елены Сергеевны задрожал от немного театрального волнения, -- мужик висит на балконе -- руками за Витькину лоджию держится, а ногами в воздухе болтает, прямо над сивцовским балконом. Сивцовы -- это его соседи снизу, -- пояснила она. -- В смысле, его -- это Витьки, а не мужика...
-- Понятно, -- устало перебил ее Семен. -- Мужика этого описать сумеете?
-- Какого? -- недоуменно захлопала глазами старушка. -- Их там много было.
-- Который ногами болтал, -- терпеливо подтолкнул ее к нужной мысли капитан.
-- А, артист-то? -- беззаботно переспросила свидетельница. -- Да ничего особенного вроде, мужик как мужик -- в костюме хорошем и в тапочках.
-- В та... -- Семен поперхнулся. -- В чем?!
-- Так я ж и говорю -- в костюме и тапочках, -- она самодовольно улыбнулась. -- А когда он одного ихнего убивать стал, они с него и слетели!
"Опа, опа, голуби летели, одному дали по башке -- тапочки слетели! -- вспомнилась не к делу дурацкая частушка. -- Стоп! -- сказал сам себе Семен. -- Без паники! Давай по порядку".
-- Елена Сергеевна, давайте по порядку. Вы говорите, что человек на балконе кого-то убил? У него было оружие? Если можно, с этого места поподробнее, пожалуйста.
-- Пожалуйста, пожалуйста! -- упрашивать соседку не было необходимости, ее так и распирала необычная информация. -- Оружия у него никакого не было, да он и не виноват! Эти, что внизу, дружки Витькины, первыми стрелять в него затеяли. Бац! Бац! Я прям оглохла вся! Ну, думаю все -- в милицию звонить пора, а то порешат тут всех, недоумки! Но сначала решила взглянуть: попали или нет?
"Ну конечно, -- подумал Семен отрешенно, -- как же не взглянуть!"
Свидетельница молчала, выдерживая МХАТовскую паузу, и смотрела на капитана умоляющими глазами: "Ну же, ну, спросите меня!"
-- Ну и как? Попали? -- устало спросил Семен, прекрасно зная ответ.
-- Нет! -- торжественно провозгласила Елена Сергеевна. -- Не попали! И тогда он, ну этот, висящий, извернулся и ловко так -- раз! -- ногой по сосульке!
Старушка так неожиданно крикнула "Раз!" и пнула в воздухе ногой воображаемую сосульку, что капитан Попович вздрогнул и чуть было не дернулся за табельным оружием.
"Тьфу ты, дура старая! -- подумал он в сердцах. -- Встала в четыре, бодрая, веселая, еще и ногами дрыгает, блин!"
-- И что? -- спросил он, стараясь быть как можно вежливей.
-- Сосулька -- бац! -- и пополам! -- свидетельница раскраснелась, ей явно нравилось вспоминать произошедшее. -- И обе половинки -- вниз! А этот внизу, видимо задумался, а тут ему -- раз! -- и по голове!
-- А с чего вы взяли, что он убит? -- разозлился Семен.
-- Как с чего? -- удивилась Елена Сергеевна. -- Тот бандюк, что рядом с убитым был, так и сказал: повалили, мол, нашего Калгана! Полбашки, кричит, снесли незнамо чем! Да только я-то видела чем -- сосулькой! -- и она, страшно гордая собой, замолчала.
"Да, -- подумал Семен, -- если это окажется правдой, значит это просто супермен какой-то! Самого Калгана, который курировал у Папанова что-то типа контрразведки, завалить! Причем находясь в подвешенном состоянии, да еще и под пулями! Конечно, вряд ли это было проделано при помощи сосульки, скорей всего бабка просто сопоставила по времени сломанную сосульку и крик об убийстве, а на самом деле -- обычный пистолет с глушителем".
-- И что же было дальше? -- вежливо поинтересовался он у свидетельницы.
-- Так что ж дальше? Дальше подхватились они: сейчас, говорят, здесь -- пардон! -- мусора будут, тикать надо! Взяли побитого своего, дотащили до машины и уехали. А тут уж и милиция следом едет -- даже полминуты не прошло, во как быстро! Наверное, позвонил кто-то, когда они еще в подъезде буянили.
-- А мужик? -- спросил Семен.
-- А чего мужик? -- удивилась Елена Сергеевна. -- Мужик перелез кое-как через перила, видать устал уж больно, да и к Витьке зашел. Да тут уже ваших целая армия стояла, неужто они не видели? -- она кивнула в сторону двора, забитого милицейскими машинами.


Закончив быстрый опрос свидетелей, капитан Попович поделился с Витей Синельниковым своими соображениями, что преступник, похоже, в квартире, вооружен и способен на все, так как только что совершил еще одно убийство.
-- Да, -- сказал Синельников, -- ребята под окнами нашли четыре гильзы и кровь, а так же углубление в снегу в форме тела и следы волочения. Также имеются отпечатки протекторов. Объявили "Перехват".
-- Ты давай ребят пока убери из под окон, пусть огородят все лентой и сами особо не высовываются -- вдруг шмалять из окон начнет. А сам иди СОБРовцев встреть, они уже выехали. Я думаю, просто так он не сдастся. Можно было бы, конечно, и своими силами попробовать, но мы не знаем, один он там или нет.
-- Да и дверь больно уж капитальная, -- поддержал его Синельников. -- Нам такую самим не вынести. А у СОБРовцев "спецуха" направленного взрыва есть и всякие там пиротехнические прибамбасы...
СОБР прибыл быстро, но тут начались звонки от начальства всех уровней с указанием "блокировать и ничего не предпринимать" до их приезда. Всем хотелось поруководить задержанием особо опасного преступника, а может даже и получить за это какую-нибудь медаль. Попович плюнул с досады и пошел в "УАЗик" пить горячий чай из термоса, который захватил с собой запасливый Синельников...


Первое, что сделало начальство -- это организовало "штаб операции". Штаб разместили в стареньком японском микроавтобусе, рассчитанном на одиннадцать человек. А так как желающих приобщиться к штабной работе было, мягко говоря, больше, то скоро около машины образовался "альтернативный штаб", стоявший обособленным кружком. "Альтернативщики" топали ногами на морозе, потирали руки и носы. И, хотя почти у каждого из них была теплая машина с водителем, они предпочитали мерзнуть, но "быть причастными" к руководству операцией. К тому же, как подозревал Семен, "штабные" подогревали себя коньяком из маленьких никелированных фляжек. Он брезгливо поморщился и пошел искать майора Сомова, командира СОБРа, который по сути и являлся сейчас руководителем операции. Сомов был давним другом Семена Поповича, отличным командиром, которого любили подчиненные и просто хорошим, настоящим мужиком.
-- Здорово, Сомыч!
-- Приветище, Сеня! -- рука Поповича утонула в широкой, как лопата, лапе майора. -- Твои подопечные? -- Сомов кивнул в сторону дома, оцепленного милицией.
-- Мои, -- улыбнулся Семен. -- А может мой. Уж лучше б он там был один, как думаешь?
-- Конечно, -- майор был серьезен. -- И моим парням легче, и живым больше шансов взять. Ты ведь об этом хотел попросить?
-- Да нет, что ты, -- смешался Попович. -- То есть да, конечно, нам бы лучше не трупы, но ты не рискуй из-за этого понапрасну, лучше не надо...
-- Сеня, ну что ты, как маленький? -- Сомов посмотрел на окна квартиры Папанова. -- Сделаю для тебя, что смогу, я же понимаю. К тому же, по моим сведениям, он все-таки там один.
-- Откуда дровишки? -- живо вскинулся Семен.
-- А у меня снайпер вон на той крыше лежит, Тимохин Саня, -- Сомов показал на крышу противоположного дома. -- Очень грамотный парень. Так вот, он уже полчаса в прицел наблюдает: все шторы задернуты и сквозь них иногда мелькает силуэт. В разных окнах, но силуэт явно принадлежит одному и тому же человеку. Других не видно -- либо очень хитрые, либо нет никого. Я тоже в бинокль смотрел, долго. Похоже, действительно один. Просто уйти не успел. Кстати, он у вас что -- хромой?
-- П-почему х-хромой? -- поразился Попович такому неожиданному переходу.
-- Не знаю, у тебя хотел спросить. Ходит, как будто у него обе ноги прострелены. И все время таскает что-то.
-- Что таскает? -- Семен не успевал усваивать новые порции информации о своем "подопечном".
-- Да хрен его знает. Ненормальный какой-то. Хотел бы пошутить, сказал бы -- баррикады строит, -- майор закурил. -- А так не знаю. Как инопланетянин какой, ей богу! -- он выплюнул только что зажженную сигарету под ноги и с чувством ее раздавил. -- Хочешь взглянуть?
Семен взял протянутый бинокль и навел его на окна седьмого этажа. С Сомычем было что-то не так и это чувствовалось. Майор в своей жизни не боялся ни Бога, ни черта, ни афганских моджахедов, ни чеченских боевиков, а вот поди ж ты... Когда Попович заметил силуэт за шторами, у него невольно отвисла челюсть -- такой нереальной была открывшаяся взору картина: у человеческого силуэта было, во-первых, две головы (одна над другой), а во-вторых, его походку не смогло бы повторить ни одно живое существо на земле -- какая-то немыслимая смесь легких полуприседаний, нелепых ужимок и едва заметных подпрыгиваний, во время которых одна из голов качалась сильнее, а другая -- меньше.
-- Сомыч, -- пробормотал Семен мгновенно пересохшими губами, -- почему у него две головы, а?
-- Не знаю. Это не голова, это, похоже, предмет какой-то, -- Сомов закурил новую сигарету. -- Я ж говорю, он что-то там таскает, из одной комнаты в другую. А через десять минут -- обратно. И так уже сорок минут.
-- А обратно-то он зачем носит? -- удивился Попович. -- Я понимаю еще в одно место что-то таскать, но туда и обратно? Бред какой-то!
-- Ты меня знаешь, Сеня, -- майор заметно нервничал, это было необычно и потому удивительно. -- Меня мало чем испугать можно. Я много тварей, считающих, что им все в этом мире позволено, упаковал. Вот этими вот руками. И на ножи ходил, и на стволы, и повоевать успел, ну, да ты сам знаешь, тоже разок в госпитале повалялся. И всегда боялся только одного -- неизвестности. Когда не знаешь, какой противник против тебя воюет, чем вооружен, на что он способен и с какой стороны ждать нападения -- это страшно. Так вот, Семен. Этого, -- он кивнул в сторону окон, -- я боюсь. Я не понимаю, что он там делает. Это какие же нервы надо иметь -- столько времени ходить перед снайпером и делать вид, что занимаешься какими-то домашними делами, а еще через час пойдешь на работу? И еще я боюсь, чтобы Саня, -- кивок в сторону крыши, где залег снайпер, -- не начал стрелять без команды. Потому что он тоже на пределе. От этой его... походки.
На груди Сомова раздраженно затрещала рация.
-- Вас понял, -- ответил майор. -- Разрешите выполнять?
Рация удовлетворенно хрюкнула.
-- Ну вот, -- сказал Сомов. -- Штаб выдал свой гениальный план.
-- Какой еще план? -- удивился Попович?
-- Штурм -- в восемь ноль-ноль! -- бодро отрапортовал ему Сомов и, отдав честь, дурашливо повернулся через левое плечо и, строевым шагом подойдя к СОБРовскому автобусу, скрылся внутри. Через секунду из автобуса грохнул мощный раскат хохота -- командир донес до своих подчиненных приказ штаба.
Семен автоматически бросил взгляд на часы. Было без двенадцати минут восемь.


Все пошло не так еще в самом начале штурма.
Сомов решил атаковать квартиру через окна и двери одновременно, чтобы не оставить противнику никаких шансов. Все было готово: по периметру металлической двери был наклеен специальный термический шнур, прожигающий метал в доли секунды, а так же небольшие направленные заряды, которые с силой бросят выжженный кусок металла вовнутрь. В образовавшееся отверстие должны хлынуть его бойцы, мгновенно растекаясь по квартире. Одновременно в окна квартиры на альпинистских тросах влетят еще трое бойцов, отвлекая и рассеивая внимание противника при помощи светошумовых гранат.
Вроде бы все было правильно, верно, отработано сотнями тренировок и десятками реальных операций, но что-то тянуло майора изнутри, он чувствовал, что чего-то не учел в диспозиции. Чего-то очень важного, того, что он сам видел своими собственными глазами, отметил сей факт, но не придал ему особого значения. Нет, не вспомнить. Поздно. Штурм!
Шипение термошнура, какой-то вопль внутри, -- взрыв! -- и дверь, как ему показалось, медленно начинает влетать в проем. Ребята слаженно, как на тренировке, выставив вперед стволы автоматов, делают первый шаг вслед за ней и... В следующий миг та самая дверь, которая только что, казалось бы, летела внутрь квартиры, брошенная туда мощным взрывом, с такой же скоростью вылетает обратно и, увлекая своим немалым весом двух СОБРовцев, припечатывает их со страшным металлическим звуком к шахте лифта.
"Слава Богу, заставил всех одеть "сферы" и "броники" перед боем!" -- вихрем пронеслось в голове майора, но затем место в его голове вновь заняла пустота.
Потому что в дверном проеме, из которого только что вынесло тяжелую металлическую дверь, стоял и сам виновник такого экстравагантного ее поведения.


В дверях стоял огромный антикварный бильярдный стол орехового дерева.
Весь верх стола был заставлен не то ящиками, не то сундуками, а пространство под столом занимали какие-то тряпки, подушки, одежда и тому подобное. Не было видно ни одной щели -- ни сверху, ни снизу стола. Первым пришел в себя Сомов:
-- Семенов, Дягилев -- займитесь ранеными, -- он кивнул на дверь, образовавшую с лицевой частью шахты лифта этакий интимный шалашик. Из шалашика неслись сдавленные матерки. -- Остальные, все вместе -- взяли! -- и он первым навалился на край бильярда, пытаясь втолкнуть его в квартиру.
Навалились и остальные. Пыхтел майор с бойцами около трех-четырех секунд, после чего стало ясно -- стол сделан крепко. И так же крепко (если не крепче) закреплен в проходе. Самым страшным в данной ситуации было то, что ребята, атакующие квартиру через окна, уже должны были оказаться внутри. Сейчас в квартире, возможно, происходит короткая, но от этого не менее опасная схватка с оголтелым убийцей, которому нечего терять. А он -- их командир, друг, да и просто не лишняя в данной ситуации боевая единица, бестолково топчется у забаррикадированной двери.
"Нет, но когда он все-таки успел так приготовиться? -- спросил майор сам себя, имея в виду убийцу. И сам же ответил: -- Да как же ему было не приготовиться, когда эти гр****ые "штабисты" непонятно из-за чего штурм на полтора часа отложили? За это время Измаил в квартире построить можно! А он не растерялся, да и построил. Тертый, видимо, волчара, матерый!"
Сомов не удержался и, длинно выматерив все начальство, "руководившее" сегодняшней операцией, в бессильной ярости изо всех сил ударил ногой по столу. Стол недовольно загудел.
-- Тихо, командир, не пси***! -- он ощутил на своем плече руку и, обернувшись, увидел Диму-Маленького, одного из двух сержантов-тезок. -- Через окна тоже не вошли, кажется... Мы бы "Зарю" точно услышали!
Черт, и как он сам не подумал! Светошумовые шоковые гранаты "Заря" потому так и назывались, что травмировали одновременно и слух, и зрение атакуемого. Ну конечно! Они бы услышали грохот "Зари" даже если бы здесь по-прежнему стояла дверь. Но почему они ничего не слышали? И тут у майора Сомова словно пелена упала с глаз. Как он мог об этом сразу не подумать! Еще размышляя над тем, как лучше провести операцию, он с удовлетворением отметил, что во всей этой немаленькой квартире нет ни одного зарешеченного окошка. Ни одного! Решеток не было даже на балконах. А ведь, учитывая образ жизни хозяина квартиры, это, по крайней мере, странно. Да и ценности здесь водятся, судя все по тому же антикварному бильярду -- будь он трижды неладен! -- немалые. Дверь -- банковская, а окна -- без решеток. Что это означает? Правильно -- бронестекло. Сейчас такое кто угодно заказать может, были бы деньги. Ему еще в бинокль не понравился отблеск стекла -- как будто оно толще, чем стекла соседей. Хотя почему "как будто" -- оно и есть толще.
Сомов включил рацию.
-- Двойка, двойка! Вы еще снаружи? -- спросил он, волнуясь. -- Все живы? Чирков ногу сломал? Ну, нога это ерунда, главное, чтоб голову не сломал! Тогда всем на исходную, мы сейчас к вам поднимемся, -- выдохнул он облегченно. -- Пошли на восьмой, подумаем, что делать. Гатауллин, останешься здесь, глаз с двери... гм... со стола не сводить! Если наш друг выползти решит -- прикладом ему по ноздрям!


"Думать надо, думать надо, Сомов! -- ругал себя последними словами майор, пока они поднимались на восьмой этаж. -- А потом уже лезть, куда не следует. А то устроил, понимаешь, "штурм унд дранг", блин! Ладно хоть ребят не положил, а то с тебя станется, полководец хренов! Но бандюга-то каков, а? Тертый калач, по всему видно... Не зря я его боялся. Ну что ж, тем приятней будет его взять!"
Майор Сомов любил брать преступников по возможности сам. И чаще всего фортуна была в этом отношении к нему благосклонна. Поднимаясь по лестнице, майор еще не знал, что скоро ему представится редчайшая возможность -- увидеть филейную часть этой непостоянной дамы собственными глазами...

[rеdman]

УБЕРИТЕ "ПЕРШИНГИ" ИЗ ЕВРОПЫ!


Федор тяжело дышал и обливался пОтом. Уже полчаса он таскал на голове тяжеленный гипсовый бюст какого-то композитора, а снайпер все не стрелял.
"А может, нет никакого снайпера? -- устало спросил сам себя Федор. И сам же себе строго ответил: -- Есть. Милиции без снайперов не бывает!"
И Сивцов продолжал, хромая на обе ноги и покачиваясь под тяжестью гипсовой болванки, самоотверженно прогуливаться перед окнами.
План Федора был предельно прост: продержаться до приезда жены из деревни. А тогда -- Сивцов был в этом абсолютно уверен -- его врагам не поздоровится! Продержаться оставалось, по прикидкам осажденного, часов тридцать-сорок.
То, что он окружен со всех сторон, Федор понял еще больше часа назад, выглянув в окно. Весь двор напоминал гигантский ночной клуб, как их показывали по телевизору -- по стенам, земле и людям метались синие и красные сполохи проблесковых маячков, установленных на десятках милицейских машин. Под балконами возились какие-то люди.
"А я не верил, когда Ефим Бабурин говорил мне на работе, что вся милиция куплена на корню! -- ужаснулся Сивцов. Теперь он видел в окно своими глазами, как прав был Ефим. -- Надо же, не смогли сами меня достать -- тут же наняли спецназ из Чечни и половину милиции города! И что характерно, они не смогли им отказать -- примчались прямо посреди ночи, чтобы выкурить меня отсюда! Буду жив, расскажу Ефиму", -- Федор отошел от окна и стал думать, как быть дальше.
"Первым делом -- дверь! -- четко определил себе задачу выкуриваемый. -- Надо задвинуть ее шкафом!" -- решил он и пошел смотреть, где у соседа находятся шкафы.
Почему дверь надо задвигать именно шкафом, Федор не знал, но подсознательно чувствовал, что это правильное решение. Шкафы у соседа были почти в каждой комнате и все, как один -- встроенные, так называемые "купе". Федор знал это название, потому что, во-первых, его часто упоминали в телевизионной рекламе, а во-вторых, Амина очень хотела иметь такой шкаф в спальне и уже почти собралась заказать его в какой-то фирме, которым Федор не очень-то доверял.
"Надо сказать ей, чтоб не заказывала, -- рассуждал он, расхрамывая по квартире Папанова. -- А то, не дай Бог, что случится -- даже дверь задвинуть нечем!" -- с этими слегка параноидальными мыслями Федор набрел на бильярдную.
"Вот! -- тут же сверкнула в его голове мысль. Сивцов увидел бильярдный стол. -- Вот оно! Как раз то, что надо! Большой, тяжелый и красивый. Как в кинофильме про "Неуловимых", только лучше!" -- Федор обошел стол и уперся в него плечом.
К его удивлению, стол поехал по паркету в нужном направлении. Не слишком легко, конечно, но Сивцов думал, что ему вообще не удастся сдвинуть с места это сооружение.
Через десять минут бильярдный стол работы неизвестного Сивцову мастера занял свое место согласно гениальной федоровской диспозиции. Между столом, придвинутым вплотную к дверному косяку, и противоположной стеной оставалось еще много места.
"А ведь они этот бильярд в два счета отодвинут, -- имея в виду спецназовцев, тревожно подумал Сивцов. -- Я один его досюда дотолкал, а их вон сколько приехало! Вмиг оттолкнут от двери..." -- Федор задумчиво посмотрел на оставшийся проход между бильярдом и стеной.
Еще через пять минут вакантную пустоту в прихожей занял настоящий рояль на колесиках, который встал на свое место, как будто оно для него и предназначалось -- зазор оставался не больше двух сантиметров. На верхней крышке инструмента сиротливо возвышался чей-то гипсовый бюст, приехавший сюда вместе с роялем, так как Сивцов не догадался оставить его в комнате.
"Моцарт, -- взглянув на бюст, уверенно определил Федор. -- Или Чапаев".
Создатель сей удивительной музыкально-спортивной баррикады удовлетворенно потер руки. Тут его внимание привлекло свободное пространство над бильярдным столом, оставлявшее открытым доступ в квартиру в случае, если дверь все же не выдержит. Федор видел в одной из комнат какие-то ящики, а потому не медля ни секунды, пошел за ними -- в квартиру могли начать ломиться в любой момент.
Вскоре антикварное сукно стола было плотно заставлено какими-то жутко тяжелыми промасленными ящиками, и верхняя часть двери была полностью закрыта для доступа.
"А снизу надо забить все пространство каким-нибудь тряпьем, -- азартно подумал разошедшийся баррикадостроитель, направляясь за очередной порцией "стройматериалов". -- Иначе они мне там каких-нибудь газов напустят!"
В то, что "каких-нибудь газов" можно напустить и сверху, а также из множества других мест, он, как обычно, предпочитал не задумываться.


Наконец новоявленный архитектор осмотрел свое теперь уже полностью законченное творение. Даже на первый взгляд выглядело это сооружение инженерного искусства впечатляюще и довольно-таки надежно. Сверху все это нагромождение ящиков, подушек и дубленок Сивцов накрыл снятым с окна в одной из комнат большим голубым тюлем. Получилось очень красиво.
"Амине бы понравилось, -- с грустью подумал Федор. -- Жаль, что она сейчас меня не видит".
Его порезанная нога больше не кровоточила, но кровавые следы по всей квартире на непосвященного навели бы жуть.
"Черт, холодно, -- подумал комендант крепости. -- Угораздило же меня тапочки потерять!"
Он нашел и разорвал пополам какую-то простыню и соорудил себе некое подобие обмоток, популярных в солдатской среде в годы первой мировой войны и революции. Обмотки смотрелись с костюмом немного ужасно, но Федор остался доволен.
На улице стало чуть светлее, и революционный солдат решил еще раз выглянуть в окно, чтобы оценить обстановку. Федор направился в сторону ближайшего окна и вдруг, не дойдя до него пары метров, он, как подкошенный, с диким воплем рухнул на пол и прижался к нему всем телом. Там же могут быть снайперы! Как он умудрился про них забыть? Казалось бы, столько фильмов пересмотрел за свою жизнь, и на тебе -- расслабился. Дверь он, видите ли, забаррикадировал! Что им твоя дверь, Федя? Один выстрел через окно -- и все, пишите письма! Сивцову вдруг стало очень страшно и очень жалко себя. Неожиданно в голову пришла спасительная, как ему показалось, мысль -- снайперов тоже можно обмануть! И он, Федор Сивцов, сейчас это блестяще проделает! Все-таки просмотренные в свое время фильмы помогают ему сейчас, в трудной ситуации!
От избытка переполнявших его чувств лежащий на полу Федор захотел издать какой-нибудь индейский клич или, на худой конец, закричать болотной выпью. Сивцов, конечно же, не знал, что закричи он сейчас болотной выпью, то майор Сомов, находящийся в настоящий момент на улице внизу, заслышав из квартиры вопль этой редкой птицы, наверняка отказался бы от планов взять обороняющегося обычными методами. К счастью, у Федора не было достаточной голосовой практики, поэтому, издав из горла только хриплый куриный клекот, он пополз по-пластунски обратно в глубину квартиры, искать необходимые для осуществления хитроумного плана предметы.


Обратно разведчик приполз в мохнатой меховой шапке на голове и бильярдным кием в руке.
-- Сейчас, голубчики, -- злорадно бормотал пластун. -- Я вас выведу на чистую воду!
Выведение вражеских снайперов на чистую воду состояло в надевании меховой шапки на конец бильярдного кия и приподнимании всей этой конструкции над подоконником. Шапка, по замыслу Федора, должна была имитировать его голову и тем самым вводить снайперов противника в легкое заблуждение. Вообще-то в фильмах про войну, подсказавших Сивцову эту идею, наши бойцы на палку надевали каску, чтобы выставить ее над окопным бруствером. По каске немедленно начинали со всех стволов лупить фашисты, и всем становилось ясно, что место это хорошо пристреляно врагом, и вставать здесь в полный рост не рекомендуется.
Однако, сколько Федор не поднимал шапку, никто по ней лупить не собирался. Либо место оказалось не пристрелянным, либо снайперы невнимательными. Разозлившись, Сивцов поднял шапку почти до потолка, благо кий это позволял. Никакой реакции.
-- Уснули они там, что ли? -- буркнул хитрец себе под нос.
Федор еще несколько раз подряд плавно поднимал шапку до потолка и так же плавно опускал ее обратно к подоконнику. Выстрелов не было.
"Что за черт, -- думал Сивцов, начиная злиться, так как у него уже затекла спина, -- слепым надо быть, чтоб такую здоровенную шапку не заметить!"
И тут до него дошло.
"Ну я дурак, блин! -- выругал себя прозревший. -- Ну, конечно, что они -- идиоты что ли? Сразу раскусили, что это я их специально на выстрел выманиваю. Шапка-то зимняя! Кто ж будет в зимней шапке по квартире разгуливать? Сидят, поди, да посмеиваются надо мной, дураком!"
Сивцов даже плюнул с досады.
"Что же делать? -- лихорадочно соображал раскушенный. -- Свою ведь голову не будешь под пули совать. Стоп! А бюст Моцарта, то бишь этого, как его там? Чапаева! Чем не голова? По-моему, она почти что в натуральную величину".
И Федор, вторично издав воинственный клекот, снова пополз в недра квартиры.
На этот раз он отсутствовал у окна дольше, чем в первый раз -- ползать по-пластунски с бюстами известных людей до Федора не пробовал никто в мире. Отдуваясь, как выброшенный на берег кит, Сивцов привалился спиной к стене рядом с окном.
"Как же сделать так, чтобы они сразу поверили, что он -- это я? -- думал он, ласково глядя на гипсовую голову. -- Если я заставлю их поверить, что это на самом деле моя голова, тогда они выстрелят в бюст, подумают, что убили именно меня и спокойненько разъедутся по домам... По-моему, неплохо! Хотя, наверное, надо сначала задернуть все шторы, чтобы был виден только контур головы. Иначе они сразу поймут, что это не я, а Чапаев. Вон они как быстро вычислили, что шапка зимняя".
Федор нежно погладил рукой гипсовый парик с гипсовыми же буклями на голове легендарного комдива и пополз задергивать портьеры вдоль всей передовой линии обороны. Вернувшись через минуту на исходный рубеж, Сивцов сел на корточки, проверил, не торчит ли его макушка над подоконником и, крякнув от натуги, водрузил себе на голову многострадальный бюст. Поддерживая его на голове одной рукой, на манер восточной женщины с кувшином и помогая себе свободной, Федор начал медленное движение вдоль окна. Передвигаться, сидя на корточках, было жутко неудобно. Последний раз Сивцов передвигался таким образом в шестом классе, во время общегородских соревнований "Веселые старты", но тогда у него не было на голове бюста композитора.
"Терпи, -- приказывал сам себе спортсмен. -- Чтобы они поверили, что это ты, надо двигаться. После шапки они настороже, могут сразу не клюнуть. Поэтому надо убедить их. Ходи, ходи!"
Федор и сам не замечал, что ходил он уже почти на прямых ногах, так как с каждым шагом они почему-то распрямлялись все больше и больше. Кроме того, он бы очень удивился, если бы узнал, что пресловутый снайпер, ради которого и была затеяна вся эта контригра, уже давно имеет возможность лицезреть сивцовский силуэт в окнах квартиры и видит его почти по пояс. Но еще больше Федор был бы поражен, увидев со стороны, что его "макет человека" ходит спиной вперед -- Сивцов по оплошности взгромоздил бюст задом наперед, так, что лицо несчастного композитора грустно взирало на весь только что пройденный Федором путь.
Но Сивцов ничего этого не видел, не знал и знать не хотел. Он вообще уже плохо соображал, так как очень устал, болели ноги и хотелось пить. Он ходил уже минут пятьдесят, может, больше, а никто так ни разу в него и не выстрелил. Со стороны прихожей тоже было тихо.
"Блин, а может, они уже уехали? -- подумал страдалец. -- Поняли, что я их не боюсь, да и поехали себе по домам?"
Федор решил выглянуть в окно.
Сделав неуверенный шажок в сторону окна, он снял одну руку с бюста Чапаева-Моцарта и, собрав всю свою волю в кулак, резко отдернул портьерную ткань в сторону. В следующее мгновение Сивцов понял, что лучше бы он этого не делал.


...Прямо на Федора летел на веревке молодой парень с автоматом, в пятнистой форме и в каком-то причудливом шлеме на голове. Одной рукой парень держался за веревку, а в другой сжимал что-то, сильно напоминавшее гранату.
И тут Сивцову в первый и, наверное, последний раз в жизни удалось сымитировать вопль никогда им не виданной болотной выпи. И столько горечи и разочарования было в этом крике, что спецназовец, видимо, что-то почувствовав даже через двойное стекло, поднял глаза и столкнулся взглядом с орущим Федором.
Орущий Федор держался одной рукой за гипсовый бюст, находившийся у него на голове, а второй -- за только что отдернутую им штору. Он был одет в приличный костюм-тройку, но при этом его ноги были замотаны белыми тряпками до колен прямо поверх брюк. В глазах парня за окном плеснулся ужас. В его взгляде ясно читалось желание оказаться как можно дальше от этого окна, но сила тяжести, инерция и центростремительное ускорение несли его прямо в ад. И он ударил ногами в страшное окно с явным намерением живым не сдаваться. Сивцов был настроен примерно так же.


Когда тяжело хрястнула оконная рама, Федор перестал кричать: у него кончилось дыхание. Не веря своим глазам, он смотрел на мгновенно покрывшееся белой сеточкой трещин стекло и только благодаря этим трещинкам заметил, что стекло это -- толстое, многослойное, и треснул самый дальний от Федора слой. Он резко задернул штору обратно, чтобы не видеть этих страшных трещин. В соседние окна тоже что-то ударило, но Федор уже не обратил на это внимания.
"Вот это да! -- мысли в голове Сивцова сменяли одна другую. -- Они через окна хотели. А я дурак, снайперов тут выманиваю!"
Во дворе что-то грохнуло, яркая вспышка осветила окрестные дома даже сквозь шторы. Кто-то заорал, пару раз хлопнули выстрелы.
"Наверное, он гранату хотел мне в окно бросить, -- не без доли логики предположил заново рожденный. -- А стекла оказались толстые. Граната и отскочила от стекла во двор. Ну, сосед, ну, молодец!" -- Сивцов уважительно посмотрел в сторону ванной.
"Почему, интересно, во дворе кричали? -- подумал он тут же. -- Неужели кого-нибудь убило? Хорошо бы Евдокию Александровну!"
От приятных размышлений его отвлекло громкое шипение и приглушенный взрыв, раздавшийся со стороны баррикад в прихожей. Командир славного гарнизона снял, наконец-то, композитора с головы, взял его под мышку и осторожно проследовал в сторону входной двери. Бильярд не подвел. Рояль тоже стоял на своем месте, разве что немного гудел, как от сильного удара. Из под красивого голубого тюля, накрывавшего ящики, ползли тонкие струйки дыма, исчезая на глазах. Двери больше не было, как правильно догадался Федор, потому что густой трехэтажный мат начинался сразу за бильярдным столом, в общем коридоре.
Сивцов похолодел. Если атакующие сейчас начнут разбирать ящики -- сверху бильярда, или подушки и шубы -- снизу, то через пять минут они будут уже здесь. Федор поставил бюст обратно на рояль и стал беспомощно озираться в поисках оружия. Как назло, ничего не попадалось на глаза. Но тут Сивцов услышал, что штурмующие удаляются. Еще он услышал обрывок фразы о том, что они пошли думать, что делать с ним, Федором Сивцовым, дальше. Тут Федор с облегчением понял, что судьба дает ему еще один шанс, и решил подготовиться к новому штурму поосновательней.
Первым делом он осмотрел задвижки на всех окнах и балконах. Еще тогда, когда ночью выходил на соседский балкон, он поразился их толщине и крепости. В квартире Сивцовых на двери задвижка была чуть тоньше, чем у их соседа -- шпингалеты на окнах. Осмотрев все окна и выяснив, что с этой стороны опасность ему не грозит, Федор разумно предположил, что его противникам остается только дверь. На этом разумные мысли временно оставили гарнизон маленькой крепости.
"Первым делом, -- решил для себя Сивцов, -- нужно оборудовать засаду в одной из комнат. Бильярд они все равно взорвут, -- он с жалостью посмотрел на ставший ему родным стол и виртуозно довел свою мысль до логического конца: -- Раз уж они принесли с собой взрывчатку, не понесут же они ее обратно?"
Вдруг его ударило, словно током:
"А если они решат взорвать меня вместе с домом?! -- ахнул про себя организатор засады. -- Ефим говорил, что для ФСБ пару домов взорвать -- вообще не проблема! Бац, и все! А Амина наверняка подумает, что я опять забыл газ на кухне выключить... Сядет на развалины и заревет".
Сивцов всхлипнул.
"Ну ладно, хватит! -- одернул он сам себя. -- Разнюнился тут. А засаду кто делать будет -- папа Римский?" -- и Федор, живо представив себе сидящего в засаде престарелого понтифика, весело пошел на разведку подходящих укромных мест.


Место для засады начинающий диверсант выбрал довольно-таки быстро. Это было нечто вроде большой закрывающейся антресоли, верхняя часть одного из бесконечных соседских шкафов-купе. Одно только было плохо -- отъезжающая дверь была сплошной, от пола до потолка, то есть открывала сразу все пространство шкафа вместе с антресолями, предназначенными для засады. Но Федор решил, что всегда сможет прижаться к задней стенке и снизу его не будет видно. И вообще, под словом "засада" Сивцов почему-то понимал такое место, где можно отсидеться, подождать, пока все нападающие разойдутся по квартире и, улучив момент, выскочить и пробежать мимо них на лестничную клетку, а потом -- к себе домой. А там -- позвонить Амине и все будет в порядке.
О том, что жене можно было позвонить и отсюда, Федор понял только тогда, когда в квартире раздался телефонный звонок. Сивцов замер посреди комнаты с набором кухонных ножей в руках, который он тащил на антресоли в качестве оружия. Телефон стоял на журнальном столике и продолжал звонить. Ему вторили еще два или три аппарата в разных концах квартиры.
"Кто бы это мог быть? -- судорожно глотнув, подумал счастливый обладатель набора ножей всего за 199 долларов. -- Может быть, Амина? Узнала, где я и позвонила?"
Сивцов бочком подошел к столику и осторожно поднял трубку. Трели смолкли.
-- У аппарата, -- противным канцелярским голосом сказал Федор. Голос, на удивление, не дрожал. -- Кто говорит?
В трубке удивленно помолчали.
-- Это ты, Артист? -- громыхнуло затем металлом.
-- Нет, это не я, -- сказал чуть не помешавшийся от страха Сивцов. И зачем-то добавил: -- Он вышел.
-- Ах, вы-ышел, -- издевательски протянула трубка. -- А Папанов Виктор Васильевич как? Тоже вышел?
-- Н-нет, -- проблеял вконец обалдевший Федор. -- Дома.
-- Дома? -- удивились в трубке. -- А могу я с ним поговорить?
-- Н-ну, -- протянул Сивцов, -- он, знаете ли, в ванной...
-- В ванной?! -- перебила его трубка и голос в ней опять стал металлическим. -- Хватит ваньку валять! Это говорит командир СОБРа майор Сомов. Слышал о таком?!
-- Да, -- зачем-то соврал Федор.
-- Так вот, Артист, Альпинист или кто ты там есть на самом деле -- сроку тебе даю ровно двадцать минут. Усек?
-- Усек, -- уже смелее ответил Федор.
-- Молодец, -- похвалил его невидимый собеседник. -- Если в полдевятого я не буду наблюдать твоей фигуры в дверях подъезда и с поднятыми вверх лапками, я разнесу эту вашу блатхату к чертовой бабушке! Вопросы есть?
-- Есть, -- отрапортовал Сивцов.
-- Давай, -- удивился неизвестный майор.
-- Передайте товарищу жене, что я никого не убивал! -- четко произнес Федор фразу, которую готовил несколько последних секунд. Это были слова из какого-то революционного фильма, но Сивцов ловко переделал "товарища Грача" в "товарища жену" и теперь тихо гордился собой.
В трубке изумленно выругались и понеслись гудки отбоя. Федор аккуратно положил трубку на место и стал думать, что ему делать дальше. В том, что обладатель голоса действительно разнесет "блатхату", сомневаться не приходилось. Сивцов решил, что одних ножей ему будет мало, и перетащил на антресоли с рояля так полюбившийся ему бюст.
"Надо чем-то отвлечь их внимание, -- думал Федор, роясь в какой-то подсобке в поисках неизвестно чего. -- Чтобы они первым делом подумали не обо мне, а о чем-то постороннем".
В этот момент он наткнулся на связку каких-то пожелтевших от времени бумаг. Развернув их, Федор пришел прямо-таки в детский восторг. Это были старые агитационные плакаты, которые непонятно зачем лежали здесь. Возможно, бумага осталась со времен ремонта, а может и еще с каких времен. Федор помнил эти плакаты еще по своей юности: ему даже иногда приходилось их развешивать. По своей тематической направленности это были, в основном, антивоенные плакаты, разнообразные "Голодающие дети Африки", "Ястребы Тель-Авива", "Миру-Мир", "Нет войне" и "Уберите "Першинги" из Европы!"
Последний особенно понравился Сивцову: симпатичная европейка, стоя на пороге дома с надписью "ЕВРОПА" на крыше, не пускает на крыльцо толстого человечка в черном цилиндре с нарисованным на нем знаком доллара. У человечка недовольная физиономия и две атомные ракеты под мышкой. У европейки -- строгое и задумчивое лицо и такая же красивая грудь. Вокруг всего плаката идет надпись -- "Уберите "Першинги" из Европы!"
"Вот так и я, -- самоотверженно думал Федор Сивцов, волоча в прихожую ворох плакатов, -- укажу им всем на дверь. Фигурально, конечно".
Он нашел моток скотча и, высунув наружу кончик языка, начал обвешивать квартиру отвлекающими, как считал Федор, плакатами. В заляпанной кровавыми следами квартире агитки пацифистского толка смотрелись несколько нелепо, но Сивцов этого не замечал. Плакатов было на удивление много, особенно с надписями "Нет войне!" и Федор в знак протеста расклеил их по всем окнам изображениями наружу.
Снайперы тихо сходили с ума.
На обратном пути Сивцов лепил наглядную агитацию на все двери, которые встречались ему по пути, причем двери в ванную достался веселенькой расцветки плакатик с пожеланием: "Миру-Мир!"
Сосед не протестовал.
Дойдя, до прихожей, Федор бросил оставшуюся типографскую продукцию на пол и пнул кипу плакатов ногой. Бумага разлетелась по всей прихожей.
"Вот так! -- злорадно подумал пацифист. -- Подумайте-ка, что все это значит!" -- и оглядел немного сумасшедшим взглядом заклеенное плакатами пространство.
Он взглянул на часы и, удовлетворенно хмыкнув, пошел садиться в засаду.
Кое-как взгромоздившись на верхотуру, Федор задвинул за собой дверь и попытался устроиться поудобнее. Под ним затрещало.
"Э! -- подумал Сивцов. -- А перекрытия-то здесь совсем слабые, не провалиться бы! Денег он, что ли, на шкаф пожалел?"
Он взял в одну руку нож, а другой поставил на колени композиторский бюст (каждое движение сопровождалось громким треском) и стал ждать.


Ждать пришлось недолго. Через две минуты ударил взрыв и по стенам замолотили обломки чего-то тяжелого.
"Взорвали все-таки бильярд, -- закручинился на антресолях Федор. -- Не пожалели красоты!"
Почти одновременно раздался грохот множества тяжелых ботинок и страшные крики: "Всем лежать!!", "На пол, суки!!" и даже "Лапы в гору!"
"Интересно, с кем это они разговаривают?" -- искренне удивился Сивцов. -- Ведь я здесь?"
В это время кто-то упал, видимо, поскользнувшись на разбросанных плакатах, а может быть, запутавшись в красивом голубом тюле и громко заматерился. Крики постепенно стихали, ботинки дробно простучали по всем комнатам, в том числе и по той, где сидел Федор, и снова вернулись в прихожую.
-- Командир, никого нет, -- доложил кто-то.
-- Спрятался где-то гад, -- сказал смутно знакомый сидящему в засаде Сивцову голос. -- Перетрухал, видимо, в последний момент. Ничего, найдем... Только аккуратнее, ребята, шкафы, кровати, шторы -- ну, да вы сами знаете. Я ему покажу "товарища жену"...
Сивцов обмер. Он узнал своего телефонного собеседника.
-- Командир, тут труп в ванной, -- сообщил другой голос.
-- Точно мертвый? -- спросил телефонный майор Сомов.
-- Мертвее не бывает.
-- Н-да, он мне говорил, что Папанов не может подойти, потому что он в ванной, -- задумчиво проговорил майор, как бы вспоминая тот необычный разговор. -- Шутничок, блин! Ладно, ничего там не трогай, оставь сыщикам, а сейчас все -- быстро! -- искать его!
В голосе майора Сомова было столько власти и бесконечной уверенности в своей правоте, что Федор понял -- найдут. Он сидел в своем убежище по-турецки, скрючившись в три погибели, и боялся.
Дверь, за которой располагалась "засада", поехала в сторону примерно через полминуты и открылась до самого конца, обнажив посторонним взорам все содержимое шкафа. Внизу Федор увидел обтянутые камуфляжем плечи и сферическую поверхность шлема. Майор, а это был именно он, опять верно вышел на цель. Он стоял по всем правилам военной науки -- чуть в стороне, с автоматом наизготовку, напружинив ноги, и всматривался куда-то в глубины гардероба, шевеля висящую там одежду стволом своего оружия. Еще один боец с автоматом, находившийся в комнате, смотрел совсем в другую сторону -- контролировал большое кресло, за которым можно было бы спрятаться, и портьеры.
-- Здравствуйте, -- неожиданно даже для себя сказал Федор сверху.
Плечи майора как-то странно дернулись, а его голова медленно, как в рапиде, стала подниматься лицом кверху. Второй боец от неожиданности подпрыгнул и развернулся почти на 180 градусов, но, похоже, так и не запеленговал источник голоса. И здесь, в самый неподходящий момент, под Сивцовым треснуло сильнее обычного и он почувствовал, что проваливается. В панике он разжал руки, и увесистый бюст неизвестного композитора, а может быть, поэта, отправился в свой последний полет.
Второй боец наконец сориентировался по треску и, не долго думая, послал в сидящего в засаде короткую очередь из автомата.
Туп-туп-туп! - ударили пули в заднюю стенку шкафа, не причинив Сивцову никакого вреда, потому что тот уже успел ловко куда-то провалиться.
Двигаясь вниз сквозь мягкое, Федор вспоминал серьезное и задумчивое лицо европейки с плаката. Она как бы говорила ему: "Что же Вы такое делаете, Федор? Ну куда вы опять падаете?" Сивцов хотел ей что-то ответить, но тут и в самом деле упал и потерял сознание.
Европейка грустно вздохнула и исчезла.

[rеdman]

НАЧАЛО ПУТЕШЕСТВИЯ


Федор очнулся от того, что его не очень вежливо тащили за ноги. Голова болела и билась по пути обо все встречные твердые предметы. Тащили его, похоже, из того самого шкафа-купе, в который он имел неосторожность провалиться прямо в середине разговора.
Первое время Сивцов раздумывал, стоит ли ему поздороваться с гостями еще раз, но решил пока обождать и притвориться убитым, дабы выиграть время. Его выволокли на середину комнаты, довольно грубо обыскали, при этом он услышал удивленное: "Чисто..." Затем Федора не менее бесцеремонно перевернули на живот и, заведя руки за спину, ловко сковали их наручниками. После этой не очень приятной процедуры о Сивцове временно забыли и Федор понял, что в комнате есть и другие раненые.
-- Командир, слышишь меня, командир?! -- хрипло надрывался кто-то совсем рядом с Федором. -- Да снимите же с него "сферу" наконец!
-- Голова вроде цела, крови нет, -- второй голос был спокойней и уверенней первого. -- Похоже, небольшая контузия, только и всего. Сейчас должен придти в себя.
-- Вот скотина! -- опять закричал хрипатый, непонятно к кому обращаясь. -- Он три войны прошел, а для чего?! Чтоб какой-то урод его статуей по голове?! -- и Сивцов ощутил довольно чувствительный удар по ребрам.
-- Тихо, тихо! -- остудил товарища спокойный. -- Не надо этого... Все обошлось, тяжело раненых, а тем более убитых нет, а задержанный нужен ребятам в способном к разговору состоянии. А ты, -- обратился он уже в сторону Федора, -- перестань изображать убитого, а то я тебе так помогу, что и притворяться не надо будет! Ну, поднялся, живо!
Сивцов, кряхтя, поднялся. На него с умеренным любопытством смотрели несколько человек, двое в штатском, остальные -- в камуфляже.
-- Так вот ты какой, северный олень! -- его внимательно разглядывал человек с погонами старшего лейтенанта. -- Вовремя провалился, ничего не скажешь, вовремя... Жека у нас лучший стрелок в батальоне, но -- и на старуху бывает проруха... Но все равно, если когда-нибудь с зоны выйдешь -- свечку поставить не забудь.
Только сейчас Сивцов заметил следы от автоматных пуль в том месте шкафа, где он две минуты назад сидел, искренне полагая, что сидит в засаде. Его замутило от запоздалого страха. Он вдруг отчетливо представил, как Амине выдают его изрешеченное пулями тело, говорят, что он сидел в шкафу на антресолях, был за это убит и просят расписаться. От жалости к себе Федор тоненько икнул.
Квартира постепенно заполнялась какими-то людьми -- и в штатском, и в милицейской форме, и в армейском камуфляже, и люди до сих пор продолжали прибывать.
"И чего им не спится? -- отрешенно думал Федор. -- Девять утра всего, да и день-то нерабочий -- суббота. Или у них суббота рабочая? А может -- субботник?" -- Сивцов запутался в собственных мыслях и временно перестал думать.
-- В прихожей, напротив двери стоит черный концертный рояль, -- монотонно бубнил кто-то в коридоре. -- ... Вся поверхность пола покрыта пятнами бурого цвета, предположительно -- кровью... -- голос уже давно перечислял сивцовские безобразия, но до Федора только сейчас дошел смысл произносимого.
"Господи! -- испугался виновник торжества. -- Меня сейчас посадят в тюрьму, а Амину заставят возмещать причиненный мной ущерб! А тут один бильярд стоит столько, сколько я зарабатываю за десять лет!"
В этот момент в комнату вошла еще одна делегация: двое людей в джинсах и свитерах с усталыми лицами, заспанный человек с видеокамерой на плече и еще двое в форме, которые подняли под руки приходящего в себя майора Сомова и осторожно повели его из квартиры. Взгляд у майора был какой-то веселый и не сконцентрированный.
-- Понятых прошу пройти в комнату, -- устало произнес один из двух "джинсовых". Его спутник отчаянно зевал.
В комнату бочком, как бы стесняясь необычных обстоятельств своего присутствия, а на самом деле -- сгорая от любопытства, вошли Евдокия Александровна и Елена Сергеевна. Увидев Федора, они радостно округлили глаза и молча уставились на его руки, скованные наручниками.
"Это конец, -- обречено подумал плененный Сивцов. -- Амина никогда не узнает правды".
-- Капитан Попович, -- представился мужик в джинсах Федору. Он сел за журнальный столик, достал из папки какой-то бланк и приготовился писать. -- А ваша фамилия, имя, отчество?
-- Синяков Андрей Валерьевич, -- ловко подсунул дезинформацию Сивцов. И на всякий случай добавил: -- Холост.
Старухи-понятые вылупили глаза.
-- Год рождения? -- капитан, казалось, не заметил реакции понятых.
-- Тысяча девятьсот тридцать третий, -- выдал Федор первые пришедшие на ум цифры.
Попович удивленно поднял глаза на задержанного, осмотрел его с ног до головы и, ничего не сказав, записал что-то на бумаге.
-- Сейчас, в присутствии понятых, будет произведен личный досмотр гражданина... -- капитан посмотрел в свою запись, -- ... Синякова Андрея Валерьевича, одна тысяча девятьсот тридцать третьего года рождения. Наркотики, деньги, драгоценности имеются? Сами ничего не желаете выдать? Витя, приступай.
Второй сыщик, который до этого беспрестанно зевал, подошел к Сивцову и стал не спеша, но со знанием предмета обыскивать подозреваемого под постоянным контролем видеокамеры. Через минуту на журнальном столике лежали два паспорта, золотые украшения и довольно толстая пачка денег.
Старухи, шевеля ушами от возбуждения, выделывали ногами что-то вроде сдержанной тарантеллы. Федор удивленно смотрел на извлекаемые из его пиджака предметы -- он уже давно забыл, как спасал семейные ценности от внезапного ночного наводнения.
-- Так... -- капитан Попович первым делом заинтересовался документами. -- Сивцов Федор Юрьевич... Тысяча девятьсот семидесятого года рождения, -- он еще раз осмотрел Сивцова, довольно хмыкнув при этом -- видимо, новый возраст подозреваемого пришелся ему по душе, и продолжил: -- Сивцова Амина Фаридовна, семьдесят третьего... Это кто? -- обратился он к Федору, показывая второй документ. -- Ваша жена?
-- Это племянница дедушки. По материнской линии, -- из последних сил начал спасать Амину Сивцов. И мужественно добавил: -- Вам все равно ее не найти!
Попович не спеша листал паспорт Амины, -- видимо, врун Сивцов стал ему неинтересен. Старухи плясали.
-- Ага, -- констатировал капитан, добравшись до нужной странички. -- Семейное положение -- зарегистрирован брак, такого-то, такого-то, счастливый супруг -- Сивцов Федор Юрьевич... Так... Дети -- Сивцова Алиса Федоровна...
Федор молча переносил позор. Как он мог не догадаться, что милиционер просто возьмет и прочитает весь паспорт! Их ведь учат там, в милиции, документы внимательно читать. Они и на улице вон все время тренируются -- "ваши документики", да "ваши документики"! От злости на себя Сивцов стал есть глазами волосяной кукиш, сооруженный на голове Евдокии Александровны и борющийся за право называться стильной утренней прической.
-- Стоп! -- вывел его из ступора голос сыщика. -- Вы что же -- здесь прописаны? -- капитан обернулся к старухам. -- Сто тринадцатая квартира где находится?
-- Так здеся прям, под нами, -- с готовностью выдвинулась на полшага вперед Евдокия Александровна.
-- Так чего ж вы молчите-то вдвоем стоите?! -- взорвался вдруг Попович. -- Он здесь проживает? Постоянно? Вы его знаете?
Понятые, втянув головы в плечи, мелко-мелко закивали головами.
-- Это ваш сосед? -- продолжал наседать капитан. -- Сивцов? Федор Юрьевич? А это кто?
-- Жена его, Амина, -- кое-как проблеяла Елена Сергеевна.
-- А ты чего мне тут наплел, придурок? -- ласково обратился оперативник к Федору.
-- Придурок тридцать третьего года рождения, -- сказал молчавший до этого момента второй сыщик и заржал.
-- Погоди, Витя, -- поморщился капитан. И обращаясь к Федору, как к душевнобольному, очень вежливо поинтересовался: -- А в квартире соседа ты как оказался?
-- Затопил он нас, -- буркнул Сивцов.
Старухи сдержанно охнули.
"Надо же! И за это -- насмерть ухайдакал!" -- донесся до Федора восторженный шепот Евдокии Александровны.
-- И что же -- он тебя впустил? -- продолжал любопытствовать Попович.
-- Нет, я сам вошел! -- с вызовом ответил Сивцов. -- Взял вот и вошел!
-- Вот это специалист! -- опять заржал Витя. -- Такую дверь "крякнуть"! Ее Сомыч-то кое-как открыл: в два прихода, да еще с парой закрытых черепно-мозговых!
-- Виктор, удалю! -- строго сказал товарищу капитан. И, кивнув Сивцову на деньги и украшения, изъятые из его карманов, поинтересовался: -- А это откуда?
-- Это наши с женой сбережения, -- торжественно заявил военнопленный. -- Я их взял из дому, чтоб не утонули.
-- Разберемся, -- вздохнул Попович. -- Вить, опишите пока с понятыми побрякушки, да и деньги тоже пересчитайте. -- Он снова обратил свой взгляд на Федора, и в его глазах мелькнула искорка мимолетного интереса. -- Слушай, а ты всегда в таком виде ночью к соседям ходишь?
-- На ответственных мероприятиях я всегда стараюсь соответствовать, -- надменно процедил пленный аристократ.
Капитан хмыкнул, с интересом посмотрел на замотанные до колен простынями ноги Сивцова и, не удержавшись, спросил:
-- А с ногами у тебя что?
-- А на этот вопрос я буду отвечать только в присутствии моего адвоката! -- заявил неожиданно вспомнивший юриспруденцию Федор и тут же испугался.
Но капитан Попович, вопреки ожиданиям, не стал бить Сивцова, а только еще раз хмыкнул, пробормотал "разберемся" и вызвал конвой.
И Федор отправился в новое, неизведанное путешествие.
Причем он еще даже не подозревал, каким оно окажется длинным и запутанным...

[rеdman]

ТЮРЬМА И СУМА

Федора привезли в какое-то отделение милиции (во время поездки он тупо смотрел прямо перед собой и на дорогу не обращал никакого внимания) и временно посадили в "обезьянник". Кроме Сивцова в "обезьяннике" вольготно расположилась мятая личность неопределенного пола и возраста, испускавшая целый спектр непередаваемых запахов, в котором выпускник химико-технологического факультета безошибочно определил бы несколько видов сивушных масел и сопутствующих им продуктов. Существо вяло переругивалось с сержантом, стоявшим по ту сторону решетки и явно хотевшим спать после ночной смены.
-- Слышь, ты, мусор! Дай че-еку закурить, не жмоться! -- вещал новый сивцовский сосед в пространство, похоже, не особо и рассчитывая на успех.
-- А вот я те щас дубиналом-то перее... промеж рогов!.. -- не менее вяло отбрехивался сержант, не делая, впрочем, ни малейших попыток взять в руки обещанный "дубинал".
Федор изумленно переводил взгляд с одного краснобая на другого и обратно.
-- Смотрите, люди добрые -- зажмотил у меня целую пачку "Парламента" и стоит, гляделки вылупил! У-у, харя! -- не успокаивался пахучий обличитель. -- Дай хотя б "Примы" потянуть, ирод!
Сивцов с удивлением посмотрел на товарища по несчастью. Судя по его виду, "Парламент" он мог видеть только в виде окурков. Федор стал с интересом ждать, чем милиционер ответит на обвинения в свой адрес.
-- А вот я те щас дубиналом-то перее... ! -- снова не растерялся сержант.
В этот момент за Сивцовым пришел конвоир и он так и не узнал, чем же все-таки закончился этот глубокомысленный разговор. Федора провели в какой-то кабинет на втором этаже, в котором сидел довольно добродушный дядька, который представился то ли следователем, то ли дознавателем -- Сивцов уловил только общий смысл и понял, что сейчас его будут допрашивать. Имя и отчество дядьки тоже прошло голову Федора насквозь, оставив лишь легкий осадок на подкорке.
-- Вы, Федор Юрьевич, говорят, адвоката требовали? -- радостно спросил дядька, как бы не веря, что Сивцов мог сморозить такую глупость.
-- Нет, -- подумав, соврал Федор.
-- Что ж, ладненько, ладненько, -- он начал что-то писать на бланке. -- Значит, "от адвоката отказался...."
-- Нет, -- еще раз подумав, сказал Сивцов. -- Не отказался.
-- Тьфу ты! -- удивился дядька. -- Так вам нужен адвокат или нет?
Федор еще немного подумал.
-- Нет, -- заявил он твердо. -- Не нужен!
Мужик отложил в сторону ручку и некоторое время внимательно изучал Сивцова, словно увидел его только что. Федор на всякий случай стал смотреть на какой-то чахлый цветок, стоящий на шкафу и фальшиво замычал мелодию из кинофильма "Ошибка резидента". Дознаватель-следователь, видимо, понял, что просто так, наскоком, Сивцова ему не расколоть, потому что немного нервно предложил:
-- Так. Давайте четко и ясно определимся: нужен вам адвокат? Да или нет? -- он закурил. -- Если не нужен -- будем снимать с вас показания прямо сейчас. Если нужен -- идете дожидаться вашего адвоката в камеру, а потом -- все равно сюда. Ну, решили? Нужен?
-- Нет. Не нужен, -- решился Федор. Ему очень не хотелось в камеру прямо сейчас.
-- Ну, наконец-то, родили! -- вздохнул дядька и снова схватился за ручку. -- Итак, фамилия, имя, отчество, год рождения? -- он внимательно посмотрел на набравшего полную грудь воздуха Сивцова и тихо, но строго добавил: -- Только не врать.
Федор поперхнулся и закашлялся, ибо он как раз и собирался начать врать про Синякова Андрея Валерьевича, тридцать третьего года рождения, имеющего на попечении племянницу покойного дедушки по материнской линии.
"Как же он так быстро меня раскусил? -- думал Сивцов, продолжая кашлять. -- Наверное, ему тот капитан тоже дал почитать мой паспорт".
-- Ну же? Я жду, -- сивцовский визави протянул ему не слишком чистый стакан с теплой водой. -- Попейте.
-- Сивцов Федор Юрьевич, -- придушенным голосом произнес Сивцов Федор Юрьевич. -- Тысяча девятьсот семидесятого года рождения.
Дядька записал.
-- Ранее судимы?
Федор горестно помотал головой.
-- Ну что ж, -- мужик потер руки. -- Давайте, рассказывайте с самого начала, как дело было...
-- С какого начала? -- растерялся Сивцов.
-- Ну как же? -- поразился дядька. -- Когда-то ведь вам пришла в голову идея проникнуть в квартиру Папанова? Вот и начните с этого момента или чуть раньше. Чего ж тут непонятного?
-- Подняться в его квартиру мне пришло в голову, когда я понял, что он не собирается нас всех утопить во сне, -- начал подробно вспоминать Федор. -- А понял я это тогда, когда увидел, что в спальне течет, в комнате -- течет, а на кухне -- не течет. Я сначала испугался, а потом заглянул в ванную -- тоже течет! Ну, я сразу успокоился и решил к нему подняться. А, да! Еще деньги перед этим собрал!
-- С кого? -- не понял дядька.
-- Не с кого, а из секретера, -- пояснил кающийся. -- Деньги и драгоценности. Наши с Аминой.
Сивцов посмотрел на следователя (а может, дознавателя) и удивился. Тот пил воду из стакана, который незадолго до этого предлагал кашляющему Федору, и вид имел немного обалдевший. Допив воду, он отставил стакан и жалобно посмотрел на Сивцова.
-- Федор Юрьевич, -- просительно произнес он. -- Давайте с начала и чуть помедленнее? А то я, знаете ли, не успеваю за вами записывать...
-- Давайте, Валерий Мольбертович, -- вспомнил вдруг Федор имя следователя.
-- Меня зовут Евгений Модестович, -- удивился тот.
Сивцов не возражал.
-- Итак, вы сказали "наши с Аминой". Амина -- это ваша жена?
Федор немного подумал и кивнул. Евгений Модестович записал.
-- А теперь я попрошу сначала, -- дознаватель докурил сигарету и затушил окурок где-то под столом. -- Я не совсем понял, где и что текло?
-- Ну как же, -- загорячился Сивцов, -- я же говорю: текло в спальне, в большой комнате и в ванной, а в кухне -- не текло! Представляете?
-- Представляю, -- осторожно сказал следователь. -- А что текло-то?
"Вот гад, запутать хочет!" -- в панике подумал допрашиваемый.
-- Вода текла! -- отчаянно крикнул Федор. -- Если б он топил нас бензином или, скажем козьим молоком, я бы немедленно поставил вас в известность, Армен Филиппович!
-- Евгений Модестович, -- автоматически поправил Сивцова собеседник. -- Так вы хотите сказать, что Папанов затопил вашу квартиру? И вы поэтому решили к нему подняться?
"Вот хитрая бестия, как будто сам все видел!" -- восхитился следователем Федор.
-- Да, все именно так и было, как вы сказали, -- покаялся Сивцов.
-- А как случилось так, что вы его убили? -- запустил пробный шар Евгений Модестович. -- У вас с Папановым произошла ссора? На почве потопа?
-- Ай, да никак! -- отмахнулся Федор. -- Не убивал я его.
Эти золотые слова были так же аккуратно, как и все предыдущие, вписаны в протокол.
-- Тогда расскажите свою версию развития событий, а я вас с удовольствием выслушаю, -- предложил Сивцову Евгений Модестович, закуривая снова. -- Как вы оказались в квартире Папанова? Он сам вас впустил?
-- Нет, -- не попался на удочку Федор. -- Дверь была открыта.
-- Открыта? -- удивился следователь. -- Это немного странно, вы не находите, Федор Юрьевич?
-- Я тоже сначала удивился, Петр Лукич, -- признался Сивцов. -- Я еще подумал тогда: чего это он -- белье замочил, а сам ушел?
Евгений Модестович после этого откровения так запутался, что пропустил мимо ушей "Петра Лукича".
-- Федор Юрьевич, помилуйте, -- пробормотал он беспомощно, -- какое белье? Куда ушел? Вы знали, что он ушел?
-- Конечно, не знал, -- надменно произнес Сивцов, блестяще обходя столь явную ловушку. -- Откуда бы мне знать, интересно, такие вещи? И вообще я, пока дубленку не кинул, думал, что в ванной -- девушка.
-- Там что, еще и девушка была? -- осоловело уточнил следователь. -- Описать сможете?
-- Девушка была, -- Федор изящным жестом постучал себя пальцем по лбу, -- вот здесь. В голове, я имею в виду. Описать, может, и смогу, но зачем вам в официальном документе мои фантазии? -- он снова уставился на цветок и немелодично замычал. На этот раз надругательству подверглась музыкальная композиция из эротической киноэпопеи "Эммануэль".
Следователь тоже молчал, пустым взглядом рассматривая свою ручку и бессмысленно шевеля губами. В этот момент на столе зазвонил телефон. Евгений Модестович схватился за трубку, как за спасательный круг в открытом море.
-- Алло! -- гаркнул он. -- Здорово, Семен! Как раз у меня сидит, допрашиваю. Да. Да. А вот это -- с превеликим удовольствием! Пусть посидит пока, отдохнет. Что-то выяснилось? Угу... Да. Говорит -- не убивал. Поднялся, мол, потому что Папанов его квартиру затопил. -- следователь покосился на Сивцова. -- Правда, тут еще какая-то девушка вырисовывается... Да. Нет. Я не совсем понял, но сейчас у меня уже сил нет с ним общаться, позже допрошу. Как, говоришь? Дурак, но не убийца? -- он снова быстро взглянул в сторону Федора. -- Насчет первого -- полностью с тобой согласен. Просто абсолютно! А насчет убийства -- не знаю, еще много неясного... Да. Ну ладно, давай, пока!
Евгений Модестович положил трубку, еще раз взглянул на Федора и протянул ему протокол:
-- Прочитайте. Внизу напишите: "С моих слов записано верно, мною прочитано". Если со всем согласны -- вот здесь распишитесь.
Пока Сивцов подписывал протокол, следователь уже успел, выглянув в коридор, вызвать конвой.
-- В ИВС, к трофимовским, -- отдал он короткое указание вошедшему милиционеру и принялся что-то писать.
-- До свидания, Модест Евгеньевич, -- вставая, попрощался Федор.
-- До свидания, Сивцов, -- не отрывая головы от бумаг, пробормотал Евгений Модестович.


Сивцова вели куда-то вниз, насколько он еще мог ориентироваться в этом огромном и запутанном здании.
"Похоже в подвал ведут, -- в панике думал Федор. -- Как бы не расстреляли!"
Но тут они подошли еще к одному милиционеру, который сидел за столом и смотрел на несколько маленьких черно-белых телевизоров, на которых ровным счетом не было ничего интересного -- все показывали одинаковый пустой коридор с дверями по его сторонам.
"Камеры наблюдения! -- неизвестно чему обрадовался Сивцов. -- Здорово! Надо будет потом рассказать Ефиму, что не все деньги в милиции разворовывают, а вот, например, технику покупают!"
Про скорый расстрел Федор, естественно, тут же забыл, так как смотреть на чудо милицейской техники было намного интереснее, чем думать о чем-то плохом. Сразу за пультом наблюдения начиналась решетка, перекрывающая всю стену и имеющая только маленькую решетчатую же дверцу посередине.
"Чтобы не разбежались!" -- догадался пленник.
Дверь отомкнули и Федора завели внутрь коридора, который он только что видел на мониторах. Сивцов тут же начал вертеть головой в поисках видеокамер, за что незамедлительно был награжден легким, но обидным ударом по шее.
"Прямо!" -- сказал голос за спиной, и Федор пошел прямо по коридору, мимо мощных металлических дверей с закрытыми окошечками посередине.
"Стой! Лицом к стене!" -- посоветовали Сивцову у двери с номером "8".
Федор подчинился. Залязгали стальные засовы, и только сейчас Сивцов по-настоящему испугался. Тут же пришли на память рассказы всегда обо всем знающего Ефима, как в милиции неугодных заключенных бросают в специальные камеры, в которых их душат.
"Заходи!" -- услышал он голос за спиной и, как под гипнозом, сделал шаг в душную темноту камеры.
"Ну почему Амине именно в эти выходные понадобилось ехать к маме?" -- успел подумать отчаявшийся остаться в живых Сивцов.
В этот момент с бодрым гильотинным звуком за его спиной захлопнулась дверь.


Когда глаза привыкли к полумраку, Федор осмотрелся. На Сивцова с умеренным любопытством смотрело человек шесть жуткого вида мужиков.
-- Здорово! -- сказал один из них, по пояс голый и весь в страшных синих татуировках. -- Чего столбом встал? Давай, заходи, что ли, познакомимся.
Федор понял, что сразу его душить никто не собирается и немного успокоился. Он сделал два шага внутрь камеры и оказался почти на ее середине. Несмотря на то, что внутри находились шесть человек, спальных мест, как успел заметить Сивцов, было только четыре -- два яруса слева и два справа. Сейчас все здешние обитатели занимали нижний ярус -- похоже, до появления Федора шла игра в карты, но пришлось на время прервать неположенное занятие, чтобы не лишиться самодельного инвентаря -- азартные игры находились под строгим запретом. Все с интересом смотрели на Сивцова -- видимо, своим появлением он разогнал царящую здесь скуку.
-- Ну че, -- сказал голый, -- давай, представься: кто такой, откуда, какая статья?
-- Федор Сивцов, институт стали и сплавов, -- представился новоиспеченный узник, робея. -- Статей, к сожалению, не писал. Вот наш профессор, Иван Артемьевич, тот каждый год печатается. Один раз даже в зарубежном...
-- Эй ты, хорош под дурика косить, -- перебил его другой заключенный, в тельняшке. -- Здесь свои все. Тебя за что закрыли?
-- Сюда-то? -- уточнил Федор, смущаясь. -- За убийство.
-- Да иди ты! -- поразился голый, недоверчиво оглядев нового сокамерника с ног до головы. -- Неосторожное, что ли?
-- Нет, -- Сивцов даже зарделся от удовольствия, так ему льстила реакция уголовников, -- за умышленное.
-- Ну-ка, Слива, встань-ка, -- сказал мужик в тельняшке сидящему напротив худенькому пареньку. -- Уступи дяде место. Видишь -- у него статья серьезная, не то что ты со своей "бакланкой". Вставай, вставай, постоишь немного, не переломишься. А не то он тебя перышком -- чик! -- по горлу и под шконку! -- и, довольный своей шуткой, заржал.
-- Садись, -- указал Федору на освободившееся место полуголый. -- Погоняло-то есть? Как кличут?
Сивцов поперхнулся и попытался как-то выкрутиться; он хотел сказать: "Раньше было, а сейчас нет", имея ввиду свою детскую кличку "Сивый", но смешался, закашлялся и у него получился какой-то непонятный "бынет".
-- Быня? -- переспросил полуголый. -- Хм... Вроде что-то знакомое, только вот никак не вспомню, -- он неожиданно встрепенулся. -- Это не вы два года назад с Зайцем кассу на Высоцкого взяли?
Федор на всякий случай кивнул.
-- Во, -- обрадовался новый сивцовский кореш, -- я ж говорю, что крутится у меня в голове какой-то Быня, а у меня память -- дай бог каждому! -- он радостно потер руки. -- Меня как Мальборо многие знают, а это -- Турист, -- он кивнул в сторону "тельняшки". -- Будем знакомы!
Сивцов пожал руки сокамерникам, затем его познакомили с менее серьезными обитателями изолятора -- хулиган, брачный аферист и два мелких вора. Все они смотрели на Федора с явно читаемым уважением в глазах и он даже немного собой погордился.
"Ефим бы сдох от зависти!" -- думал опасный преступник.
-- Слушай, а че у тебя с ногами? -- спросил через некоторое время Турист, глядя на намотанные на Сивцова простыни.
-- Ножом изрезал, -- небрежно бросил Федор. -- При задержании.
-- Во, менты-суки! -- поразился Мальборо. -- Нормальных бинтов, что ли, не нашли? А тебя кто задерживал?
-- Майор Сомов, -- поднапрягшись, вспомнил Сивцов фамилию своего недавнего противника. -- Со всем своим спецназом.
Мальборо изумленно присвистнул и переглянулся с Туристом.
-- Сомов, конечно, тот еще волчара... Ему лучше под горячую руку не попадаться, -- пробормотал Турист. -- А он тебя сам заломал? Он обычно сам любит брать...
-- Нет, не сам, -- Федор беззаботно махнул рукой. -- Хотел сначала сам, но я его оглушил. Он сейчас в больнице должен быть. Меня там чуть не убили из-за него потом... Вот так пули прошли, -- Сивцов показал, как прошли пули, хотя даже приблизительно не догадывался, где и как они прошли на самом деле.
-- Сомова оглушил... -- произнес обалдевший Мальборо. Вся остальная камера, раскрыв рот, смотрела на своего нового героя. -- Ну, ты, Быня, блин, даешь...
-- Слушай, -- спросил вдруг Турист, -- А кто у тебя "терпила"? Ну, кого ты завалил? Сомова с его волкодавами абы на кого не пустят...
-- Да никого я не убивал! -- взорвался Федор. -- Сколько раз можно повторять!
-- Да, ладно, ладно, -- испугался неожиданной вспышки эмоций Мальборо. -- Понятно, что все мы тут ни за что сидим. А все-таки -- кого тебе шьют?
Сивцов оглядел притихшую аудиторию, которая, казалось, ждала от него какого-то чуда, выдержал изрядную паузу, вздохнул и ответил:
-- Папу.
Чудо удалось на славу. Некоторое время все сидели молча и только переглядывались. Затем Мальборо восхищенно выматерился и уставился на Туриста. Турист, не отрываясь, глядел на Федора. "Шестерки" тоже смотрели на знаменитого убийцу недоверчиво-радостно-преданными глазами.
-- Ну, ты, Быня, опять, блин, выдал... -- проговорил, приходя в себя, Мальборо. -- Да об этом весь изолятор с самого утра гудит! А это ты, значит... А я думаю, чего это тебя к нам закинули, а не в "пятерку" или "тройку" -- там и народу поменьше, и все такое. А тут вона какое дело...
-- А что в "пятерке"? -- запоздало испугался Сивцов. -- И в "тройке"?
-- Так в тех хатах из Папиной кодлы пацаны сидят, -- охотно пояснил Турист. -- Они ж тебя за Папу на ленточки бы порезали. Ну да менты тоже не дураки -- к нам, в "восьмерку", тебя закинули. Знают, что мы с папановскими "на ножичках", а значит, ты для нас дорогим гостем будешь! -- он снова захохотал, довольный своим остроумием.
-- Да уж, -- поддержал его Мальборо. -- А у нас и угостить-то тебя нечем! Крендель, у тебя там вроде было чего-то из хавки, ну-ка доставай! Да, Быня, ты просто демон какой-то... Как ты, интересно, Папу подловил? Он по жизни шибко осторожный был... На улице? Так он вроде всегда со своими барбосами ходит...
-- Не, -- ответил Федор с набитым ртом, в который он успел запихать полпачки поднесенного Кренделем магазинного печенья. -- Он дома был. В ванной...
-- Так ты что, вскрыл таки его хваленую дверь? -- восхитился Турист. -- А он-то на весь город волну гнал: Германия, индивидуальный заказ, то, се! Ха! Пришел Быня, дверь -- щелк! -- , Папу -- хлоп! -- вот тебе и Германия, ешкин корень! Пишите письма! -- Турист снова трубно расхохотался и так хлопнул Сивцова по спине, что тот едва не подавился очередной порцией печенья.
-- Не, если честно, то Папу давно пора кончать было, -- поддержал Туриста Мальборо. -- Ему уж последние лет пять, наверное, на кладбище прогулы записывали. А в последний год совсем зарвался -- многим серьезным людям мешать стал... Вот кто-то, -- он подмигнул Сивцову, -- и пригласил Быню. Уладить, так сказать...
Сивцов снова поперхнулся печеньем.
-- Да не убивал я его, сколько можно говорить! -- он оглядел всех присутствующих и принялся за вторую пачку печенья, которую, повинуясь голодному взгляду нового "авторитета", достал откуда-то печальный Крендель.
-- Все, все, -- выставил перед собой ладони Мальборо. -- Нет, так нет, чего ж тут непонятного? Тема закрыта, -- и он обвел грозным взглядом остальных. -- Всем ясно?
Всем было ясно.


Через полчаса принесли обед -- невкусный суп из капустных листьев и картошки и жидкий чай. Чай обожравшийся печеньем Федор выпил сам, а свою порцию баланды милостиво отдал несчастному Кренделю, который вспоминал -- видели Мальборо с Туристом, что у него в заначке оставался еще кусочек сала, или не видели?
После обеда за Сивцовым пришли и снова повели его на допрос. Отдохнувший следователь думал, что уж сейчас-то он быстро закончит разбираться с Федором, но не тут то было. За час с небольшим подозреваемый в убийстве окончательно запутал бедного Евгения Модестовича, а когда под конец допроса в очередной раз назвал его Серафимом Игнатьевичем, тот не выдержал и ударил Сивцова папкой с уголовным делом по голове. Когда Федор пообещал пожаловаться на произвол со стороны следователя "начальнику тюрьмы", Евгений Модестович затравленно посмотрел на своего оппонента, скомкано извинился, сказал, что раньше с ним такого не бывало, и отправил Сивцова обратно в камеру.
-- Ну и как там? -- живо поинтересовался у вернувшегося Федора Турист. -- Ничего нового не пришили?
-- Не без этого, -- степенно молвил Сивцов, присаживаясь на краешек нар. -- Еще один труп у них имеется -- тоже мой, говорят.
-- Да ну? -- обрадовался Мальборо. -- Известно, кто?
-- Некто Калган, -- ответствовал только что допрошенный. -- А печенья больше нет?
-- Екарный бабай... -- только и смог выдавить из себя Турист. -- Ты, Быня, получается, за один день половину штаба ихнего угваздал. Им теперь и не оправиться, наверное... Как думаешь, Мальборо?
-- Наверное... У них заместо Папы если кто и мог встать -- так это только Калган. Он один полностью во всех курсАх был. Да, Быня... Тебя бы Трофиму показать -- ему такие отчаянные как раз нужны, -- Мальборо посмотрел на Федора задумчиво. -- Ты бы у него быстро в гору пошел...
-- Слушай, Мальборо, а может его завтра?.. -- Турист непонятно кивнул на Сивцова. -- Ну, в смысле -- где двое, там и трое, а? Нам Трофим спасибо скажет за такого человека!
Мальборо немного подумал, затем тряхнул головой:
-- Ладно, пойдем, пошепчемся! -- они встали и направились в дальний угол камеры. -- Извини, Быня, сам понимаешь... -- сказал ему из угла Турист. -- А ты, Крендель, пока сальца порежь, знаю, есть у тебя в заначке...
Крендель глубоко вздохнул, полез зачем-то под нары и что-то долго и шумно там искал, поминутно вздыхая и бормоча вполголоса. В углу совещались ожесточенным шепотом. "Ладно, если что -- вместе ответим...", -- услышал Федор конец непонятного ему спора и Турист, обернувшись, махнул ему рукой. Сивцов подошел и, повинуясь жесту, наклонился к заговорщикам.
-- Значит так, Быня, -- горячо зашептал ему в ухо Мальборо. -- Завтра отсюда идет этап в Казань. Из нашей хаты в ту сторону повезут четверых -- меня, Туриста, Кренделя и вон, Саняру. Везут "автозаком" до загородной станции, дальше -- поездом. Нас с Туристом люди Трофима в пути отбивать будут, -- он оглянулся на остальных, -- но об этом только мы вдвоем знаем. Остальные вряд ли побегут -- им ни к чему свои мизерные срока увеличивать, а нам -- один хрен пожизненное ломится. С паровоза свалить -- проблема, там охрана вэвэшная, поэтому наши пацаны "автозак" за городом как-то притормозят, что-нибудь уж там придумают, ну, а мы в это время и подорвем когти! Ну как тебе?
-- Нормально, -- сказал Сивцов.
-- Ну так что? Ты с нами? -- зашептал в другое ухо Турист.
-- Куда? -- поразился Федор.
-- Как куда? -- крякнул от досады Мальборо. -- Мы ж тебе толкуем -- уйдем все втроем, а там -- к Трофиму, на "лежку", у него отличное место есть. Ни одна собака не найдет! Ведь тебе, я так понимаю, суда ждать тоже резона нет. Шутка ли -- два "жмурика"! А тут такая возможность подворачивается! Потом локти кусать будешь. Ну как?
-- А сколько мне могут дать за двух этих... ну, как их... "жмуриков"? -- Сивцов был почему-то абсолютно уверен, что дотошный Евгений Модестович обязательно докажет причастность Федора к убийствам.
-- Ха! Да двадцатка -- это в самом лучшем случае! А вернее всего -- пожизненное. "Заказняк" все-таки. Давай, Быня, решайся! Ты мужик тертый, -- и в дороге вместе легче придется, и Трофим нам за тебя спасибо скажет -- Папа ему давно поперек горла стоял. Глядишь, и премию какую от него получишь!
-- Да я-то согласен, -- окончательно решился Сивцов, -- только как же я с вами поеду? Меня, наверное, следователь не отпустит...
-- Шутник ты, Быня, чес-слово! -- облегченно расхохотался Мальборо. -- Да вон вместо того же Кренделя и поедешь! Вы с ним даже похожи чем-то. Ты думаешь, тут физиономии особо сверяют? Хрена лысого! Никто ведь по своей воле на этап не пойдет. Сказали -- "Кренделев", и менты уверены, что выйдет именно Кренделев, а не кто-то другой. Вот ты и будешь у нас завтра Кренделевым! Это при посадке в поезд уже серьезно сверять с личными данными станут, да мы до паровоза-то доезжать и не собираемся! Дошло?
-- Здорово! -- искренне восхитился Федор. -- А Кренделев пусть вместо меня на допросы ходит! То-то Алексей Терентьевич удивится!
-- Ну, это уж по желанию Кренделева! -- захохотал довольный поворотом дел Турист. -- А что это за следак такой -- Алексей Терентьевич? Новый что ли?
-- Не знаю, -- пожал плечами Сивцов. -- Наверное.
-- Да нет, -- вступил в разговор Мальборо, -- к нему, наверное, из Генпрокуратуры следака прислали, вот мы и не знаем таких. Быня же у нас -- знаменитость! Тьфу-тьфу-тьфу, если завтра все нормально обойдется -- вот подарочек-то Трофиму сделаем!
-- Да уж, -- усмехнулся Турист и тут же крикнул: -- Эй, Крендель, сало нарезал? Молодец! Давайте-ка, пацаны, закусим, чем Бог послал!
Все сели за импровизированный стол, разобрали бутерброды, нарезанные при помощи заточенной алюминиевой ложки. Настроение во время трапезы царило самое приподнятое. Мальборо отвешивал Сливе веселые необидные щелбаны, Сивцов, по своему обычаю, мычал с набитым ртом саундтрек из "Джентльменов удачи", Турист беспрестанно и, как казалось Федору, беспричинно хохотал, и только Крендель грустно смотрел на быстро исчезающие кусочки сала. Видимо, решив подбодрить товарища, Мальборо сообщил ему новость часа:
-- Крендель, ты в курсе, что не идешь с завтрашним этапом? Так что можешь отдыхать, тебя никто не потревожит -- мы договорились.
-- К-как не иду? -- спросил несчастный Крендель. -- Совсем?
-- Совсем, -- отрезал Мальборо. -- Вместо тебя идет Быня. Ему нужнее. Так что, когда утром выкрикнут Кренделева -- лежи и не дергайся! Усек?
-- Усек, -- упавшим голосом пробормотал Крендель. -- А че мне ментам потом говорить? Они ж меня с дерьмом сожрут...
-- Не боись, не сожрут, -- помог с другой стороны Турист. -- С тебя-то какой спрос? Скажешь -- спал, ничего не видел, ничего не знаю. А то, что другой человек у них на этап ушел -- так это уже их головные боли, тут не тебя, а их начальство жрать будет! Ясно?
-- Ясно, -- Крендель приободрился. -- А зачем это? Менты же, как прочухают, что обознались -- Быню сразу с поезда снимут -- и обратно. А меня -- туда. Только уже со следующим этапом.
-- А вот это уже не твоего ума дело, Крендель, -- задушевно произнес Турист, обнимая мгновенно съежившегося Кренделева за плечи. -- Может, Быня просто прокатиться хочет? Развеяться, так сказать, на березки из окна посмотреть? И все, перестали эту тему обсуждать, ясненько?
Крендель торопливо закивал, а остальные сделали вид, что вообще не слышали никакого разговора.
-- Вот и славненько, -- сказал Мальборо, зевая. -- Давайте-ка укладываться спать, а то, сдается мне, денек завтра муторный предстоит...


Федору снова приснился сон.
Во сне его вели на веревке прямиком в татаро-монгольское иго, а Амина с Алисой махали ему вслед платочками и почему-то громко хохотали. Алиса сквозь смех просила привезти ей из плена куклу Барби, а рядом со связанным Федором на маленьких кривых ножках бежал Евгений Модестович, бил Сивцова папкой с делом по голове и после каждого удара радостно кричал: "Ходя, соли надо?"
Таких страшных снов Федор не видел уже давненько, поэтому он тут же проснулся, едва сдержав крик ужаса. К счастью, в реальности все было хорошо -- Сивцов преспокойно лежал на тюремных нарах. Вокруг все мирно спали -- до утра еще было далеко. Федор перевернулся на другой бок, сетуя себе под нос о жестких досках, из-за которых снится всякая чушь, и через минуту снова уснул.
В эту ночь ему больше ничего не снилось

[rеdman]

СПАСЕНИЕ БЛИЗКО


Капитан Семен Попович пришел сегодня на работу чуть раньше обычного и тем не менее рядом с их с Витькой кабинетом уже сидела какая-то молодая женщина.
"Симпатичная, -- мимоходом отметил Попович. -- Хотя, похоже, и проплакала всю ночь".
-- Вы ко мне? -- спросил капитан, отпирая кабинет.
-- Мне нужен капитан Попович, -- неуверенно произнесла женщина, -- или старший лейтенант Синельников.
-- Я Попович, проходите, -- пригласил жестом Семен. -- Вы по какому вопросу?
-- Да у меня, вообще-то, повестка к следователю, -- замялась посетительница, -- а его еще нет...
-- Неудивительно, -- перебил ее Попович, отпирая сейф. -- Рабочий день начинается только через пятнадцать минут. Да вы присаживайтесь, присаживайтесь... И что же?
-- Да, -- продолжала женщина. -- Следователя еще нет, а внизу мне сказали, что вы тоже занимаетесь этим делом...
"Да она просто красавица!" -- мысли Семена почему-то упорно сбивались не в ту сторону и он, тряхнув головой, заставил себя вникнуть в суть разговора.
-- Каким именно делом? -- уточнил капитан. -- У меня их, по-моему, тысяч сто. А может, двести. И все срочные.
-- Как двести? -- изумилась ранняя посетительница.
-- Это я так шучу, -- вздохнув, пояснил Попович. -- Иногда не очень удачно. Так что извините.
-- Ничего, ничего, -- она заторопилась. -- Мне позвонили вчера утром, по поводу мужа -- он попал в какую-то неприятность, и его обвиняют в убийстве. А здесь никто ничего не говорит, и я уже не знаю, к кому обращаться...
-- Подождите, подождите, -- снова перебил ее Семен. -- Я вам так тоже ничего не скажу! У нас тут почти каждое дело -- убийство. Отдел у нас такой, понимаете? Дайте мне хоть немного информации: что за убийство, когда произошло, кто ваш муж, кого убили? Тогда я, может быть, вспомню.
-- Да вчера ночью это произошло, -- быстро проговорила женщина. -- Соседа нашего убили, Папанова Виктора Васильевича! А мой муж оказался в его квартире -- не знаю как, но уверена, что случайно! Он у меня, знаете, такой... такой...
-- Идиот, -- вырвалось у Поповича. -- Извините, пожалуйста...
-- Ничего, -- сказала женщина, почему-то обрадовавшись. -- Значит, вы видели его, правда? С ним все в порядке? Он не ранен?
"Ну надо же, -- расстроился про себя капитан. -- У такого записного придурка -- и такая умница и красавица жена!"
-- Он не ранен, -- отчеканил Семен. -- Ранены несколько сотрудников милиции. И ранены, кстати, благодаря вашему... гм... супругу! Вас, я забыл, как зовут?
-- Амина...
-- А по отчеству?
-- Ой, да что вы, ну какое еще отчество? -- она смущенно улыбнулась, и капитан тут же простил ее мужу половину раненых сотрудников. -- Просто Амина.
-- Ну, тогда и вы можете звать меня просто Семеном, -- Попович улыбнулся в ответ. -- Что ж, Амина, давайте вместе обсудим сильно запутанную судьбу вашего благоверного.
-- А она сильно запутанная? -- с замиранием сердца спросила Амина.
-- Просто ужасно, -- заверил ее Семен. -- Но у вас есть один маленький повод для радости: я не верю, что ваш Сивцов и в самом деле убийца.
-- Спасибо, -- искренне сказала Амина. -- Спасибо, Семен.
-- Пока не за что, -- развел руками капитан. -- Дальше все -- хуже некуда.
-- Скажите мне все, прошу вас, -- умоляюще проговорила жена злодея. -- Много он успел натворить? Ну, прежде чем его... обезвредили?
-- Да уж порядком, -- вздохнул Попович. -- Следственная бригада из квартиры убитого вот уже вторые сутки не вылазит -- следы пребывания Сивцова Федора Юрьевича в этой скорбной обители описывает. Я вчера вечером туда заезжал -- мужики злые все, матерятся, как сапожники. И в самом деле -- нормальному человеку, чтоб столько следов после себя оставить -- недели мало будет! А этот ваш Сивцов, пожалуйста -- за пару часов такой кавардак в квартире навел, что... В общем, я ребят вполне понимаю.
-- Господи, да что он там натворил? -- ужаснулась Амина. -- И, главное, зачем?
-- Зачем, говорите? -- усмехнулся Семен. -- Лично я -- не знаю. Сам он показал на допросе, что готовился оборонять квартиру сначала от преступной группы, а затем -- от сотрудников милиции, которые его якобы хотели убить. Он успел забаррикадировать дверь в квартиру, которую после этого пришлось взрывать, успел каким-то образом порезать себе ногу и заляпать всю квартиру кровью, из-за чего криминалисты предположили следы борьбы и пошли по пути ложных представлений о происшедшем, да он много чего еще успел! Вот скажите, например: зачем надо было обклеивать всю квартиру покойного старыми плакатами "Нет войне"? Не знаете? Или вот еще задачка: зачем было нести из коридора одежду хозяина, чтобы бросить ее на его же труп, плавающий в ванне? А? Каково? Я уж не говорю о том, чтоб сбросить с антресолей гипсовый бюст на голову командира группы захвата! Это -- вообще ни в какие ворота!
-- А с ним все в порядке? -- дрожащим голосом спросила расстроенная до крайности Амина. -- Ну, с этим... С командиром группы?
-- Относительно, -- неохотно буркнул капитан. -- Из госпиталя своими ногами ушел. Сейчас дома отлеживается. Сотрясение у него.
-- Пожалуйста, скажите мне его адрес, -- попросила супруга террориста. -- Я ему фруктов свежих принесу, да и извиниться бы очень хотелось!
-- Не надо, -- смягчился от такого прямодушия Попович. -- Он у нас человек, конечно, серьезный, опытный, но ей богу, может не сдержаться, если еще раз имя вашего мужа услышит. Я уж лучше сам ему передам ваши извинения -- мы с ним хорошие друзья, так что я аккуратно...
-- Просто ума не приложу, -- продолжала Амина, -- зачем он туда вообще поперся? Ведь сказала ему -- сиди дома, смотри телевизор, продукты есть, не ходи никуда! -- на ее миндалевидные глаза навернулись слезы.
"Вот блин, -- в сердцах подумал Семен. -- Обо мне бы кто так волновался!"
Вслух же сказал:
-- Говорит, что сосед, то есть потерпевший, затопил вашу квартиру водой. Он поднялся узнать, в чем дело, а дверь якобы была открыта, ваш сосед -- уже мертв.
-- Значит так и было, как он говорит! -- горячо воскликнула Амина. -- Во-первых, Феде в жизни не придумать такого специально, а во-вторых, -- он за всю свою жизнь и мухи не обидел! Его бьют -- это да, а он даже руку ни на кого поднять не в состоянии!
-- Отвечаю по пунктам, -- сказал Попович, предвкушая разоблачение Феди в глазах жены. -- Первое -- насчет того, что он сам ничего такого специально придумать не может: не далее, как вчера, сразу же после задержания, ваш муженек, не моргнув и глазом, ловко поименовал себя Синяковым Андреем Валерьевичем, -- Семен заглянул в какие-то бумаги, -- тысяча девятьсот тридцать третьего года рождения и, ко всему прочему, холостым. -- Капитан посмотрел в удивленно округлившиеся глаза напротив и продолжал: -- Вас, Амина, он, ничтоже сумняшеся, сделал племянницей своего дедушки по материнской линии. Хорошо еще, что рядом оказались соседки-понятые, которые и помогли прояснить ситуацию с вашим супругом.
-- Господи, стыд-то какой, -- пробормотала Амина, порозовев. -- А я-то, дура, думаю -- чего это соседки на меня так странно смотрят и все время за спиной шепчутся? Ну, приди только у меня домой...
-- А по поводу "мухи не обидит", -- продолжал свою обличительную речь Попович, -- могу вам прочитать заключения медиков военного госпиталя, -- он выудил из кучи бумаг еще один листочек. -- Вот, пожалуйста: "Чирков Алексей, старший прапорщик. Сложный перелом ноги со смещением. Ушиб коленного сустава. Ушиб мягких тканей бедра". Смотрим дальше. "Ефимович Дмитрий, сержант. Ушиб грудной клетки, закрытая черепно-мозговая травма, сотрясение головного мозга". Или вот, мое любимое: "Сомов Александр, майор. Закрытая черепно-мозговая травма, сотрясение головного мозга по типу контузии". А? По типу контузии! А вы мне про каких-то мух толкуете!
-- Ну пусть даже это все правда, -- Амина упрямо подняла голову и посмотрела в глаза капитану, -- Но ведь не он же Папанова убил! Ведь вы сами мне только что говорили, что не верите в это!
-- Не верю, -- легко согласился Семен. -- Потому что слишком уж невероятные вещи творил ваш муж в квартире потерпевшего, чтобы на самом деле являться убийцей. Убийцы себя так по-идиотски не ведут. Особенно после совершения преступления. Другое дело, что после пребывания Сивцова в этой злосчастной квартире, шансы найти настоящего убийцу Папанова практически равны нулю.
-- Почему? -- удивилась Амина.
-- Да потому! -- взорвался капитан. -- Потому что ваш благоверный потрудился на славу! Он, видимо поставил себе в задачу, чтоб в квартире не осталось никаких пальцевых отпечатков, кроме его собственных! Никаких! А чтобы окончательно загнать наших экспертов в тупик, он еще передвинул всю мебель в квартире, а так же вывалил из шкафов всю одежду и постельное белье! А затем вытащил все это в коридор и уляпал все вокруг своей кровью. А больше -- ничего особенного. Только и всего!
-- А что думает по поводу убийства следователь? -- осторожно спросила Амина. -- Он тоже не считает Федю убийцей?
-- Женька-то? -- хмыкнул Попович. -- Конечно, не считает. Что он -- совсем без глаз, что ли?
-- Тогда, -- стесняясь, начала Амина, -- может быть, стоит его отпустить? Или это запрещено?
-- А вот это уж дудки! -- радостно объявил Семен. -- Я, может, и отпустил бы его исключительно ради вас. Но больно уж остальной народ зол на вашего Сивцова. Он даже Женю, следователя нашего, сумел достать. Уж на что, казалось бы, спокойный человек, а и то мне признался: хочется ему Федора Юрьевича избить временами. А ведь решение об избрании меры пресечения следователь принимает. Так что, Амина, -- он развел руками, -- рад бы, но не могу. Не я решаю такие вопросы.
Амина неожиданно заплакала. Она молча смотрела куда-то в сторону, а слезы тихо, но неудержимо катились из ее красивых глаз. Поповичу стало не по себе -- больше всего на свете он не любил женских слез. Особенно, когда плакали такие симпатичные женщины. Особенно, когда они плакали по такому дураку мужу.
-- Да не расстраивайтесь вы, Амина, -- пробормотал он, смешавшись. -- Ну что вы, в самом деле? Ему это только на пользу пойдет, честное слово! Посидит несколько дней, ума наберется, подумает над своим поведением -- сразу шелковым станет, вот увидите! Да что ж вы все плачете-то?
-- Извините меня, Семен, -- прошептала Амина, аккуратно промокая глаза крохотным платочком. -- Извините...
-- Ох ты, боже ж ты мой, -- тяжело вздохнул капитан. -- Ну неужели он вам так уж нужен, ваш Федор? Отдохнули бы вы лучше от него. С недельку...
-- Дочка спрашивает, -- негромко сказала Амина. -- Где папа, да где папа. А что я ей скажу? Да еще не сегодня-завтра по двору слухи пойдут, соседки уж постараются, а там и доброжелатели найдутся -- шепнут девочке, что папа в тюрьме, а что я смогу ей ответить? Единственный способ -- это предъявить папу.
-- Ладно, Амина, -- крякнул Попович, подумав. -- Исключительно ради вашей красоты.
Он поднял трубку телефона и набрал номер.
-- Алло! Жень, ты? Привет, Попович беспокоит. Зайти сможешь ко мне? Да так, обсудить кое-что. Только пришел? Да нет, не спеши тогда. О кей, давай через пятнадцать. Договорились, -- капитан положил трубку на место и посмотрел на Амину.
-- Значит так Амина, -- сказал он серьезно. -- Следователь, который сейчас придет сюда -- мой друг. Его зовут Евгений Модестович, можно просто Евгений. Я думаю, что мне удастся уговорить его выпустить вашего лоботряса под подписку о невыезде, только вы мне должны немножко помочь. У вас есть с собой деньги?
Амина торопливо закивала и полезла в сумочку.
-- Да что ж вы, в самом деле, -- разозлившись, остановил ее движение Семен. -- Дослушайте сначала!
Амина отложила сумочку и с такой надеждой посмотрела на Поповича, что ему стало неловко.
-- Женька у нас большой любитель коньяка, -- начал объяснять задание капитан. -- Так что сходите пока в магазин и купите ему бутылочку чего-нибудь поприличнее. А я, пока вы ходите, начну его аккуратно подталкивать на нужную нам лыжню. Когда вы вернетесь -- тут-то мы его втроем и захомутаем.
-- А почему втроем? -- удивилась Амина. -- Будет кто-то еще?
-- А как же? -- радостно воззрился на нее Семен. -- Вы, я и коньяк! Женьке ни за что не устоять, -- и он так задорно подмигнул Амине, что та не выдержала и рассмеялась.
С резко поднимающимся настроением Амина побежала в магазин, а Попович остался дожидаться "великого и ужасного" Евгения Модестовича.


Когда Амина вернулась, следователь уже сидел напротив капитана и о чем-то повествовал, оживленно жестикулируя. Обернувшись в сторону открывшейся двери, он вскочил, картинно округлил глаза и вскричал:
-- Боже мой, Семен! А еще друг называется! Таких умопомрачительных свидетельниц у меня уводишь! И кто ты после этого? -- он помог Амине раздеться и провел ее до стула. Она села, чувствуя себя непривычно под двумя красноречивыми взглядами.
-- А ты бы, Женечка, попробовал хоть раз на работу пораньше придти, -- поддел его Попович. -- Глядишь, и тебе повезло бы. Знакомьтесь, Амина, это Евгений -- самая светлая голова во всем управлении. Знакомьтесь Евгений, это Амина -- самая симпатичная женщина из всех, кого я когда либо встречал утром у дверей своего кабинета. А также, по совместительству и недоразумению, жена известного с недавних пор всему городу субъекта.
-- М-да, -- протянул Евгений. -- Наслышан. И даже навиден, к сожалению... Редкостный экземпляр. Он и дома такой же?
-- Да нет, что вы! -- вступилась за Федора Амина. -- Он дома хороший. Дочку очень любит и вообще... Просто он немного нескладный и в истории все время попадает...
-- Да уж, история, ничего не скажешь, -- хмыкнул Семен.
Амина тем временем выставила на стол бутылку армянского коньяка и большой набор шоколадных конфет.
-- Евгений Модестович, -- начала она неуверенно. -- Вы бы отпустили Сивцова под подписку, а? Нельзя ему в камере -- он там опять чего-нибудь устроит! Пожалуйста...
-- Да чего можно в камере устроить? -- удивился Евгений Модестович. Затем кивнул на бутылку и перевел суровый взгляд на Поповича. -- А это, я так понимаю, взятка, которую один бессовестный капитан, прикрываясь моим честным именем, обманом выманил у слабой и беззащитной женщины?! -- и следователь сурово засопел, театрально раздувая ноздри.
Семен беззаботным и чистым взором смотрел в потолок, а Амина переводила испуганный взгляд с одного на другого. Наконец, Евгений решил сменить гнев на милость. Перестав сопеть так же неожиданно, как и начал, он посмотрел на Амину, подмигнул одним глазом и спросил:
-- А лимончик вы, случайно, не купили?
-- Нет, -- засуетилась Амина, собираясь снова бежать в магазин. -- Сейчас!
-- Стоп! -- властно остановил ее следователь. -- У меня где-то был. Минуточку.
И он плавно удалился из кабинета. Амина перевела дух и только тут заметила, что Попович весело смотрит на нее.
-- Испугались? -- спросил Семен.
-- Не то слово, -- призналась Амина. -- Я думала, он сейчас и вас, и меня посадит. За взятки.
-- Это он шутит так, -- пояснил капитан. -- Строгость на себя напускает. Женька ужасно мягкосердечный человек, но пытается в себе это искоренить -- считает, что следователь должен быть жестким. Вот и отрабатывает свои приемчики при всяком удобном случае.
-- А как вы думаете, Семен, -- осторожно спросила Амина, -- он Федора отпустит?
-- Отпустит, -- раздраженно буркнул Попович. -- Что вы, в самом деле, со своим Федором, как с писаной торбой носитесь?
-- А он сейчас в этом здании находится? -- не унималась Амина.
-- В этом, в этом, -- успокоил ее капитан. -- В подвале он сидит, почти что под нами.
-- Как бы он не натворил здесь чего, -- словно сама себе сказала Амина. -- А то точно не выпустят...
Семен снова с интересом посмотрел на нее, но от комментариев воздержался. В этот момент в кабинет влетел уже окончательно растерявший всякую строгость Евгений. В руках он держал немного дрябловатый лимон.
-- Вот! -- провозгласил он, держа лимон над головой, как чемпионский кубок. -- В сейфе лежал! Семен, есть нож?
-- Ты бы, Женя, лучше Амину успокоил, -- протягивая ему нож, посоветовал капитан. -- А то она боится, что с нашим общим другом может какая-нибудь неприятность в ИВС произойти.
-- Какая неприятность, Амина? -- спросил следователь, ловко нарезая лимончик. -- Давайте сделаем так: вы мне называете версию какой-нибудь неприятности, а ее мигом разбиваю в пух и прах. Идет?
-- Да он бы, главное, оттуда никуда не делся до освобождения, -- попросила Амина. -- А больше мне ничего и не надо.
-- Ну, -- усмехнулся Евгений Модестович, -- тут и разбивать даже нечего. Ввиду полной несостоятельности данной версии. Куда он может из камеры, как вы выражаетесь "деться"? Вам самой не смешно?
-- Ну, не знаю, -- протянула Амина. -- Он, знаете, какой...
-- Знаю! -- отрезал следователь. -- Все, слышать больше ничего не хочу о Сивцове в ближайшие пять минут! Берите, Амина, -- он кивнул на стол, и Амина только сейчас заметила, что он уже успел разлить коньяк в три неизвестно откуда взявшихся рюмки.
-- Ой, а можно я не буду? -- испугалась Амина. Она даже в компании друзей редко употребляла алкоголь, а так, как сейчас, только-только познакомившись с людьми, ей вообще не приходилось пить.
-- Нельзя! -- отрезал Евгений, снова напустив на себе строгость. -- Иначе я не то что не отпущу Сивцова, а вообще, -- он повращал глазами для устрашения, -- прикажу его расстрелять! -- и он состроил Амине зверскую рожу. Та ойкнула и быстро схватила свою рюмку.
-- Ну, -- сказал Семен, -- за знакомство!
Выпили, закусили лимоном и конфетами. Попович посмотрел на сосредоточенную Амину и понял, что она может сейчас выпить с ними еще две, три, а может и пять рюмок коньяка, но все это будет сделано исключительно ради скорейшего освобождения ее непутевого мужа -- Федора Сивцова. Семену стало почему-то грустно.
"Любит она его, что ли? -- не спеша рассуждал он, обсасывая дольку лимона. -- Вот повезло-то дураку!"
-- Ну что, Семен, -- разогнал его невеселые мысли Евгений, -- отпустим оболтуса нашего? Под подписочку?
-- Звони, -- вяло отозвался Попович. -- Он в "восьмерке" вроде должен сидеть, вместе с трофимовскими.
Амина переводила напряженный взгляд с одного на другого, пытаясь вникнуть в смысл непонятных слов. Евгений Модестович снял трубку.
-- Алло, -- сказал он через секунду, -- ИВС? Сивцова из "восьмерки" в двадцать третий доставьте. Да, к Поповичу... Все, -- он положил трубку и разлил еще по одной. -- Ну, Амина, за возвращение вашего непутевого мужа в лоно семьи!
Выпили еще по одной. Сивцова почему-то все не вели. Раздался телефонный звонок, от которого все разом вздрогнули.
-- Тьфу ты, черт! И когда ты, Семен, громкость отрегулируешь? -- пробормотал Женя, беря трубку. -- Але! Что? Не понял, что значит "уехал"? Погодите, кто говорит? Ты чего, сержант, белены объелся?! Какой еще, твою мать, этап?! Он здесь должен быть, следствие идет! Кто это сказал? В камере сказали? А ты проверял? Ну так иди и проверь, умник! Он, может, сидит там в уголке, да смеется над тобой, придурком! -- он в сердцах бросил трубку. -- Блин, наберут идиотов по объявлению! Представляешь, он, говорит, на этап ушел, в Казань! Как тебе это нравится?
-- Совсем мне это не нравится, -- сказал Попович, поднимаясь. -- Спущусь-ка я сам в ИВС, все на месте выясню, -- он стремительно вышел.
В тревожном ожидании прошло около пятнадцати минут. Женя все это время барабанил пальцами по столу, а Амина ерзала на стуле, как будто тот был весь утыкан иголками. Наконец вернулся мрачный Семен.
-- Вы были как всегда правы, Амина, -- заявил он с порога. -- Он именно "делся". Куда-то взял вот -- и "делся"! -- Он с силой ударил по дверному косяку. -- Да что ж это за человек такой, скажет мне кто-нибудь или нет? Ни минуты покоя! То он СОБРовцев калечит, то он врет о себе неизвестно что, а сейчас вот взял -- и поехал в Казань! Вместо Кренделева, который, видите ли, спал. Ничего не видел, ничего не слышал. Тьфу! -- и капитан еще раз с силой засадил ногой по косяку.
-- Погоди, Семен, -- перебил его следователь. -- Надо его просто перехватить до погрузки этапа в поезд, и всех делов!
-- Думаешь, самый умный? -- ехидно поинтересовался Попович. -- Позвонил я уже на станцию. Сказал, чтоб его не отправляли, а до нашего приезда в линейном отделе подержали. Так ведь ехать за ним сейчас придется, машину искать! Нет, ну что за человек -- его освободить хотят, а он тут такие фортеля выкидывает!
Амина сидела расстроенная и чуть не плакала. Семену внезапно стало жалко ее: как же она, бедная, с ним живет уже столько лет? Это ж застрелиться, наверное, проще.
-- Ладно, Амина, не расстраивайтесь, -- сказал он как можно душевней. -- Дальше узловой он от нас не уедет -- задержат и сразу мне отзвонятся, я договорился. Вот только с машиной может быть проблема...
-- Семен, у меня есть с собой деньги, -- тихо сказала Амина, -- поймаем такси. Главное чтобы он опять куда-нибудь не пропал!
-- Да куда ж он... -- начал было Евгений, но осекся под красноречивым взглядом Поповича. -- Ну да... Вообще-то он уже пропал из ИВС, так что -- кто его знает, этого вашего Сивцова...
По коридору вдруг загрохотали чьи-то быстрые шаги, раздались громкие, но невнятные команды. Дверь открылась и в комнату заглянул взъерошенный Синельников.
-- Здрасьте! -- поздоровался он с мгновенно побледневшей Аминой и тут же зачастил скороговоркой: -- Сеня, руки в ноги, живо! На ребят напали, которые этап на станцию везли. Оглушили и связали, но все живы, слава богу. Одиннадцать этапируемых остались, а троих -- не хватает: двое матерых -- Мальборо с Туристом, это из трофимовской братвы, а третий -- некто Кренделев, вообще неизвестно зачем побежал -- ему максимум "трешка" светила. В общем, аврал полный, все вокруг прочесывать надо, собирайся, я на улице жду, в машине! -- и Витька исчез так же внезапно, как и появился.
-- Ну что, Жень, -- спросил Попович, доставая из сейфа свой пистолет. -- Ты уже догадался, кто есть на самом деле бежавший третьим "Кренделев"?
-- Догадался, -- буркнул следователь. -- Век бы с гадом не встречаться!
-- Скажите, это как-то связано с Федором? -- испуганно спросила ничего не понимающая Амина. -- Что с ним?
-- Ничего, -- зло ответил капитан, одевая наплечную кобуру. -- Если не считать, что он опять "делся". Куда-то. Причем в компании двух опаснейших рецидивистов, которые бежали от пожизненного заключения. В отличие от вашего драгоценного Федора, который бежал зачем-то как раз наоборот -- от освобождения!
-- Семен, -- вскрикнула Амина, -- я прошу вас, будьте аккуратнее -- не застрелите случайно Федю!
-- Я постараюсь, -- язвительно заметил Попович. -- Хотя мне безумно хочется сделать именно это! Женя, -- обратился он к следователю за секунду до того, как покинуть помещение, -- Оставь вдове мои телефоны, по которым она сможет узнать, где и во сколько будут выдавать тела беглых.
Хлопнула дверь. Амина с ужасом посмотрела на Женю. Губы ее тряслись.
-- Он пошутил, -- натянуто улыбнулся Евгений Модестович. -- Нервы, знаете ли... Выпейте лучше коньяку, полегчает.
Амина безропотно взяла протянутую ей рюмку.

[rеdman]

DIGITUS INDEX

Альберт психовал уже вторые сутки подряд, что само по себе было чертовски неприятно -- никому не нужен работник его профиля, которого так легко можно вывести из себя.
Нет, внешне по Альберту ничего сказать было нельзя: спокойный, даже чуть флегматичный молодой человек, чуть выше среднего роста, одетый в потертые джинсы и короткую дубленку, сидел на скамеечке стадиона и развлекался наблюдением за катающимися на коньках людьми. Маленькая вязаная шапочка скрывала под собой светлый ежик волос, а руки были спрятаны от холода в карманах дубленки. В общем, один из нескольких десятков людей, сидевших на трибунах то ли потому, что не умели кататься на коньках, то ли из-за того, что им просто нравилось смотреть на катающихся. Отличался от остальных Альберт, пожалуй, только взглядом: цепкий, все замечающий полуприщур его прозрачных серо-голубых глаз странным образом и видел окружавших его людей и предметы, и одновременно проходил, казалось, прямо сквозь них. А еще Альберт был не похож на остальных отдыхающих тем, что в его душе бушевала настоящая буря.
"Откуда взялся этот урод? -- металась в его голове одна бешеная мысль. -- Кто он? И главное -- знал ли он про общак?!"
Эта мысль не давала покоя Альберту Ростоцкому последние двое суток.


Фамилию Ростоцкий Альберт носил только два последних года, но уже успел к ней привыкнуть: фамилия ему нравилась. Свое имя он, по сложившейся традиции, не менял никогда, и оно так и перекочевывало из документа в документ, коих Альберт в своей жизни переменил уже более десятка. Он жил один в огромной квартире, в солидном "сталинском" доме, хотя и числился внештатным корреспондентом одной не особенно популярной газеты, получая за свои редкие статьи какие-то копейки.
Тем не менее, в громадной квартире было все: от всевозможных кондиционеров с домашними кинотеатрами до суперсовременной и сверхдорогой посудомоечной машины, которая, по большому счету, была Альберту совсем не нужна -- гостей он не принимал. Его квартиру посещали только два человека, которые передавали Альберту заказы и деньги. Эти люди, в лучшем случае, могли пригубить немного коньяка или виски, так что посудомоечный агрегат в основном простаивал, немым укором выставив наружу свои хромированные конечности.
Но Альберта не расстраивала бесполезность машины: место в квартире имеется, аппарат есть-пить не просит -- ну и пусть себе стоит. А потраченные зря деньги его тем более не волновали -- он мог себе позволить и куда более значительные траты. Денег у Альберта было много. До неприличия много. Столько денег просто не может иметь корреспондент малотиражной газеты. Но работа в газете была для Ростоцкого лишь прикрытием -- он был специалистом совсем в иной области. И до последнего времени являлся одним из лучших специалистов в своем классе -- этим-то и объяснялись его бешеные гонорары.
Альберт Ростоцкий был наемным убийцей.


Сейчас он сидел возле катка, мерз и заводился все сильнее.
"Где его черти носят? -- зло думал Альберт, то и дело поглядывая на часы. -- Замерзну тут, к хренам собачьим, если он еще на полчаса задержится! Может, пойти погреться в машину?"
В этот момент в его кармане запиликал телефон.
-- Алло! -- крикнул Альберт в трубку, предварительно посмотрев на определившийся номер звонившего. -- Где ты шарахаешься столько времени? Сейчас у входа? Давай быстрее, я уже околел здесь сидеть! -- он отключился.
Альберт Ростоцкий никогда не жалел денег на информацию -- именно поэтому он был до сих пор так успешен и, самое главное, жив. Он легко вербовал информаторов в любой нужной ему среде, всегда щедро оплачивал принесенные ими сведения, даже если они были не слишком важными или уже устарели. Альберт резонно рассуждал, что стоит хоть раз "завернуть" человека с ненужной информацией, не заплатить ему, то в следующий раз, узнав что-то действительно важное, обиженный "источник" задумается: идти с этой новостью к Ростоцкому, или предложить ее за те же деньги, но кому-то другому? И наверняка выберет другого. И наверняка, по "закону подлости", именно эта информация окажется жизненно необходимой для Альберта. Поэтому он предпочитал платить всем -- так спокойнее.
Сейчас он ждал человека, который занимал небольшую, но не последнюю должность в стане последнего заказчика Альберта -- очень авторитетного вора по имени Резо Изочилиани. Ему, конечно, не положено было знать заказчика, да и человек, принесший Ростоцкому предложение "решить вопрос" с Папановым, ни словом, ни полсловом не обмолвился, от кого исходит сей заманчивый контракт и, тем не менее, Альберт это знал. Помогли все те же наведенные и уже устоявшиеся связи -- ему шепнули о предстоящей работе буквально за полчаса до того, как Альберту было сделано "официальное предложение". Поэтому, когда вышел такой неожиданный "облом" с деньгами, а главное, под угрозой оказалась репутация Альберта, как "честного" исполнителя -- он немедленно позвонил Георгию и предложил встретиться.
-- Привет! -- за спиной Альберта неожиданно оказался маленький юркий кавказец, пританцовывающий от мороза. -- Ну и холодина сегодня! -- и тут же, без перехода, спросил: -- Ты зачем мне в офис звонишь? Я же просил тебя: звони только на мобильный.
-- Так ты бы еще включал свой мобильный хоть иногда! -- разозлился Ростоцкий. -- Для разнообразия, так сказать!
-- Извини, -- нисколько не смутившись, развел руками Георгий, -- батарейки что-то быстро садиться стали.
-- Ну так смени, -- приходя в свое обычное, спокойное состояние, пробурчал Альберт. -- Вчера весь день дозвониться не мог. Ну как, узнал что-нибудь?
-- Да все то же самое, -- вздохнул Георгий, присаживаясь рядом на скамеечку. -- Резо кричит, что Папу кто-то другой ухлопал, а ты, мол, опоздал и деньги ни за что, ни про что у него взять хочешь. Если он, говорит, ничего не делал, зачем я ему такие бабки отстегивать буду? Настоящего убийцу, говорит, менты практически на теплом трупе взяли, -- а Альберт за чужой счет погреться хочет. Ничего, мол, у него не выйдет: аванс, так уж и быть, пусть себе оставит, а про остальное -- может забыть.
-- Вот скотина! -- не сдержался Ростоцкий. -- Аванс, значит, он мне подарил, да? Ну спасибо! Да я в жизни за такие копейки не работал. Он что, Гоги, действительно считает, что Папу убрал не я, а кто-то другой?
-- Так ведь, в самом деле, Альберт, -- будто бы извиняясь, зачастил его собеседник, -- сам посуди: менты в Папиной квартире какого-то мужика взяли? Взяли. Он при задержании сопротивление оказывал? Оказывал, да еще какое -- нескольких ментов в больницу, говорят, увезли. Калгана, по слухам, тоже он завалил. Ведь не ты?
-- Калгана -- не я, врать не буду, -- буркнул Альберт. -- А вот мужик... Да в самом деле не знаю я, откуда он проявился в этой квартире! Никого там не должно было быть -- я за Папиными сявками неделю следил, кроме них, туда никого и близко не пустили бы!
-- Ну, не знаю, -- осторожно протянул Георгий. -- Фактик-то налицо: паренек этот в ментовке парится, ждет обвинения по двум убийствам, а может и еще за что-нибудь... И, кроме того, почерк-то ведь не твой, Альберт, -- он хитро взглянул на своего оппонента. -- С каких это пор ты людей топить стал? Да еще и предварительно связанных, а? Раньше вроде бы проще делал -- из пистолетика -- раз, раз! -- и все. Быстро и чисто. А тут такие сложности развел: ванны, веревки... Естественно, Резо не поверил, что это твоих рук дело. Вот ты бы сам на его месте -- что подумал бы? Правильно: что тебя пытаются надуть и содрать деньги за чужую работу, -- и он снова посмотрел в глаза Альберту.
-- Ладно, хватит тут логические этюды разводить, все более-менее понятно. Держи, -- Ростоцкий протянул Георгию тонкую пачку денег, которую тот, не считая, сунул в карман. -- Батарейку новую купи. До скорого.
-- Пока, -- попрощался кавказец, поднимаясь. -- Будет что интересное, позвоню, -- сказано это было не слишком уверенно.
"Сам виноват! -- глядя в удаляющуюся спину Георгия, ругал себя последними словами Альберт. -- Погнался за сиюминутной выгодой, а в результате вся долгие годы создаваемая репутация -- псу под хвост".
Он посмотрел на часы. До следующей назначенной на сегодня встречи оставалось еще целых два часа. Альберт вздохнул, поднялся с неудобной скамьи и направился к выходу со стадиона -- там была припаркована его машина.


Альберт действительно погнался за сиюминутной выгодой: незадолго до предполагаемого дня "ликвидации" Папы один из его "проверенных источников" шепнул, что двадцать пятого января на квартиру Папанова привезут часть воровского общака, который Папа должен будет распределить по зонам -- организовать так называемый "грев" своим людям, находящимся за решеткой. Общак будет находиться в квартире всего сутки -- на следующий день его, уже поделенный на необходимые части, Папины гонцы повезут по городам и весям огромной страны. Даже часть общака являлась огромным кушем, ради которого стоило рискнуть всем.
И Ростоцкий рискнул -- он перенес "мероприятие", как он его называл, на два дня вперед, на двадцать пятое число. Выполнение намеченного плана неожиданно осложнил побег из под стражи Артиста, заклятого врага Папанова. Папа тут же "забаррикадировался" дома и на улицу даже носа не казал -- всем занималась его личная охрана во главе с Калганом. Альберту оставалось только скрипеть зубами от досады и продолжать наблюдение. Но Альберт Ростоцкий славился в определенных кругах именно этим -- чем труднее, на первый взгляд, казалось задание, тем изящней и проще он его решал.
Двадцать пятого, с самого утра, он отмычкой открыл люки, ведущие на крышу, во всех подъездах без исключения, но так, чтобы жильцы с последних этажей не заметили, что кто-то интересуется выходом на крышу: замки висели на своих местах, а крышки плотно прилегали к краям отверстий. На самом же деле все было готово бесшумно распахнуться в любую минуту, даже от легкого усилия со стороны -- Альберт предусмотрительно смазал петли.
Затем он спустился во двор и с безопасного расстояния стал наблюдать за нужным ему подъездом. Альберту показалось, что подъездом интересуются еще два типа, сидящих в неприметной "шестерке", припаркованной на той стороне улицы, и Ростоцкий вновь похвалил себя за предусмотрительность. Через полчаса в дом вошли несколько папановских "пехотинцев" во главе с Калганом, на плече которого болталась спортивная сумка.
"Общак привезли", -- догадался Альберт, отметив про себя точность полученной информации, -- все-таки потраченные на нее деньги окупали себя сторицей.
Через пятнадцать минут "братки" вышли уже без сумки и отчалили в неизвестном направлении. Ростоцкий не спешил покидать свой наблюдательный пункт. Он уже достаточно изучил поведение "пехоты" и знал, что Папанова навестят еще раз, поздно вечером. Убедившись, что все в порядке и Папа спокойно может отходить ко сну, они покинут его уже до утра. Вот тогда и наступит время Ростоцкого, а уж он свое не упустит.
Примерно с такими мыслями Альберт отправился в ближайшее кафе, чтобы перекусить, отметив по пути, что неприметная "шестерка" на той стороне неизвестно когда и как трансформировалась в столь же неприметный "Москвич". Правда, рожи внутри, казалось, не изменились -- такие же квадратные, с отпечатком явной принадлежности к органам.
"Неужели менты? -- думал, заходя в закусочную, убийца. -- Им-то чего от Папы надо? Неприятно, черт побери. Не смертельно, конечно, но и без них сложностей хватает".
Он плотно пообедал, а заодно и поужинал, так как понимал, что поесть сегодня ему вряд ли еще придется, и вернулся на свое облюбованное место. Пистолет был с собой, но Альберт не собирался пускать его в ход сразу: мертвец не скажет, где лежат деньги, а искать их -- терять и без того считанные драгоценные минуты. Хорошо бы, конечно, если деньги были бы разложены на столе аккуратными пачками, готовыми к транспортировке, но Ростоцкий не обольщался по поводу Папанова -- в хитрости тот может дать фору любому. Наверняка в квартире оборудован надежный тайник, а может, и не один.


В девять часов вечера Альберт зашел в последний подъезд дома, поднялся на крышу, прошел по ней до нужного люка и аккуратно проник в подъезд "клиента". Стараясь не производить лишнего шума, он спустился и занял выжидательную позицию на один пролет выше нужной ему лестничной клетки. Через три четверти часа появилась группа "проверяющих" во главе с Калганом. Позвонив в дверь -- два длинных и один короткий -- они стали ждать. Папанов открыл им лишь через пару минут и впустил только Калгана -- остальные остались топтаться возле двери.
"Наверное, общак прятал, -- подумал Ростоцкий, имея ввиду задержку. -- Осторожный, гад".
Калган вышел минут через десять и вместе с сопровождающими стал ждать вызванный лифт. Как только двери лифта закрылись за отъезжающими, Альберт подлетел к папановской двери, нажал на звонок -- два длинных и один короткий -- и стал ждать. Пистолет уже был в его правой руке.
На этот раз дверь открылась сразу -- хозяин, естественно, подумал, что его порученец забыл о чем-то сказать и вернулся, -- ведь со времени ухода Калгана до нового звонка в дверь не прошло и пятнадцати секунд. Это казалось настолько очевидным, что Папанов проигнорировал глазок и открыл дверь, не раздумывая. Чего, собственно говоря, и добивался очередной поздний посетитель.
-- Что еще... -- недовольно начал Виктор Васильевич, но тут же получил удар рукояткой пистолета в лоб, от которого изумленно выпучил глаза и повалился кулем на наборный паркет собственной прихожей.
Альберт ужом скользнул внутрь, аккуратно, чтобы, не дай бог, не захлопнуть, прикрыл за собой бронированную дверь с секретным замком и склонился над Папановым. Вот тут бы ему самое время было выполнить заказ, да и покинуть эту квартиру с максимально возможной скоростью, но, как уже говорилось выше, жадность застила Ростоцкому глаза -- он взалкал воровских денег.
Альберт включил музыкальный центр, связал Папанова сорванным со штор витым шнуром и, отдуваясь, отволок тяжелое тело в ванную. Перевалив держателя общака в огромную емкость, которой больше подошло бы название "бассейн", он открыл оба крана на полную мощность и пошел осмотреться. В квартире был идеальный порядок и, конечно же, никаких следов большой суммы денег. Сделав музыку погромче, Альберт вернулся в ванную.
Папа уже пришел в себя.
-- Ну, ты, придурок, попал, -- процедил он сквозь зубы. -- Кто это тебя надоумил эту хату подломить? Ты хоть, знаешь, на кого тебя навели?!
Альберт посмотрел на расцветающую на лбу хозяина гематому, достал пистолет и положил его рядом с собой на раковину. Папанов медленно побледнел.
-- Знаю, Папа, прекрасно знаю, -- ласково проговорил Ростоцкий. -- Я абы какие квартиры не подламываю, как ты изволил выразиться, я всегда с многократной проверочкой в гости захожу. Чтобы случайных людей не напугать. Честно говоря, мне не особо хотелось навещать тебя в твоей берлоге, но ты что-то последнее время совсем на свежем воздухе не бываешь...
На лбу Виктора Васильевича появилась испарина.
-- Кто? -- прохрипел он не своим голосом. -- Кто?
-- Резо, -- понял его Альберт и улыбнулся одной из самых своих располагающих улыбок. -- Чем-то ты, видимо, с ним не поделился.
-- С-сука... -- с трудом выдохнул Папанов.
Они немного помолчали.
-- Послушай, -- раздалось из "бассейна" через минуту, -- Ты ведь меня сразу не убил, так? Это значит, что тебе от меня что-то надо. Говори, я тебя слушаю.
"Быстро он взял себя в руки", -- поразился Ростоцкий.
Вслух же сказал:
-- Общак, -- немного подумал и добавил: -- Тогда я исчезну и разбирайтесь с Резо сами.
-- Какой еще общак?! -- Виктор Васильевич довольно натурально выпучил глаза. -- Ты что, малый, упал откуда-то в детстве? Неужели ты думаешь, что я держу его дома? -- он натужно рассмеялся. -- Как говорил один мой хороший знакомый -- фраера живут в соседнем подъезде! Дома у меня лишь несколько картин старых мастеров, да немного бранзулеток с камушками, вот и все мои ценности. Кстати, можешь их взять -- это на приличную сумму вытянет, особенно картины.
-- В соседнем подъезде, говоришь? -- Альберт сокрушенно вздохнул. -- А Калган сегодня утром в сумочке тебе что принес? -- он успел заметить, как в глазах Папанова метнулся мгновенный страх и удовлетворенно улыбнулся. -- Еще одну картину старого мастера?
-- Они мне еду каждый носят, -- сипло пробормотал Папа. -- И газеты.
-- Еду они тебе носят в фирменных пакетах из магазина "Дирижабль", мой дорогой, -- вежливо сообщил Ростоцкий. -- А газеты -- так и подавно в руках. Или ты хочешь сказать, что они тебе полную сумку газет сегодня принесли? -- он с легким осуждением взглянул на собеседника.
Виктор Васильевич молчал и тяжело отдувался, по его лицу тек пот -- видно, вода из смесителя лилась слишком горячая. Альберт вздохнул, положил руку Папе на темя и аккуратно погрузил его в воду с головой. Подержав дергающегося хозяина квартиры в таком положении секунд тридцать, необычный гость дал ему возможность немного подышать, но, не разрешив ему произнести и слова, снова окунул его в горячую воду.
Только повторив эту неприятную для Виктора Васильевича процедуру несколько раз, Ростоцкий соизволил выслушать свою жертву. Выслушивать было, в общем-то, нечего -- Папанов лишь хватал ртом воздух и бессмысленно вращал глазами. И тогда Альберт совершил еще одну ошибку -- он снова начал окунать Папу, не делая скидок ни на его возраст, ни на здоровье, ни на не совсем правильный образ жизни и, неожиданно даже для себя самого, выполнил заказ Резо -- у Виктора Васильевича случился сердечный приступ. Прямо "в подводном положении", очень быстро и незаметно для своего убийцы, Виктор Васильевич Папанов, солиднейший вор в законе, больше известный органам правопорядка и преступному сообществу под кличкой Папа, отошел в лучший из миров.
Ростоцкий даже не сразу понял, что произошло, и некоторое время тупо смотрел в мертвое лицо грозы преступного мира. Затем ему захотелось завыть, да так, что он с силой ударил раскрытой ладонью по воде, лишь бы сдержать вопль, готовый вырваться из глотки. Папанов все-таки обманул его. В одиночку в этой огромной квартире тайник можно искать неделю. Но попытаться все же стоило. Альберт вышел из ванной, забыв закрыть воду, выключил музыку и принялся за поиски.


Он не заметил, сколько прошло времени с тех пор, как он начал искать, но похоже, что много. Альберт уже простучал весь пол в квартире и уже принялся за стены, когда раздался телефонный звонок. От неожиданности Ростоцкий подпрыгнул, но тут же выругал сам себя: куда это годится -- скоро от любого шороха прыгать будешь! Телефон продолжал звонить.
"Черт, -- подумал убийца, -- а если это Калган страхуется? Все-таки крупную сумму привез, может, они договорились, что он еще раз, на всякий случай позвонит Папе? Во избежание недоразумений, так сказать?"
Он посмотрел в сторону ванной, где как раз и произошло "недоразумение". По полу текла вода.
"Елки-палки! -- выругал себя Альберт. -- Воду забыл закрыть!"
Ростоцкий двинулся было в сторону ванной, но тут же остановился.
"Если это звонил Калган, -- лихорадочно заработал его мозг, -- надо немедленно сваливать отсюда, не теряя не секунды. Не получив ответа, он наверняка уже несется сюда со своими боевиками".
И Альберт, развернувшись, направился в прихожую. Он слегка приоткрыл входную дверь и прислушался к происходящему на лестнице. Сначала все было тихо, и Ростоцкий собирался уже было выскользнуть в общий коридор, когда его обострившийся до предела слух уловил легкие шаги, которые раздавались всего одним пролетом ниже. Производящий этот слабый шум человек явно двигался наверх.
"Вот, блин, невезуха! -- досадливо поморщился убийца. -- Соседям, что ли, не спится?"
На всякий случай он все же отошел в комнату и достал пистолет, взяв его на изготовку -- стволом вверх. И все-таки резкий звонок в дверь раздался столь неожиданно для Альберта, что он вздрогнул и едва не влепил пулю в потолок. Адреналин ударил ему в голову, мысли лихорадочно налезали одна на другую: "Черт, почему так быстро?", "А может это не Калган?" и даже "Блин, я же дверь не закрыл!" Все вместе это образовывало в голове Ростоцкого очень неудобоваримую для трезвого понимания ситуации кашу. Но в дверь пока не входили, и Альберт понемногу взял себя в руки.
"Без паники, -- приказал он себе. -- На балкон!"
Стараясь ступать только на цыпочки, преступник вышел на лоджию. В этот момент хлопнула и входная дверь -- кто-то вошел в квартиру, оставив наемному убийце только один путь к отступлению. Но это больше не волновало Альберта -- он уже подтягивался, забрасывая свое хорошо тренированное тело на балкон, находящийся этажом выше. В самый последний момент он успел услышать из квартиры какой-то протяжный крик, что-то вроде "Я иду!", но не стал задерживаться, а взялся руками за выступающий нижний край следующей лоджии. Через пять минут Альберт был уже на крыше, а еще через пять -- выходил из самого крайнего подъезда с видом припозднившегося гуляки.
Никто его не преследовал.


Но все-таки главный удар поджидал Ростоцкого на другой день -- когда Резо через посредника передал свой отказ платить Альберту деньги, мотивируя это тем, что Папанова убил не он. И почерк, видите ли, "не тот", и мужика какого-то на это убийство в ментовке уже крутят вовсю, и вообще он, знаете ли, "разочарован". Главное в этой истории, конечно, были не деньги -- черт с ними, с деньгами, -- а пошатнувшаяся репутация Альберта, до этого дня безупречная. Если пойдут разговоры, что он, Альберт Ростоцкий, хотел присвоить себе плоды чужого труда, сам не ударив пальцем о палец, да еще и содрать за это деньги с заказчика -- да он после этого не то что ни одного заказа не увидит, а жив-то вряд ли останется!
Альберт сидел в машине с включенным двигателем возле стадиона, курил и думал, как ему реабилитироваться в глазах "общественности". Выход пока виделся только один: узнать, что говорит на допросах этот самый мужик. Ведь не дурак же он, в самом деле, чтоб на себя лишнее убийство брать? Калгана, допустим, он возьмет, а Виктор Васильевич-то ему на хрена? Уж он-то наверняка знает, что не убивал Папанова. Хотя, если менты всерьез "колоть" его будут, он и убийство Кеннеди на себя возьмет... Вот черт, куда ни кинь -- всюду клин! Альберт докурил сигарету, выбросил ее в приоткрытое окно и медленно тронулся от тротуара. До встречи в бистро "У Михалыча" оставалось еще пятьдесят минут, но Ростоцкий уже не мог больше ждать.
"Интересно, узнал что-нибудь Воробьев? -- думал Альберт, стоя на очередном светофоре. -- Хоть бы все было удачно и мужик пошел в отказ!"
Старший лейтенант милиции Сергей Воробьев был единственным осведомителем Ростоцкого в системе городского МВД, причем, если быть откровенным, осведомителем был дерьмовым. Но, за неимением лучшего, Альберту приходилось время от времени пользоваться его услугами -- других подходов к милицейским товарищам у Ростоцкого просто не было.
Воробьев уже сидел в бистро за угловым столиком и, как водится, жрал. По сложившейся между ними традиции, в конце беседы расплачивался всегда Альберт, и Воробьев, пользуясь этим обстоятельством, раз от раза все больше наглел. Вот и сейчас перед ним стояла огромная салатница, доверху наполненная какими-то морепродуктами с зеленью и орехами, две порции суши и большая тарелка харчо. Старший лейтенант с легкостью мог смешивать в своем желудке блюда любых кухонь мира без малейшего вреда для своего здоровья. Кроме того, на столе стояли два высоких стакана с какими-то алкогольными коктейлями. Стаканы были увенчаны легкомысленными декоративными зонтиками.
"Интересно, -- думал Ростоцкий, приближаясь к гурману, -- а если я в один прекрасный вечер не смогу придти на встречу? Как он будет расплачиваться за все это великолепие?"
-- Слушай, старлей, ты когда-нибудь лопнешь, -- произнес Альберт вместо приветствия, подсаживаясь к столу. -- Ну сколько можно жрать? Узнал что-нибудь?
Воробьев промычал что-то добродушно-утвердительное и принялся вытирать свою лоснящуюся физиономию салфеткой. Ростоцкий терпеливо ждал, изредка бросая брезгливые взгляды на пытающегося прожевать какой-то слишком уж большой кусок милиционера.
-- Уф! -- произнес наконец Воробьев. -- Узнал, хотя и с трудом. Этим мужиком Семен Попович занимался, а его на кривой козе не объедешь -- сразу привяжется: чего интересуешься, да с какой целью... Поганый, в общем, опер.
"Кто бы говорил", -- усмехнулся про себя Альберт и вдруг насторожился:
-- Погоди, старлей. Что значит "занимался"? А сейчас что -- не занимается?
-- В том-то и дело! -- расплылся в улыбке Ворорбьев. -- Информация -- высший класс! Убежал он, сегодня утром. Обманом ушел на этап, а там их и отбили сообщнички! Забрали его и еще двоих, оба из трофимовской братвы, -- увидев, как потемнело лицо Ростоцкого, он осекся: -- Что-то не так?
Не так было все, но Альберт титаническим усилием воли успокоил себя, по крайней мере, внешне -- не хватало еще людей своим видом пугать! -- и приготовился слушать дальше.
-- А в убийстве он признался? -- спросил Ростоцкий, как можно спокойнее. -- Я имею в виду убийство Папанова.
-- Да нет, куда там! -- заторопился Воробьев. -- С него только предварительный вчера успели снять, а сегодня рано утром они уже слиняли. До сих пор в том районе облава идет.
-- Установочные данные на него принес? -- спросил Альберт тихим голосом, от которого по спине старшего лейтенанта побежали ледяные мурашки.
-- Вот... -- Воробьев протянул ему клочок бумаги.
-- Расплатишься сам, у меня времени нет, -- сказал Ростоцкий, бросая на стол такую же тонкую пачку, какую два часа назад передал на стадионе Георгию. -- Пока, старлей...
Воробьев с раскрытым ртом смотрел в спину удаляющегося Альберта. В этот момент ему принесли мороженое.


Альберт второй час сидел в машине около своего подъезда и курил. Он, в принципе, уже решил, что будет делать. Он снимет со своих счетов достаточную сумму и начнет поиски. Все просто. Он найдет его, не может не найти: с такими деньгами ему не будет преград. Он найдет его и приведет, если понадобится, хоть на аркане. Приведет живым и невредимым -- лишь бы только он подтвердил, что Папанова убил не он, а Альберт. Лишь бы только оправдаться, лишь бы восстановить репутацию.
А потом Альберт с наслаждением убьет его -- человека доставившего ему, Альберту Ростоцкому, такую кучу неприятностей. Тогда уж у него не дрогнет его золотой digitus index, то бишь "палец указательный", которым он вполне успешно зарабатывал себе на жизнь, пока не появился этот... Он в очередной раз развернул бумажку, полученную в бистро от Воробьева, пробежал взглядом, запомнил.
И откуда ты только взялся такой?
"Сивцов Федор Юрьевич, 1970 г.р., ранее не судим..."

[rеdman]

"ШОУ ДОЛЖНО ПРОДОЛЖАТЬСЯ!..."


Рано утром по всему коридору загрохотали тяжелые ботинки, раздался лязг отпираемых запоров и громкие выкрики конвоиров.
-- Кравченко! Степанов! Есть такие? -- орали в коридоре. -- На выход с вещами! -- затем голоса перемещались дальше вдоль коридора. -- Семенюк! Здесь? Выходи давай, манатки не забудь!
Наконец, заскрежетав, открылась и дверь "восьмерки", явив народу веселого и румяного лейтенанта.
-- Ага! -- азартно выкрикнул он, заглянув в какой-то список. -- Здесь сразу трое! Николаев, Кренделев, Мальбиев! Есть такие?
-- Есть... -- нестройно протянули в камере.
-- Ну так че сидите-то, мать вашу? -- радостно округлил глаза лейтенант. -- Шмотки в зубы и -- на выход!
Турист, Сивцов и Мальборо как бы неохотно потянулись на выход. Сивцов был единственным, кто шел без вещей.
"Зато я один из всех в костюме, -- резонно рассуждал этапируемый в Казань, -- и довольно сносно выгляжу на общем фоне".
Немного портили общую картину растоптанные старые кроссовки, которые еще вчера вечером были переданы Федору в вечное владение Кренделем, правда, после настоятельной просьбы Туриста. В сивцовских простынях на ногах Кренделев выглядел таким несчастным, что Федор даже пару раз порывался поменяться с ним обратно, но Мальборо категорически запретил "заниматься ерундой".
-- Как ты в простынях побежишь, чудило? -- яростно прошептал он на ухо честному Сивцову и тот, подумав, согласился оставить кроссовки на себе.
В порыве великодушия он даже пообещал Кренделю прислать с воли почти новые лаковые ботинки, о чем сегодня ужасно жалел: ботинки, действительно, были почти новые. Правда они отчаянно Федору жали и уже два года валялись в кладовке, но Сивцов человек был обстоятельный и хозяйственный -- просто так ничего не дарил и не выбрасывал. С тяжкими обувными думами Федор оказался в маленьком, огороженном бетонным забором дворике, с единственными стальными воротами для въезда и выезда, в данный момент закрытыми.
"Это чтоб все разом в ворота не побежали", -- догадался Сивцов.
Сверху дворик был полностью затянут металлической сеткой.
"А это -- чтобы через забор не перелезли, -- восхитился пленник. -- Здорово!"
Тут же стоял цельнометаллический автофургон с мигалкой на крыше. Всех вновь выходивших зачем-то заставляли садиться недалеко от машины на корточки и класть руки на голову. Сивцов сел рядом с Туристом. Наконец, на улицу вышли последние из арестантов и тот самый лейтенант, что выкрикивал фамилии. Он пересчитал всех сидящих по головам и, удовлетворенно хмыкнув, произнес краткую напутственную речь:
-- Граждане подследственные, осужденные и тому подобные! -- жизнерадостно гаркнул он. -- Вы направляетесь этапом в город вашего светлого будущего -- Казань! Вот на этом славном транспортном средстве, -- он кивнул в сторону дышащего на ладан грузовика, -- вас доставят до узловой железнодорожной станции, где обеспечат продовольственной пайкой на одни сутки и предоставят комфортабельный вагон типа "столыпин", -- он еще раз оглядел полтора десятка затылков со сцепленными на них руками и продолжил: -- Моя задача состоит в том, чтобы доставить вас целыми и невредимыми на станцию и с рук на руки передать солдатам внутренних войск, которые повезут вас дальше. Поэтому предупреждаю сразу: резких движений не производить, громких и неожиданных криков -- не издавать. В случае чего -- стреляем без предупреждения. Все уяснили? Тогда -- по одному в машину, бегом марш!
Народ побежал занимать VIP-места в фургоне.
"В машине рядом садись!" -- шепнул Сивцову на ухо Мальборо.
Федор кое-как забрался в фургон, в полумраке наступил кому-то на ногу и сел на свободное место на скамейке, которая тянулась вдоль металлической стены. Наконец, все кое-как расселись и машина, скрипя и стеная всеми своими узлами и агрегатами, тронулась с места.
Свет почти не попадал туда, где тряслись заключенные, лампочки то ли не было, то ли она не горела, и Федор почти не различал лиц своих соседей. Видно было только отгороженных от опасного контингента решеткой двух милиционеров в переднем торце фургона, которые, прислонив автоматы к стене, азартно резались в карты. Лейтенанта, старшего этапа, там не было -- видимо, он ехал в кабине.
Сивцов, по традиции, начал было мычать песню из кинофильма "Шервудские зонтики" в такт покачиванию, но получил откуда-то из темноты ощутимый тычок под ребра, подавился и умолк. Дальше ехали в тишине.


Освобождение произошло как-то буднично и неинтересно -- Федору даже не понравилось. Он почему-то думал, что непременно будут какие-нибудь взрывы, стрельба, машину обязательно перевернет, и нападавшие будут вынуждены вырезАть их через дно автогеном. Почему Сивцову представлялась именно такая, архисложная картина освобождения, он и сам не знал, просто ему хотелось какого-то праздника души -- и Федор себе его придумал. На самом же деле, через полчаса поездки, автомобиль просто провалился куда-то правым передним колесом, да так сильно, что все его пассажиры полетели друг на друга.
Привычный к падениям Сивцов вверил себя в руки Господа, как он обычно и делал в таких случаях, и полетел головой вперед. Ровно через двадцать три сотых секунды полета голова удачно врезалась в чей-то мягкий живот, который очень бережно погасил инерцию Федора. Обладатель живота немелодично взвыл и свалился на кого-то, восхищенно матерящегося на полу.
Видимо, такого приключения в пути не ожидал никто, -- всем было весело и немножко больно. Особенно радовали всех присутствующих копошащиеся по ту сторону решетки милиционеры: при ударе их чувствительно приложило о железную стену фургона и сейчас они, тихо постанывая и ругаясь вполголоса, искали улетевшие в угол автоматы.
Со стороны кабины в фургон заколотили кулаком, затем зажглась сигнальная лампа -- видимо, водителю и лейтенанту требовалась помощь с машиной. Один из "приложенных" милиционеров, найдя, наконец-то, свое оружие подошел к двери, ведущей наружу, и ловко открыл ее одной рукой, зажав автомат под мышкой. В тот же момент чья-то сильная рука не менее ловко выдернула его из фургона с такой скоростью, с какой немного полноватый охранник перемещался, наверное, впервые в жизни. На улице раздался какой-то глухой удар, вскрик, и внутрь потек пьянящий зимний воздух.
Второй конвоир, почувствовав неладное, развернулся к двери, держа в руках автомат, но густой бас с улицы так серьезно произнес: "Не балуй!", что он тут же положил оружие на пол и поднял руки. Видимо, у человека снаружи были еще какие-то средства убеждения, кроме тяжелого баса, потому что милиционер безропотно, повинуясь невидимому остальным жесту, подошел к открытой двери и спрыгнул из фургона в неизвестность. Из неизвестности донесся еще один глухой удар, а затем света внутри опять стало не хватать -- проем закрыла чья-то огромная туша.
Туша немного погремела ключами, открыла решетку и проворчала:
-- Мальборо, Турист, вы тута? Хорош прохлаждаться, времени в обрез, -- и обладатель мощного голоса и не менее могучего торса, никого не дожидаясь, пошел к выходу из машины.
-- Быня, ты где, живой? -- спросил Мальборо, собираясь выходить и вглядываясь вглубь темного фургона. -- Не убился?
Видимо, он ждал ответа от Сивцова с какой-то другой стороны, потому что когда Федор, лежавший у самой ноги спрашивающего, схватил его за эту самую ногу и как можно бодрее просипел голосом удавленника: "Живой!", Мальборо страшно закричал и вывалился наружу. Следом выполз Федор в сиротских кроссовках и костюме-тройке, произведя в рядах встречающих некоторый фурор своим эффектным появлением.
Его взяли под руки двое молодцев и поставили на дорогу около машины.
-- Это кто? -- изумился обладатель баса, стоявший напротив двери зарывшегося носом в снег "автозака". Похоже, во встречающей делегации он был за старшего.
-- Это Быня, -- не совсем понятно объяснил появившийся из нутра фургона Турист. -- Он классный.
-- Понятно... -- пробормотал так ничего и не понявший "басист". -- Он что же, с нами поедет?
-- Обязательно, -- успокоил его Турист. -- Да помогите вы Мальборе -- он же у вас сейчас там замерзнет!
Все посмотрели на Мальборо. Тот пытался на четвереньках выбраться из огромного сугроба на обочине, в который неаккуратно улетел из высоко расположенной двери фургона, но у него ничего не получалось -- Мальборо бил кондратий.
В этот момент сзади тихо подъехали и встали прямо за милицейским грузовиком две легковые машины.
-- Давайте в тачки, быстро! -- приказал обладатель баса. -- Там теплая одежда и водка. А мы пока мусоров внутрь этого катафалка закинем -- а то еще, не дай бог, околеют на улице, пока в себя придут.
Направляясь к машинам, Федор еще раз оглянулся на фургон: хоть двери и были открыты настежь, но желающих бежать больше не нашлось -- изнутри не доносилось ни звука. Два дюжих парня ловко закинули лежащих на снегу охранников внутрь "автозака" и, захлопнув за ними дверь, тоже побежали к легковушкам.
Вышедший из одной машины навстречу Сивцову парень протянул ему тяжелый, но очень теплый полушубок и жестом пригласил садиться в машину. Закутавшись в овчину, Федор с трудом влез на заднее сиденье и, немного повозившись, устроился с приемлемым комфортом. На него снова пахнуло привычной жизнью, обычными удобствами и свободой. Дверь открылась, и рядом с Сивцовым втиснулся Турист. Спереди, почти одновременно, свои места заняли водитель и еще какой-то парень. Машина резво взяла с места и, обогнув зарывшийся фургон, ходко покатила по зимней загородной дороге. На улице только-только начинало светать, в свете фар красиво искрился снег. Слева, сквозь деревья, светили огни недалекой станции, до которой этапируемые сегодня так и не доехали.
"Хорошо! -- думал Федор, постепенно отогреваясь. -- Жалко только, Амина не знает, что у меня все в порядке".
Он неожиданно загрустил.
"Неужели я больше никогда не увижу ее? -- растерянно подумал Сивцов. -- Так и будем: я в подполье, а она -- одна дома..."
Ему стало вдруг очень одиноко и плохо, но тут Федор вовремя вспомнил старый телесериал "Семнадцать мгновений весны" и моментально воспрял духом.
"Правильно! -- похвалил себя беглец. -- И как я сразу не догадался? Будем встречаться с Аминой в каком-нибудь ресторане или кафе! Только обязательно за разными столиками, чтоб не догадались. Ефим от зависти лопнет!"
Почему сослуживец Сивцова Ефим Бабурин должен был бы лопнуть от зависти, узнав, что Федор тайно встречается со своей женой в ресторане, в мыслях беглого каторжанина не объяснялось.
-- Слушай, Турист, -- спросил он неожиданно для себя. -- Здесь поблизости есть какой-нибудь ресторан?
-- Ну ты, Быня, даешь, -- заржал его сосед по сиденью. -- Мы от ментов на километр отъехать не успели, а он уже кабак ищет! Выпей водки, если приспичило, вон, у пацанов имеется.
-- Да нет, мне не для этого, -- досадливо поморщился Сивцов. -- Для другого дела ресторан нужен.
-- Для какого еще другого? -- натурально изумился Турист. -- Ресторан, он и в Африке ресторан...
-- Чтоб с женщиной одной встретиться, -- доверительно сообщил Федор своему подельнику, чем едва не довел того до печеночных колик. Турист хохотал минуты три без перерыва, откинувшись на спинку сиденья, чем несказанно обидел Федора.
"И что я такого сказал? -- надувшись, думал Сивцов. -- Вроде бы ничего особенного, а человек вон как радуется".
-- Уф, -- сказал Турист отсмеявшись. -- Кто о чем, а вшивый -- о бане. Ну, спасибо, Быня, повеселил, напряги лишние снял, аж полегчало... -- он открутил пробку с бутылки водки, которую взял у сидящих впереди, и сделал несколько солидных глотков. Затем протянул бутылку Федору: -- На, расслабься. Дай только до места добраться, там тебе все будет: и водка, и женщины с ресторанами, и еще много чего, -- он довольно ухмыльнулся.
Сивцов взял бутылку, сделал маленький глоток, закашлялся и спросил:
-- А куда мы будем добираться? -- он вернул водку обратно.
-- Сейчас -- до железнодорожной станции, -- объяснил Турист охотно. -- Не на ту, куда нас на этап везли, а чуть дальше. Там сортировочная -- грузовые составы формируют. Вот мы и поедем в грузовом вагоне, вместе с мотоциклами.
-- С чем? -- удивился Сивцов.
-- С мотоциклами, -- радостно подтвердил Турист. -- Полный вагон мотоциклов в заводской упаковке. Нужному человеку уже заплачено, нам остается только в вагон залезть. Его вместе с нами снаружи опломбируют и -- ту-ту-у! -- он довольно посмотрел на Федора. -- Ловко? Трофим дерьма не придумает!
-- А как мы сойдем с поезда? -- осторожно поинтересовался Федор. -- Нам разрешили пломбы срывать?
-- Ты че-то, Быня, сегодня все шутишь и шутишь! -- восхитился собеседником Турист. -- Сорвем все к чертовой бабушке, да и спрыгнем на ходу. Потом пусть что хотят, то и думают: мало ли хулиганов на разных станциях ходит?
"Похоже они не слишком уважают законы, -- забрезжило у Сивцова в мозгу. -- Надо быть с ними настороже: еще втянут в какую-нибудь историю, а потом Амине будет за меня стыдно".
-- А долго идет поезд? -- спросил он чтобы отвлечься от невеселых мыслей.
-- Больше суток ехать будем, -- вздохнул Турист. -- Ничего не поделаешь: придется потерпеть.
-- Но мы же замерзнем! -- задохнулся от глупости плана Федор. -- А потом умрем от голода!
-- Не умрем, -- не испугался Турист. -- Хавки нам с собой дадут, теплой одежды тоже. Еще спальные мешки будут теплые, но они должны уже в вагоне лежать. А в пути водкой греться будем, -- он заговорщицки подмигнул будущему спутнику. -- Не боись, Быня, не слишком большая цена за свободу!


К сортировочной подъехали, когда уже совсем рассвело. Все выскочили из теплых машин и быстро пошли вдоль железнодорожных составов. Федор скосился на вышедшего из второго автомобиля Мальборо -- тот был бледен и двигался еще не очень уверенно.
"Ну надо же, как человека напугал, -- сокрушался Сивцов по дороге. -- Надо бы перед ним извиниться: все-таки еще сутки вместе ехать".
У одного из вагонов их поджидал нервно переминающийся с ноги на ногу тучный человек в форме железнодорожника.
-- Ну сколько можно? -- вскричал он неожиданным для своей комплекции фальцетом. -- Я уже сорок минут вас жду! Меня могут потерять! Давайте скорее, вещи и продукты внутри.
Турист взял протянутый ему кем-то из спасителей фонарик и первым полез на большие деревянные ящики, плотно заставлявшие вагонное пространство. Между верхним рядом ящиков и потолком было примерно метра полтора, и через пять минут вся великолепная троица удобно устроилась на спальных мешках, брошенных поверх досок. Здесь же стояла картонная коробка с хлебом и едой, и такая же коробка с водкой. Мальборо радостно потер руки -- кажется, он начал приходить в себя.
Снаружи кто-то крикнул -- не видно кто:
-- Турист, прыгать где -- помнишь?
-- Помню, -- отозвался Турист.
-- Поглядывай завтра, чтоб мимо не проехать -- там дырочка специальная просверлена. Ни пуха!
-- К черту! -- успел крикнуть Мальборо, прежде, чем дверь вагона закрылась.
Стало темно, единственным источником света остался карманный фонарик Туриста. Правда, в коробке было еще два запасных фонаря, но все равно было не по себе.
-- Ну что ж, -- произнес Турист, доставая из коробки первую бутылку водки. -- Как говорится: "Не дай себе замерзнуть!" -- он ловко скрутил крышечку и весело добавил: -- Особенно в темноте!
В коробке нашлись и стаканчики.


Сивцов напился почти в самом начале пьянки и повел себя нехорошо. Сначала он лез ко всем целоваться, потом хотел брататься на крови и бросался искать нож, чтобы резать ладони и перемешивать кровь, но, к счастью, был остановлен испуганными потенциальными "кровными братьями". Федора спасло только то, что Турист и Мальборо, сидя в изоляторе, тоже утратили необходимую квалификацию, поэтому вся троица была примерно в одинаковой кондиции.
Выпив еще немного, Сивцов завладел фонариком и, выключая его в самые неожиданные моменты, хватал в темноте Мальборо за ноги и страшно завывал. Пьяный Мальборо каждый раз пугался до икоты, и его отпаивали водкой. В результате, в очередной раз выключив фонарик, Федор уронил его куда-то между ящиками и все долго искали в темноте сначала его, потом, не найдя, бросили все силы на поиски коробки с запасными источниками света, после же, вооружившись, наконец, новыми фонарями, искали ящик с водкой.
Потом Сивцов, увидев дырочку, просверленную для того, чтобы смотреть сквозь нее наружу, придумал в эту дырочку плевать во встречные поезда. Новая забава увлекла друзей еще на пару часов.
Когда плевать в поезда надоело, Федор, чтобы не прекращать веселья, наврал, что он лучший ночной байкер города, и предложил всем неверующим немедленно это доказать. Стали ломать один из ящиков, чтобы достать мотоцикл, но, на счастье Сивцова, ящики были очень прочные, поэтому, оторвав от него лишь одну доску, решили лучше что-нибудь спеть.
Когда Мальборо с Туристом затянули что-то заунывно-трагичное про зону и "мальчонку-малолеточку", Федор, в знак протеста, исполнил сначала все песни из репертуара Николая Гнатюка, а затем, как только его соратники по забавам обалдело примолкли, добил их песней незаслуженно забытого Ромы Жукова "Девчонки, мои девчонки". Больше Сивцова перепеть не пытались, и он продолжил сольный концерт композицией незабвенного Фредди Меркьюри:
-- Шоу маст гоу о-о-о-он! -- немузыкально орал Федор на своих новых друзей и тут же, по мере сил, переводил: -- Шоу должно продолжа-а-аться!
Друзья не возражали. К счастью, Сивцов знал только одну строфу из этой песни, поэтому ему быстро надоело кричать одно и то же, тем более, что глаза у его слушателей уже закрывались. Несмотря на это, они выпили еще по одной, и Федор окончательно осовел. Вечер закончился бодрыми походными песнями в его исполнении:

Дойчен зольдатен,
Унтер-официрен,
Зондеркомманден --
Нихт капитулирен!

И даже:

Варум ди медхен,
Либен ди зольдатен,
Дарум зи хабен,
Бомбен унд гранатен!

Товарищи молча внимали древним арийским премудростям, так и прущих сегодня непонятно из каких глубин памяти Сивцова. Где-то после одиннадцатого спетого марша Федор заметил, что Мальборо с Туристом мирно спят, каким-то неимоверным образом забравшись в один спальный мешок: оба смогли засунуть в него только ноги, да и те лишь до колен, на дальнейшее продвижение вглубь, видимо, не хватило ни времени, ни сил. Сивцову стало скучно и он перестал петь. Он еще немного поплевал в дырочку, несколько раз включил и выключил фонарик и попробовал оторвать еще одну доску от ящика с мотоциклом. Одному это делать было совсем не так интересно, как втроем. Федор залез в один из двух свободных спальников, накрылся вторым и моментально заснул.
Снов он сегодня не смотрел.
Поезд шел на восток.

[rеdman]

ТЕРЕМОК ЗМЕЯ ГОРЫНЫЧА

Утром Сивцов проснулся от того, что в его левый глаз светил тонкий лучик солнца, проникавший в темный и холодный вагон через давешнюю "плевательную" дырочку. Напротив, сидя на ящике и стуча зубами от утреннего холода, тихо переговаривались недавние сивцовские собутыльники.
-- Доброе утро! -- прокаркал Федор из полумрака, вызвав легкий переполох на соседнем ящике. -- Не подскажете, который час?
-- А, это ты, Быня, -- облегченно выдохнул Мальборо. -- Голосок, блин, у тебя с утра...
-- Да уж! -- хохотнул сидящий рядом с ним Турист. -- Фестиваль "Славянский базар" в Витебске отдыхает! -- и он закурил какую-то вонючую папироску.
-- А вы чего так трясетесь? -- спросил участливый Сивцов. -- Замерзли?
-- Не, я балдею! -- отчего-то восхитился Турист. -- В один спальник залез, другим накрылся, а утром интересуется, замерзли ли мы? Как тебе это нравится, Мальборо? -- он пихнул соседа локтем.
Мальборо пробурчал что-то невразумительное, но явно в том смысле, что нет, мол, не нравится. Федор растерялся.
-- Так я же это, -- забормотал он, оправдываясь, -- думал, вам в одном удобнее... Ну и... -- он беспомощно оглянулся на следы своего ночного преступления: спальные мешки немым укором лежали поверх мотоциклетного ящика.
-- Ладно, не кипишуй, -- успокоил его Турист. -- Сами виноваты -- ужрались вчера до потери сознания. А ты молодец, -- он взглянул на Сивцова. -- Горазд пить. Я сквозь сон слышал: ты еще долго один пел.
-- Я еще в дырочку потом плевал, -- скромно потупившись, признался Федор. -- Фонариком мигал долго... А, да: еще одну доску от ящика почти оторвал, -- он подергал отставший край многострадальной доски.
-- Да ну? -- восхитился Турист. -- И все помнишь? Мужик! -- он подался вперед и с чувством пожал руку человеку такой невероятной памяти.
Сивцов попунцовел от удовольствия и, чтобы скрыть неловкость, спросил:
-- А нам еще долго ехать?
-- Не, километров сто осталось, -- махнул рукой Турист. -- Я недавно выглядывал, когда на станции стояли. Так что скоро уже прыгать будем.
-- Как прыгать? -- похолодел Федор. -- Прямо на ходу?!
-- А как же еще? -- удивился Турист. -- Ты что же, думаешь, нам его посреди леса остановят, чтоб мы сошли?
-- Я думал, вы договорились... -- упавшим голосом пробормотал Сивцов. -- С машинистом, там... Или, может, с кондуктором, -- он запутался, вспоминая, есть ли в грузовых поездах кондукторы и, стушевавшись, замолчал.
-- Ага, -- заржал Турист. -- На двести семьдесят пятом километре останови, шеф! Нет, Быня, все-таки веселый ты человек! А, Мальборо, слышал, че опять Быня забацал? -- и он довольно хлопнул Федора по плечу. -- Не боись, брателло, щас, слава богу, зима, а не лето -- в сугроб-то без проблем приземлишься, нормально!
-- Ну, разве что в сугроб... -- неуверенно пробормотал Федор, против воли вспоминая, как в прошлом году, отправившись в поликлинику взять больничный по поводу ОРЗ, поскользнулся и сломал руку: в двух местах себе и еще в одном -- какой-то женщине, которую свалил по неосторожности.
"Та женщина тоже упала в сугроб, -- обеспокоено думал Сивцов, -- а смотри-ка: все равно сломала руку. Правда, я упал на нее с Алисиными санками, которые по пути хотел занести в починку, но все же. А тут -- с поезда! Нет, я не смогу..."
Остаток пути проехали в молчании, лишь однажды вяло пожевав невкусной, резиновой от холода колбасы.


Последние полчаса пути Турист безвылазно провел у смотрового отверстия -- высчитывал километровые столбы.
-- Пошли, -- оторвавшись, наконец, от своего занятия, коротко бросил он. -- Три километра осталось.
Турист с Мальборо пробрались к двери и стали возиться с запором, Федор, с негнущимися от ужаса конечностями, последовал за ними -- оставаться одному в темном вагоне было стократ страшней. Наконец дверь тяжело поехала в сторону, и в лица беглецов ударил холодный январский ветер, причем так, что с непривычки все задохнулись.
-- И-и-и-и! -- вдруг отчаянно взвизгнул Сивцов и, зажмурившись, бросился головой вперед -- прямо в кружащую за бортом вагона стихию.
Он где-то читал, что прыгать с парашютом надо именно так: сначала, не раздумывая, выпасть из самолета, а потом уже ориентироваться -- где верх, где низ и в какую сторону тебя несет потоком воздуха. Через несколько секунд Федор понял, что полет, кажется, несколько затянулся и открыл глаза. Он все еще был в вагоне, хотя и в опасной близости от открытого дверного проема, но при этом кто-то крепко держал его за шиворот.
-- Ты чего, Быня? -- услышал он над плечом удивленный голос Туриста. -- Рано ведь еще! Я ж говорю -- три километра осталось. Сейчас, конечно, уже меньше, но все равно: прыгать будем только вместе, по команде. Не хватало еще вдоль полотна всех потом собирать!
Сивцов молчал и только тяжело дышал: он уже практически простился с жизнью и теперь ему было все равно. Мимо проносились деревья.
-- Ты бы сейчас, Быня, со всего разгону, да прямо в деревья бы залетел, -- разъяснял в это время Турист. -- Мы чего, думаешь, ждем? Сейчас лес должен кончиться, пойдут колхозные поля. Вот мы на целину и спрыгнем, чтоб шею не сломать. Вон, видишь, лес кончается, приготовились! Сначала Мальборо, потом ты, Быня, я -- последний. Мальборо, следи там: как только деревья кончатся -- прыгай!
Десантники выстроились друг другу в затылок и замерли в ожидании. Впереди, по ходу поезда, показался просвет в деревьях. Наконец, лес поредел и началось огромное заснеженное поле. Мальборо почему-то все не прыгал, и изнервничавшийся Федор нетерпеливо подтолкнул его в спину -- мол, прыгай давай уже.
Не ожидавший толчка Мальборо прыгать почему-то не хотел, изогнулся какой-то невообразимой дугой, пытаясь остаться в вагоне, но, все-таки, не удержал равновесия и с воплем отчаяния вылетел наружу. Сивцов храбро шагнул следом. Все завертелось перед его глазами, но он ничего не успел понять: крутанув Федора в воздухе, неведомая сила ткнула его головой в снег.


Сивцов немного полежал в сугробе, приходя в себя, затем попробовал пошевелиться: как ни странно, ничего не болело.
"Не может быть, -- испугался Федор, -- чтоб я ничего не сломал! Наверное, это шок".
Он много читал про то, как люди, находясь в состоянии шока, пытались двигаться, например, без ноги, или даже с распоротым животом, не испытывая при этом совершенно никакой боли. Сивцов испугался и посмотрел на свой живот: все было в порядке -- даже пуговицы на полушубке были на положенных им местах.
"Живот-то, конечно, цел, -- подумал Сивцов, -- но, может быть, у меня сломан позвоночник? Или все пальцы на ногах. Кто знает?"
Снег набился ему в рукава и за шиворот, стало холодно.
"Ладно, -- вздохнул про себя Федор. -- Похожу пока в шоке. Хоть врачи и не рекомендуют".
Он закряхтел и стал выбираться из снежного плена.


Травмированный довольно шустро для своего диагноза вылез наверх и огляделся. Было морозно, но в то же время ярко светило солнце.
"Красота!" -- подумал Сивцов и зажмурился от удовольствия.
-- Быня, ты в порядке? -- вывел его из благостных грез голос Туриста. -- Не расшибся?
-- Не знаю, -- умиротворенно изрек Федор. -- Я, наверное, в шоке.
-- Тогда иди, помоги мне, -- в голосе Туриста слышалась озабоченность. -- Мальборо неудачно спрыгнул.
-- Сейчас, -- Сивцов немного обиделся на Туриста. Еще бы: ему сообщают, что человек, возможно, в шоке, а он и ухом не ведет!
Но, подойдя поближе к Туристу, склонившемуся над лежащим на снегу третьим беглецом, Федор моментально забыл о возможном переломе позвоночника: представшая перед его глазами картина поражала воображение своей живописностью. На снегу мирно лежал недвижимый Мальборо с закрытыми глазами, телогрейка на его груди была расстегнута. Рядом с ним на коленях стоял Турист и пытался прослушать сердце. Но самое интересное в этой композиции находилось чуть дальше -- в метре от тела тяжело раненого лежала сломанная почти у основания молодая осина, примерно в руку толщиной. Одинокий пенек тоскливо уставился в небо пучком разлохмаченной щепы. Щепа была свежей.
"Так вот почему он прыгать не хотел! -- догадался Сивцов. -- Но я же не мог видеть из-за его спины это дерево! Тем более оно какое-то странное: растет отдельно от леса, в одиночестве. Надо сказать лесникам, а то так все поубиваются!"
-- Вот черт! -- Турист повернул к Федору осунувшееся лицо. -- И как его угораздило? Одно-единственное дерево во всем поле стоит -- и на тебе: точно в него умудрился прилететь. Не видел он его, что ли?
Сивцов тактично промолчал.
-- Ладно хоть деревце небольшим оказалось, -- продолжал рассуждать Турист. -- Будь чуточку потолще -- и не оно бы, а Мальборо у нас напополам разлетелся. Дела... -- он задумчиво почесал в затылке.
Помолчали. Через несколько минут Мальборо вяло зашевелился и открыл мутные глаза. Оставшиеся в живых немедленно склонились над товарищем. Когда у Мальборо немного сфокусировался взгляд и он увидел над собой улыбающегося Федора, его лицо исказила гримаса какого-то первобытного ужаса: глаза полуприкрылись, уголок рта задергался, а руки стали совершать некие рефлекторные, как бы отталкивающие что-то от себя, движения.
-- Что, Мальборо, что? -- забеспокоился Турист. -- Тебе плохо? Ты каким местом в дерево ударился, помнишь? Где болит?
Мальборо замотал головой, на его губах появилась розовая пена.
-- Вот блин, -- Турист длинно выругался. -- Похоже, ребра себе поломал и легкие осколками пропорол. Эх, как все не вовремя!
-- А сколько нам еще идти? -- полюбопытствовал виновник трагедии. -- Далеко?
-- Да нет, -- Турист вздохнул и поправился: -- Если своими ногами, то быстро бы дошли. Километров семь-восемь, наверное, будет.
-- Надо сделать вот что, -- сказал Сивцов, снимая с себя полушубок. -- Положим его на мой тулуп и потащим прямо по снегу. А он пусть лежит и отдыхает.
-- Молоток, Быня! -- воспрял духом Турист и с уважением взглянул на Федора. -- Я, почему-то, с самого начала в тебя верил!
Когда два новоявленных медбрата подошли к объекту эвакуации, тот, вновь увидев довольную физиономию Сивцова, обреченно замычал и попытался уползти в лес, но был своевременно схвачен и, не смотря на активные возражения, высказанные при помощи языка глухонемых, водружен на заблаговременно расстеленный полушубок.
-- Ничего, Мальборо, -- обнадежил друга Федор. -- Сейчас мы тебя отволочем куда надо, а там уж тебя вылечат!
Сказано это было со столь кровожадной интонацией, что раненый не сдержался и тихо заплакал. На активное сопротивление у него уже просто не осталось сил. Турист с Сивцовым взялись за толстый овчинный ворот тулупа и "скорая помощь" тронулась в путь.


Через пять километров добровольная санитарная дружина выдохлась так, что в очередной раз присев отдохнуть, беглецы уже не пытались подняться. Турист, сидя прямо в сугробе, жадно затягиваясь, курил, а Федор, привалившись спиной к березе, молча хватал ртом воздух. Кренделевские кроссовки были давно и безнадежно забиты снегом и Сивцов не чувствовал ног, в то время как от пиджака шел густой пар. Мальборо, лежа на полушубке, безучастно смотрел в синее зимнее небо, как будто это путешествие его не касалось, и молчал.
-- Ну что, Быня, двинули? -- в двадцатый, наверное, раз спрашивал Федора Турист.
Сивцов согласно кивал, не делая ни малейшей попытки подняться, и вся тройка оставалась на прежних местах. Через пару минут Турист повторял свой сакраментальный вопрос и все, согласившись, что надо идти, к общему удовольствию оставались в старых позах. В конце концов, примерно через полчаса, начав мерзнуть, все-таки поднялись.
Мальборо был на удивление тяжелым, поэтому тащили его как положено: не спеша, степенно отдуваясь и изысканно матерясь на трудных участках.
-- Копье надо сделать, -- тяжело пропыхтел Федор, когда они преодолевали какой-то овраг. -- На всякий случай.
-- Зачем? -- от удивления Турист едва не выпустил край тулупа.
-- Волки, -- коротко пояснил Сивцов и запыхтел дальше.
-- Где? -- изумился второй бурлак и отчаянно завертел головой.
-- Будут, -- уверенно крякнул Федор и, с небольшими перерывами на пыхтение, уточнил: -- Ночью. Обязательно. Наверное.
-- Нет, -- в том же стиле поддержал беседу Турист. -- До ночи. Успеем. Дойти. Уже. Немного. Осталось.
-- А если. Все-таки. Нападут, -- гнул свою линию Сивцов. -- Мальборо. Пусть. Лает. Как собака. Тогда они. Испугаются и. Убегут.
-- Нет, -- упрямился Турист. -- Не убегут. Мальборо. Не похоже. Будет лаять. Потому что. Он и говорить-то. Не может. Вот.
На этом минорном аккорде они вышли к жилью.


Прямо посреди леса, в далеком от городской жизни краю, стоял, красиво занесенный снегом, чудо-теремок. Самое интересное, что стоял дом в абсолютном одиночестве -- рядом не просматривалось ни населенного пункта, ни даже самого завалящего садово-огородного товарищества.
-- Пришли, -- выдохнул Турист, падая в снег.
-- Куда? -- задал резонный вопрос Федор, валясь рядом.
-- Куда и надо было, -- Турист зачерпнул горсть снега и вытер разгоряченное лицо. -- К Трофиму.
-- А где он, -- заинтересовался Сивцов, вертя головой. -- Никого вроде нет.
-- Да он сейчас должен в Москве быть, -- пояснил Турист. -- Здесь у него лежка секретная, сам он тут редко бывает. Но на нас, я думаю, приедет посмотреть -- не каждый день его люди с кичи бегут. А мы пока тут и без Трофима хорошо отдохнем, пацаны здесь, охранники которые, должны быть предупреждены. Верно, Мальборо?
Мальборо, услышав, что обращаются к нему, замычал и снова попытался куда-то уползти: видимо он догадался, что сатрапы притащили-таки его в обещанную "лечебницу".
-- Ты чего, Мальборо? -- Турист придержал уползающего за полу ватника. -- Голову заодно что ль, зашиб? Куда ты все в лес-то ползешь? Вот ведь хаза уже трофимовская.
Федор, не обращая внимания на возню Туриста с контуженным, рассматривал сказочный дом. Тот был огромный, весь покрытый красивой деревянной резьбой и, наверное, очень теплый внутри.
"Терем-теремок, он не низок, не высок. Кто-кто в теремочке живет? -- крутилось в затуманенном от усталости мозгу Сивцова что-то из раннего детства. -- Кто-кто в невысоком живет? Это я, мышка-норушка... Кто там еще? Лягушка, как бишь ее? Квакушка? Да, вроде бы, квакушка... И, конечно же, добрый доктор Змей Горыныч..." -- выдав последнюю за сегодняшний день нелепицу, утомленный мозг Федора благополучно отключился.
Сивцов уже не видел, как резные ворота "теремка" отворились и в их проеме показались вооруженные люди, с опаской двигавшиеся в сторону путешественников.
День постепенно клонился к вечеру.
Мальборо тихо плакал на тулупе.
Волков до сих пор не было.

[rеdman]

АМЕРИКАНСКИЙ БИЛЬЯРД ПРОТИВ РУССКОЙ БАНИ


Федор проснулся в огромной светлой комнате лишь утром следующего дня. Он с удовольствием потянулся, но тут же охнул: казалось, что болела каждая косточка в его истерзанном вчерашним героическим переходом теле. Сивцов, не вставая, осмотрелся.
Он лежал в большой и удобной деревянной кровати, на очень мягком матрасе, застеленном чистой хрустящей простыней. Тело путешественника укрывало легчайшее пуховое одеяло, сшитое так, как будто было сделано в старину -- из разноцветных лоскутков. Стены комнаты были обшиты ровными и чистыми панелями из натурального дерева. Федору сразу же захотелось, чтоб они оказались сделанными из ореха: он где-то читал, что ореховые панели одни из самых дорогих. Естественно, он желал этого не просто так, а с конкретной корыстной целью: чтоб лопнул-таки от зависти Ефим Бабурин.
"Ох ты, елки-палки! -- Сивцов хлопнул себя по лбу, вспомнив и остальных своих сослуживцев. -- Сегодня же понедельник! Мне ж на работу надо!"
Федор вскочил с кровати и стал лихорадочно искать свои вещи. Одежды нигде не было, как и никаких часов или будильника, чтобы узнать точное время. О том, что он находится от своего института, по крайней мере, в полутора тысячах километров, Федор, по обыкновению, даже не подумал.
Выскочив в одних трусах из комнаты и сбив в коридоре какого-то парня с подносом в руках, Сивцов резво побежал вниз по единственной присутствовавшей здесь лестнице. За ним следом, громко матерясь на лету, со страшным звоном и грохотом кувыркался подносоносец. Так как Федор, в отличие от своего преследователя, избрал более традиционный способ передвижения по лестницам, то вскоре он оторвался от кувыркающегося парня и выскочил в холл, расположенный на первом этаже.
В холле горел большой красивый камин, на стенах висели охотничьи ружья, рога и головы различных животных. В центре помещения стоял большой овальный стол, за которым пили пиво из больших глиняных кружек человек восемь незнакомых Сивцову мужчин. В одном из них Федор с трудом узнал Туриста -- тот был чисто выбрит, причесан и одет во все цивильное. На этом фоне Сивцов, в своих вечно чуть великоватых семейных трусах и с расцарапанным животом, плохо замазанным зеленкой, выглядел несколько нелепо. Он это понял по чуть ошалелым глазам остальных присутствующих за столом парней.
-- О, Быня! -- первым пришел в себя Турист. -- Знакомьтесь, пацаны: Быня, это он с Папой насовсем разобрался. Классный чувак. Кстати, мой друг.
"Пацаны", которым было всем слегка за тридцать, сдержанно и одобрительно загудели.
-- Ты уже проснулся? -- обратился Турист уже к Федору. -- Тогда садись к нам. А то мы к тебе уже Кислого с едой посылали, чтоб ты поел да снова ложился, если не выспался. Он заходил?
Федор кивнул, думая совсем о другом. В этот момент на лестнице показался Кислый. Он сделал два неуверенных шага вниз по ступенькам, а когда попытался сделать третий, его ноги, не выдержав, подломились в коленях, и Кислый рухнул вперед. Он плашмя упал на лестницу и, сохраняя неестественно прямое положение тела, съехал на животе по ступенькам головой вперед. Когда голова неудавшегося официанта коснулась пола, он вытянулся всем телом и затих. К нему сразу же бросились несколько человек из-за стола и стали приводить в чувство.
-- Быня, ты за что его, а? -- тихо спросил Турист. -- Он, может, сказал что-то не так? Так ты прости его, молодой он еще.
-- А, -- небрежно отмахнулся Сивцов. -- Случайно вышло. Неловкий он у вас какой-то.
Турист понимающе покивал.
-- Я же говорил, -- бормотал негромко кто-то из сидящих за столом, -- мяса ему надо было отнести. А вы заладили: "Бульон, бульон, полезно, полезно!" Вот и получил Кислый по полной, за бульон-то! Вон, вишь, как ему щас полезно... Лежит, ни есть, ни пить не просит. Хотя я бы, наверное, тоже обиделся: с баланды только соскочил, а тебя пустым бульончиком угощают! Нет, правильно Быня ему врезал, да и нам повиниться бы надо, за стол его пригласить, -- говоривший обиженно засопел.
В это время Федор, наконец, вспомнил, зачем он спустился в гостиную в одних трусах.
-- Турист, во сколько ближайший автобус в город?! -- заорал он с удвоенной силой, вспомнив, что жутко опаздывает. -- И где моя одежда?
-- Спокойно, Быня, спокойно, ты чего? -- Турист стал осторожно приближаться к Сивцову. -- Ну, подумаешь, чего-то он не так сделал, или не так сказал -- чего психовать-то? Тем более, что ты его уже наказал. Сейчас одежду тебе новую подберем, сядем, покушаем хорошо, пивка выпьем... Ну? И куда ты собрался идти -- лес ведь кругом?
-- Как лес? -- забормотал Федор, только сейчас вспомнив, где он находится и осознав всю безнадежность своего положения. -- Какой лес?
-- Смешанный, -- ласково проговорил Турист, обнимая прогульщика за плечи. -- Хвойно-лиственный. Биология, пятый класс, -- и, обращаясь к кому-то из приводящих в себя Кислого, коротко приказал: -- Одежду принеси Быне. Чего-нибудь его размера, только быстро.
-- Но мне же сегодня на работу надо, -- всхлипнув, вывалил Сивцов свой последний аргумент. -- Понедельник же...
-- Ты чего, Быня? -- изумился Турист. -- Во-первых, сегодня уже вторник, понедельник вчера был, когда мы в поезде ехали. Вспомнил? А во-вторых -- какая работа? Тебе сейчас тихо-тихо сидеть надо, чтоб не дай бог, тебя и в этом районе менты искать не начали! Ты чего, заказов, что ли, много набрал? Ну так отмени их на время -- если заказчики люди нормальные, то должны в твое положение войти. А потом, когда тебя искать перестанут -- отработаешь свое.
"А ведь меня этот капитан, пожалуй, и в самом деле на работе быстро найдет, -- подумал Федор, имея в виду Поповича. -- Он вон какой ушлый: мигом мой паспорт прочитал! Он и институт наш, наверное, так же быстро найти сможет. Придет, а я там черчу что-нибудь. Здрасьте-пожалуйста, пойдемте в тюрьму!"
Сивцов пригорюнился. Оставалось только подчиниться более мудрому в таких делах Туристу и в самом деле на некоторое время "лечь на дно".


Через полчаса Федор, одетый в новый, с иголочки, "найковский" спортивный костюм и белоснежные кроссовки той же фирмы, восседал во главе стола. Он был побрит, причесан и похож на наследного принца княжества Монако, выехавшего отдохнуть на природу. Двое из сидевших за столом (а все присутствовавшие были охранниками этого огромного дома) ушли протапливать баню для дорогих гостей, остальные же, открыв рот, слушали Сивцова.
-- А стекла оказались бронированные! -- рубил рукой воздух раскрасневшийся рассказчик. -- Ка-а-ак он в это стекло на своей веревке с разгону ахнул! Аж весь дом затрясся. Граната у него из рук -- бац! -- и вывалилась. Внизу -- взрыв! Кто-то орет там, ничего не понять, дверь взорвали, кругом дым -- хоть святых вон выноси! После этого они отступили и пошли советоваться...
Федор сделал большой глоток пива из кружки -- от длинного повествования у него пересохло в горле.
-- Ну ты крутой, Быня, -- восхищенно выдохнул один из охранников по кличке Гиббон. -- Сам Сомов тебя с первого раза взять не смог! Ну, дела.
-- Это что! -- подал голос Турист. -- Он его потом вообще в больничку отправил, на заслуженный отдых, так сказать.
Все в немом восторге воззрились на героя дня.
-- Потом расскажу, -- взмолился Сивцов. -- У меня уже язык не шевелится.
Перечить ему побоялись, помня пример Кислого. Неудачно упавшего охранника еще двадцать минут назад, как только он был приведен в чувство, Турист настоятельно посоветовал увести в какую-нибудь дальнюю комнату и оставить там до вечера, чтобы своим видом Кислый не раздражал Быню.
-- Нам еще здесь стрельбы не хватало, -- объяснил свою позицию Турист.
С улицы принесли шашлык из осетрины, приготовленный специально для гостей. Федор никогда в жизни не ел такой вкуснятины, поэтому съел две своих порции и одну соседскую. Сидевший рядом с Сивцовым уголовник Грабля благоразумно промолчал. Наевшись, Федор с сожалением осмотрел все еще обильный стол и сыто рыгнул. Кто-то подобострастно хихикнул. Сивцов, поглаживая себя по животу, строгим отеческим взглядом посмотрел на нарушителя тишины. Стало тихо.
-- Скучно у вас, -- неожиданно взгрустнулось Федору. -- Живете тут в лесу...
Все засуетились. С разных сторон Сивцова бросились истово разубеждать.
-- Да как же скучно, Быня? -- самозабвенно бил себя в грудь Гиббон. -- Сейчас банька будет, ей-ей! Тут такая банька у Трофима, что ого-го! У-у-ух, какая банька!
-- Пострелять можно, -- вещал трубным голосом Грабля. -- Здесь арсенал целый у нас. Ты из чего больше шмалять привык, Быня? Тут даже гранатомет есть, во как!
-- Тут места хорошие! -- надрывался с другой стороны стола огромный детина по кличке Поршень. -- На охоту пойдем! Без добычи точно не вернемся -- тут зверья полно!
Переждав самый гам, Федор, глядя на Поршня, строго проговорил:
-- Зверей убивать нехорошо, -- и задумался.
Всем стало стыдно. Поршень, казалось, съежился раза в два и готов был провалиться от позора сквозь землю.
-- А вот пострелять можно, -- подумав, вынес свой вердикт Сивцов.
Все облегченно вздохнули -- грозы не случилось. Грабля раздувался от важности прямо на глазах: еще бы -- ведь именно он подал благосклонно принятую идею насчет "пострелять".
Все оживленно зашевелились, задвигали стульями. Кто-то побежал за оружием, остальные же, накидывая на плечи теплые вещи, потянулись на улицу. Как только Федор поднялся со стула, на его плечи чья-то заботливая рука накинула удобную и легкую дубленку.
-- У нас тут в лесу "полигон" небольшой имеется, -- крутясь ужом вокруг степенно шагающего Федора, распинался Грабля. -- Чтобы форму не теряли, так сказать.
-- Это правильно, -- доверительно сообщил ему Сивцов. -- Форму терять никак нельзя. Я вот однажды вышел из отпуска, сам понимаешь -- в отпуске не чертил ничего, отвык. И что же ты думаешь? -- он посмотрел на Граблю, выдерживая убийственную паузу. Судя по тому, как преданно смотрел на него бандит, Грабля в этот момент не думал ровным счетом ничего, поэтому Федор продолжил: -- Вышел я, значит, на работу и в первый же день запорол напрочь очень важный чертеж. Вот. Это и называется -- потерять форму, -- он посмотрел на своего спутника, убедился, что тот абсолютно ничего в этой притче не понял и, многозначительно хмыкнув, продолжил шествовать.


На "полигоне" стояло много ящиков с пустыми стеклянными бутылками и пивными жестянками.
-- Мы сюда всю посуду стаскиваем после пьянок, -- радостно пояснил Федору Поршень. -- А потом на ней тренируемся! -- он достал из-за пояса огромный черный пистолет, чем жутко перепугал дорогого гостя. По счастью, Поршень не заметил реакции увидевшего оружие "профессионального убийцы".
Стреляли долго и самозабвенно: перебили целую кучу стеклотары, сожгли уйму патронов, раз двадцать бегали выставлять на "огневой рубеж" новые бутылки. Федор тщательно делал вид, что его вся эта возня не больно-то и интересует. Наконец, братва выдохлась. Все закурили, медленно отходя от азарта "соревнований".
-- Ну что, Быня, -- подошел вдруг к Сивцову Турист. -- Укатаешь пацанов?
-- В смысле?.. -- промямлил Федор.
-- В том смысле, что покажи им настоящий класс, -- не отставал Турист. -- Пусть братва поучится, как стрелять надо. Ну как, пацаны, посмотрим? -- обратился он к окружающим.
-- Посмотрим, посмотрим! -- на разные голоса возрадовались "пацаны".
-- Тебе из чего привычнее, Быня? -- поинтересовался подлый Турист. -- Какое оружие предпочитаешь?
-- Любое, -- пробормотал Сивцов, чтобы не попасть впросак. -- Мне без разницы.
-- Тогда держи, -- Турист протянул Федору "калашников" и обернулся: -- Поршень, наряди-ка нам вон ту елочку...
Поршень живо подхватил несколько бутылок, подбежал к невысокой елке и стал "украшать" ее бутылками, насаживая их горлышками на пушистые ветви. Первую бутылку он водрузил на самую верхушку деревца, куда в новогодние праздники обычно ставят звезду.
Сивцов стоял с тяжелым автоматом в руках и лихорадочно вспоминал порядок стрельбы из автоматического оружия: когда он получал высшее образование, их возили на военные сборы и даже давали разок пострелять точно из такого же автомата. Что-то вспомнив, он передернул затвор, который зловеще лязгнул, положил один палец на спусковой крючок и стал ждать, пока Поршень закончит приготовление "мишеней".
Вороненая железяка сильно оттягивала руки, и Федор попытался перехватить ее поудобнее.
Длинная автоматная очередь, прогрохотавшая в ту же секунду, явилась для всех присутствующих настоящим откровением. Особенно неожиданной стрельба стала для двоих: для самого Сивцова, который несколько бесконечных мгновений пытался безуспешно усмирить бьющийся в его руках АКМ, прежде, чем догадался отпустить курок, и для Поршня, которого спасло какое-то звериное чутье -- он лежал, прикрыв голову руками, в снегу под елкой и трясся мелкой дрожью.
Вся спина заново родившегося была засыпана битым стеклом -- на елке раскачивались одни лишь отбитые бутылочные горлышки. На деревце не осталось ни одной целой бутылки, кроме того, многие другие ветви были также перебиты пулями и болтались на одном честном слове.
-- А че он так долго вешал? -- извинился Федор, имея в виду случайность происшедшего выстрела из-за своих уставших рук. Но его, как и водится в таких ситуациях, поняли по другому.
"Во псих..." -- прошептал кто-то.
-- Помогите Поршню, -- сказал Турист, беря из рук Сивцова орудие устрашения. -- Ну ты даешь, Быня. Не боялся в него попасть? Хотя, с такой стрельбой, -- он оглянулся на многострадальную елочку, -- можно не волноваться: попадешь туда, куда хочешь. Здорово, Быня, просто высший класс! -- он восхищенно прицокнул языком. -- Возьмешь в ученики?
-- Возьму, -- легкомысленно пообещал самый меткий ковбой к западу от Миссисипи. Он уже отошел от потрясения и радовался, что так здорово выдержал неожиданное испытание.
-- Только Поршня ты, конечно, зря так перепугал, -- вздохнул будущий ученик. -- Парень сейчас неделю под себя делать будет.
-- А че он так долго вешал? -- уперся Сивцов. -- Вешает и вешает, вешает и вешает... Я ждал-ждал, ждал-ждал, ну и...
-- Понятно, -- вздохнул Турист. -- Пошли, возвращаться пора, да и холодает, похоже...


Когда все снова сидели за столом у камина, через холл под руки провели Поршня. Он пускал слюни и улыбался. Ему дали с собой бутылку коньяка и отправили спать. Когда Федор вновь увидел свою недавнюю жертву, ему стало ужасно неудобно за то, что он так напугал неплохого, в принципе, парня. Чтобы как-то отвлечься от мук совести, Сивцов набросился на отбивную, лежавшую перед ним на тарелке, и стал яростно терзать ее ножом, бубня при этом: "Вешает и вешает, вешает и вешает..." Услышав этот грозный сивцовский клич, соседи по столу втянули головы в плечи и тоже уткнулись носами в тарелки.
Федора больше не пытали по поводу штурма спецназом папановской квартиры -- верили, что такой человек не то что какого-то майора Сомова, самого господа Бога оглушить может, и ничего ему за это не будет -- весовые категории не те. Поэтому разговаривали, в основном, на отвлеченные темы: о том, как по-детски засыпался на очередном, совсем несложном деле Толя-Троллейбус; сколько анаши минимум надо выкурить на пятерых, чтобы всех пятерых "реально торкнуло", и даже -- почему все женщины в правительстве Российской Федерации какие-то ненормальные и кто их таких выбирал.
После этой злободневной сатиры все заспорили, кто же на самом деле отец Хакамады: половина уверенно утверждала, что он, судя по фамилии, японец, другая же половина насмерть стояла за южного корейца, ссылаясь на газету "Желтые страницы Алапаевска". Едва не дошло до драки с поножовщиной, но тут вмешался Сивцов.
-- Мамымеец, -- произнес он с набитым ртом.
-- Что? -- как можно вежливее переспросил Грабля.
-- Адыгеец, -- прожевав, ответил Федор. -- Отец ее. Я точно знаю.
Спорить не рискнули. Даже Чибис, сам адыгеец по национальности, промолчал, хотя наверняка знал, что фамилия "Хакамада" крайне редко встречается на территории республики Адыгея.
Наконец, истопилась баня. Сивцову торжественно поднесли новый, в упаковке, роскошный махровый халат. Где-то далеко, за полторы тысячи километров отсюда, несчастный Ефим Бабурин в очередной раз лопнул от зависти.
Федора повели в баню.


Баня поразила Сивцова своими размерами: там можно было жить не хуже, чем в самом доме. Там был бассейн, джакузи, а так же "сухая" и "мокрая" парные. Но больше всего воображение Федора поразил бильярдный стол, стоявший в огромном предбаннике.
-- Вот! -- торжествующе заорал Сивцов. -- Вот! У Папы в квартире один в один такой бильярд был. Я им дверь закрывал, а майор Сомов потом взорвал его! Говорил я вам, черти, говорил, а вы не верили! -- Сивцов грозным глазом оглядел потупившихся "чертей" и неожиданно предложил: -- Ну? Кто против меня ?
Федор играл со всеми по очереди, потому что отказаться не посмел никто. Бильярд был американский, для игры в так называемый "пул", но Сивцов, естественно, об этом даже не подозревал. Он бил все шары подряд: сплошные, полосатые, черные и белые, радуясь при этом, что хозяин заказал для себя в бильярдной фирме такие хорошие, широкие лузы. Никто его не только не поправлял, но даже наоборот: все старательно делали вид, что Быня -- ас в этой сложной игре и куда уж им-то с ним тягаться. "Проиграв" очередную партию, истязаемые, облегченно вздохнув, шли в парилку.
Обыграв всех, кого только можно, Федор еще некоторое время поиграл сам с собой, но это ему быстро наскучило. Оглянувшись по сторонам, он обнаружил, что остался в предбаннике совершенно один: весь народ сидел либо в парилке, либо, уже выйдя из нее, пил пиво и смотрел телевизор в комнате отдыха. Оскорбленный в своих лучших компанейских чувствах, Сивцов зарычал и, срывая и разбрасывая по всему пути своего следования одежду, огромными прыжками помчался в парную.
-- Ага! -- азартно выкрикнул он, рывком распахнув дверь в жарко натопленное помещение, немало перепугав его временных обитателей. -- Спрятаться от меня хотели? -- с этими словами Федор полез на полок. От Сивцова, конечно, многие хотели бы куда-нибудь спрятаться, однако, вслух эту крамольную мысль не произнес ни один из принимающих банные процедуры.
В парилке стоял приятный хлебный запах и полумрак, который усиливался от того, что было большое количество пара. Однако Федору показалось, что пару не хватает и он, ворча что-то вроде "Сидите тут, мерзнете", с кряхтением слез с полка, набрал в красивый медный ковш с деревянной ручкой кипятка и, не раздумывая, выплеснул его на каменку.
Когда струя ударившего от камней пара коснулась Сивцова, он заорал, как будто его резали, и выскочил из парилки, оставив входную дверь открытой настежь. Оставшиеся внутри переглянулись, после чего Грабля поднялся и аккуратно закрыл оставленную беглецом дыру, в которую уходило тепло.
Примерно с минуту внутри ничего не происходило: все молча потели дальше. Затем дверь резко распахнулась и на пороге, в клубах пара, вновь показался Федор. С радостным криком "Ага!" он забежал внутрь, схватил ковш и снова плеснул на камни. На этот раз он ловко увернулся от взметнувшейся вверх и вбок горячей струи и, хохоча, выбежал вон, не забыв оставить открытой дверь. Грабля вздохнул, поднялся со своего места и прикрыл ее еще раз. Все понимали, что Быня просто шутит.
-- Грабля, подкрути там каменку, чтоб посильней жарила, -- попросил из тумана кто-то, сидящий на полке.
Грабля подошел к агрегату как раз в тот момент, когда в дверь опять ворвался Сивцов. С не отличавшимся новизной боевым кличем "Ага!" Федор от души зачерпнул в ковш кипятка и плесканул его на камни. Но из тумана, вместо ожидаемого шутником шипения пара, раздался протяжный вопль ошпаренного Грабли.
-- Извините, я вас не видел, -- пробормотал через пару секунд Сивцов, присев от акустического удара. -- Вы кто?
Грабля, не отвечая, лишь выл на одной ноте, пытаясь забиться от мучителя куда-то под полок.
-- Это вы, Грабля? -- догадался, наконец, Федор. -- Извините, пожалуйста, я вас не видел.
Вежливый Сивцов был во много раз страшнее Сивцова стреляющего, поэтому в парилке воцарилась зловещая тишина. Федор, не дождавшись из тумана ни единого звука, пожал плечами и вышел.


Из бани они шли вдвоем с Туристом -- остальные, видимо, опасались невозмутимого убийцу Быню, которому человека завалить, что муху прихлопнуть -- так, забава.
-- А кстати, Турист, -- спросил у своего спутника Федор, -- как там Мальборо?
-- Плохо Мальборо, -- нахмурился Турист. -- Бредит все время. Говорит, что ты посланник сатаны и надо тебя немедленно убить, а для верности, чтоб не ожил, проткнуть осиновым колом. Во как.
-- Это он, наверное, потому так говорит, -- предположил Сивцов, -- что сам об осину стукнулся. Вот он и бредит: осина, мол, осина... Его в больницу надо.
-- Да здесь уж впору больницу открывать, -- тяжело вздохнул Турист. -- Один коньяк без перерыва жрет и плачет, второй -- с сатаной бороться собрался, когда у самого ни одного целого ребра нет, а третий вообще, -- он вновь вздохнул. -- Вся спина обварена, а тоже куда-то бежать намылился... Кислый, опять же -- ободрал всю рожу, когда ты его с лестницы спустил и башку стряс, кажется. Ладно, пойдем спать, Быня, утро вечера мудренее...
-- Спокойной ночи, -- вежливо попрощался Федор.
Почему-то он не испытывал абсолютно никакого душевного дискомфорта из-за того, что не вышел сегодня на работу.
Он бодро засвистел "Генералов песчаных карьеров" и пошел спать.
Сивцову понравилось прогуливать.

[rеdman]

ТЕМНАЯ ЛОШАДКА


Захар Игнатьевич Трофимкин закрыл глаза и прислушался к собственным ощущениям. Нельзя сказать, что они его порадовали, но, в то же время -- чего еще можно ожидать в шестьдесят два года после шести часов, проведенных в воздухе? Конечно, невероятной усталости. Ну, ничего, через полчаса приземлимся. Потом, правда, еще час на вертолете и примерно столько же на машине, но это уже несущественно. Можно сказать, мелочи жизни.
Все главное уже сделано. Если удастся провернуть запущенную на прошлой неделе комбинацию, то она обещает стать крупнейшей во всей биографии, или, как любили выражаться раньше милицейские товарищи -- "нетрудовой деятельности" Захара Игнатьевича. Тем более, что так вовремя с горизонта исчез Папа, который постоянно норовил вцепиться в бок, перебить выгодную сделку, да и вообще в последнее время мешал очень многим серьезным людям.
"Интересно, кто его заказал? -- неторопливо думал худощавый человек с лицом тихого пенсионера, потягивая тепловатую минералку из пластмассовой "аэрофлотовской" чашки. -- Последнее время он капитально сцепился как с Вартаном, так и с Резо, из-за наркоты, кажется. Так что это вполне мог быть кто-то из них. Но кто именно? Известен исполнитель этого заказа, но он наверняка не знает своего работодателя. Может только догадываться. Как, впрочем, и я".
Вспомнив об исполнителе, Захар Игнатьевич нахмурился и открыл глаза. Он не любил подозрительных совпадений, тем более касающихся его лично. А то, что этого самого убийцу за день до тщательно подготовленного побега Туриста с Мальборо закидывают именно в их камеру -- куда как подозрительно. Правда, Турист по телефону клялся и божился, что парень -- ураган и свой в доску, но это же Турист! У него хорошо, если хоть пару часов в сутки без сбоев голова проработает -- значит, день прожит не зря. Мальборо, конечно, поголовастей будет, но с ним, похоже, какая-то неприятность во время побега вышла.


Звонок Туриста застал Трофимкина неделю назад в Якутске. Он сам просил Мальборо сразу же отзвониться ему на мобильный если все пройдет гладко.
-- Алло, Трофим? -- заорали радостно в трубке. -- Это Колобок говорит!
-- Какой еще Колобок? -- изумился Трофим.
-- Ну, как же? -- на том конце связи обиженно посопели. -- Который от бабушки ушел.
-- Турист, ты что ли? -- догадался, наконец, Захар Игнатьевич.
-- Ну вот, -- расстроено пробурчал его собеседник. -- В маляве написал, чтоб никаких имен по телефону, а сам...
-- Извини, извини, все правильно, -- спохватился Трофим. И в самом деле, не следовало на весь эфир оглашать имена людей, которых, наверное, уже объявили во всероссийский розыск. -- Как у вас дела? Как все прошло?
-- Нормально. Только вот... Как бы это сказать? Ну, в общем второй колобок немного того... Помялся, короче. На последней стадии...
-- Выражайся яснее, -- Захар Игнатьевич начал нервничать. Звонок застал его в ресторане за обсуждением одного очень деликатного вопроса. -- На какой еще последней стадии?
-- Ну, -- смешался Турист, -- короче, он из поезда неудачно выкатился. Об дерево...
-- Жив? -- коротко спросил Трофим.
-- Жив, но...
-- Ну и слава богу, -- не очень расстроился Трофимкин, собираясь отключиться. -- Отдыхайте, я дней через пять буду у вас.
-- Трофим, тут еще одно! -- взмолился его собеседник.
-- Ну что еще?! -- раздраженно переспросил Захар Игнатьевич. -- Давай короче, у меня дела!
-- Ну, как бы это сказать, -- замямлил Турист. -- Знаешь, с нами тут еще один колобок...
"Дались ему эти колобки!" -- выругался про себя Трофим, но, осознав смысл сказанного, тут же насторожился.
-- Как? Еще один? Кто такой? Вы что, его с собой в мою "избушку" притащили? -- вопросы сыпались из него один за другим. -- У вас ум есть или нет?!
-- Да он наш человек, мамой клянусь! -- начал оправдываться Турист. -- Это он на Виктора Васильича заказ исполнил!
-- На какого еще Виктора Васильича? -- опешил Трофимкин. -- Какой заказ?
-- А вы разве не слышали, что у наших друзей позавчера папа умер?
-- Ах, вон в чем дело, -- присвистнул Захар Игнатьевич. -- А ты уверен, что это он самый и есть?
-- Да как же, -- загорячился "колобок N1", -- хоть у кого спросите! Вся тюрьма сутки гудела. Он это, без вопросов.
-- Ладно, -- решил, наконец, Трофим. -- От себя его ни на шаг не отпускай, в случае чего -- головой ответишь! Я буду в конце недели. Приеду -- разберемся. Еще позвоню. Бывай.
Захар Игнатьевич отключился.


После того памятного разговора он еще пару раз звонил Туристу, но с каждым новым звонком сомнения все глубже и глубже проникали в душу Трофима.
"А не подставили ли мне этого добра молодца ребятки из органов? Или "друзья-соперники"? -- сформулировал он наконец терзавшую его все эти дни мысль. -- Больно уж ко времени он в камере появился. А оттуда -- одним прыжком в "дамки", да прямо в мое самое законспирированное убежище, куда со дня на день курьеры доставят товар из Якутии! А, черт! Самому надо ехать, на месте смотреть. Здесь, как говорится, без пол-литра не разобраться".


Наконец, все якутские дела были переделаны, все необходимые для "обмывки" контракта декалитры спиртного выпиты, и Трофим вылетел специальным коммерческим рейсом в Москву. Кривая его полета на карте страны выглядела бы странно: из Якутска самолет направлялся в Москву, оттуда, через полтора часа, в обратную сторону, но лишь до Екатеринбурга. Затем необычный пассажир собирался специально заказанным вертолетом добраться до границы Свердловской и Тюменской областей, с посадкой в отдаленном райцентре, после чего пилоты вместе с машиной могли считать себя свободными. Дальше Захара Игнатьевича должны были встретить на мощном японском джипе -- только этот внедорожный агрегат мог доставить его в конечную точку назначения.


-- Уважаемые пассажиры! Наш самолет, выполняющий рейс 2315 Москва-Екатеринбург, начинает снижение. Убедительная просьба застегнуть ремни и привести спинки Ваших кресел в вертикальное положение, -- произнес в динамиках мелодичный женский голос. Трофим повернул голову вправо и улыбнулся Регине.
Честно говоря, этот невообразимый авиационный крюк через Москву он проделал только ради того, чтобы взять Регину с собой. Захар Игнатьевич изначально планировал прибыть на место сделки за пару-тройку дней до появления курьеров, чтобы немного отдохнуть от суеты последнего месяца. В московской квартире это было сделать затруднительно, поскольку гости в ней практически жили, лишь изредка сменяя друг друга. Нет, там не отдохнешь... Тем более, что лучшим для себя отдыхом Трофим считал вовсе не лежание на диване с журналом или сидение в кресле перед телевизором. Нет. Вот побродить по лесу с ружьишком, да погреть после этого косточки в баньке -- это да. Это действительно отдых.
Уже был заказан билет на прямой рейс до Екатеринбурга, без всех этих безумных по километражу и времени залетов в Москву, но трофимовские планы серьезно скорректировал звонок счастливо бежавшего Туриста.
"Если этот Быня на самом деле "засланный казачок", то Регина бы его моментом раскусила, -- задумался Захар Игнатьевич после третьего звонка в свою "избушку". -- Надо брать ее с собой, а для этого придется сначала лететь в Москву. Неприятно, конечно, но делать нечего -- безопасность дороже". В тот же день Трофим отдал соответствующие распоряжения об изменении маршрута.


Регину Краснову Трофимкин спас от тюрьмы четыре года назад, выхлопотав ей условный срок. Она занималась в общем-то обычным для умопомрачительно красивой, но абсолютно "безбашенной" девчонки делом: знакомилась в клубах или барах с "перспективным" молодым человеком, после короткой "программы" с флиртом и спиртным вела его "к себе домой", но в первом же темном переулке парочку встречала веселая гоп-компания, которая с ножами, шутками и прибаутками раздевала "перспективного" едва не до трусов.
Компанию, именуемую в просторечии "шайкой", милиция изловила довольно-таки быстро, и сидеть бы Регине Красновой по кличке Рига несколько своих молодых и прекрасных лет в местах не столь отдаленных, но, совершенно случайно, девицу заметил Трофим. В результате все подельники пошли по этапу, Рига же переехала в восьмикомнатные трофимовские апартаменты.


Изначально Захар Игнатьевич вытащил девицу из-за решетки просто так, под влиянием минутного порыва. Трофим считал себя настоящим ценителем красоты во всем -- и в вещах, и в людях. Поэтому, посмотрев по совету Чибиса на "обалденную биксу под следствием", он, не задумываясь ни минуты, вытащил ее на волю.
Ошалевшей от неожиданной свободы Красновой Захар Игнатьевич вежливо объяснил, кто является инициатором сего чудесного вызволения и что ему не составит абсолютно никакого труда вернуть все на свои места, если Рига не пойдет под его, трофимово, "крылышко". Регина была девушкой неглупой, о Трофиме слышала много как плохого, так и хорошего, но, как говорится -- от добра добра не ищут: тряхнув гривой своих черных блестящих волос, из-за которых в свое время случилось немало драк между соискателями благосклонности их обладательницы, Краснова согласилась.
Через некоторое время Трофим начал замечать, что Регина все чаще стала высказывать очень даже неглупые соображения насчет проводимых группировкой операций. Пару раз, для пробы, Захар Игнатьевич отдал распоряжения с учетом внесенных ей изменений и, к своему удивлению, вынужден был признать, что они работают и на практике. С тех пор он стал в открытую советоваться с Региной перед тем как приступить к особо запутанным или щекотливым делам, начиная все больше уважать свою новую боевую подругу.
В следующий раз Рига поразила Трофимкина примерно через год после их знакомства, отделав до полусмерти одного из хозяйских "быков"-телохранителей, чрезмерно распускавшего руки.
-- Ты что, карате занималась? -- удивленно приподняв брови, спросил Трофим после того, как разобрался в инциденте.
-- Нет, таэквондо. Со школы еще, -- равнодушно ответила Регина и, не торопясь, задрала ногу выше головы, задержав ее в этом положении на пару секунд. -- Нравится?
-- Нет, -- ответил Захар Игнатьевич, -- не очень. То есть нога твоя мне, конечно, нравится. Очень даже красивая нога, как и вторая, собственно. Мне не нравится то, что я узнаю об этом твоем таэквондо последним. Не могла меня сразу предупредить, что ли?
-- А зачем? -- Рига пожала плечами. -- Ты все равно ни черта не шаришь в восточных единоборствах. Тебе что карате, что джиу-джитсу, что борьба нанайских мальчиков -- все едино. Что бы изменилось, узнай ты об том месяц, полгода или даже год назад?
-- То есть как? -- задохнулся от удивления Трофим. -- Это же... Ну, это почти тоже самое, как если бы ты все время с пистолетом рядом со мной ходила! А я бы не знал! Понимаешь?
-- Да чего ты так раскричался-то, Троша? -- непонимающе посмотрела на него Регина. -- У меня и пистолет тоже есть, но я ведь не кричу об этом на весь белый свет, как это делаешь ты.
-- Ка... Какой пистолет? -- осоловело выдохнул Захар Игнатьевич. -- Где? Откуда он у тебя?
-- Обычный пистолет, Захар, -- вздохнула девушка. -- Ты что, пистолета не видел ни разу? Бедный мой! Возьми у меня в сумочке, полюбопытствуй. Мне его Толик подарил, на день рождения. Ты же не догадался.
-- Какой еще Толик? -- воскликнул Трофим, доставая из сумочки маленький пистолет с перламутровой ручкой. -- И зачем тебе вообще оружие?!
-- Толик, это который Троллейбус, -- по порядку ответила Регина. -- А оружие... А как прикажешь быть сегодня беззащитной даме на улице? Всякая шваль пристать норовит. А то и обидеть могут...
-- Тебя обидишь... Дама, блин, -- Захар Игнатьевич вдруг задумчивым взором оглядел "даму" с ног до головы. -- Слушай, а может, ты у меня еще и телохранителем будешь? Последняя, так сказать, линия обороны. А то это "бычье" ни на что не годится, кроме как водку жрать, да девок лапать. Тем более, что даже против тебя в рукопашной выстоять не могут. Мужики, называется... Опять же, на тебя со стороны и не подумает никто -- баба и баба. Шлюха дорогая. Даже я, оказывается, до сегодняшнего дня в неведении о твоей особе пребывал, купился как лох, на красивую обертку. А внутри-то -- ничуть не хуже, а Рига? Стрелять-то хоть умеешь?
-- Да уж как-нибудь не промахнусь, -- Регина презрительно повела плечиком. -- Раз в неделю в вашем тире тренируюсь.
-- Опять?! -- снова вскипел Трофим. -- Опять я последним все узнаю?! В наш тир она ездит, видите ли! Почему мне не доложили? Всех уволю, к чертовой бабушке! Собирайся, поехали в тир.
-- Ну, Троша, -- просительно затянула Рига. -- Ну, ребята же ни в чем не виноваты...
-- Да плевать я хотел на этих слюнтяев, -- успокоил ее Захар Игнатьевич. -- Поедем смотреть, чего ты там "натренировалась"...
Трофим уже загорелся идеей сделать из своей стратегической подруги еще и тайного телохранителя.
Стреляла Регина отменно.


Теперь, по прошествии четырех лет, Трофим уже не представлял, что бы он делал без этой женщины, которая, к тому же, с годами все больше хорошела. Постепенно он стал доверять ей все больше и больше дел и теперь, если ему надо было с головой окунуться в какое-нибудь особо сложное предприятие, он смело оставлял Ригу заниматься всей московской текучкой, зная, что все будет исполнено точно и в срок.
Она прекрасно ладила как с "быками", так и с директорами крупнейших концернов и предприятий, обладала острым умом, математически точным расчетом и еще одним очень полезным качеством: она видела многих людей, что называется, "насквозь". Несколько раз Регина очень вовремя высказывала свои сомнения по поводу "легенд", выдаваемых некоторыми темными личностями за действительность и почти всегда оказывалась права, предотвращая тем самым очень неприятные для Захара Игнатьевича последствия, ибо под него копали и милиция, и налоговики, и конкуренты. Поэтому неудивительно, что за годы, проведенные вместе, Рига стала для Трофима чем-то вроде талисмана, приносящего удачу.
Исходя из вышеперечисленных соображений и нисколько не сомневаясь, Захар Игнатьевич решил взять Регину с собой на Урал, чтобы она на месте "просветила" своим глазом-рентгеном новоявленного киллера по кличке Быня.
"Если человек стоящий -- что ж, пусть немного поработает на меня, а там видно будет, -- рассуждал Трофим. -- А на нет, как известно, и суда нет: закопаем в лесу и всех делов".
Кроме того, Рига пригодится и тогда, когда прибудут за товаром гонцы из Казахстана -- люди неизвестные, наверняка азиатской хитрости и коварства. Кто знает, что у них на уме? Тут не помешают ни мозги дополнительные, ни ствол лишний в дамской сумочке...


Сейчас Трофим и Регина доставали свою ручную кладь с верхней полки в салоне самолета -- другого багажа у них не было.
-- Ну что, растрясем старые косточки по российскому бездорожью? -- подмигнул своей спутнице Захар Игнатьевич.
-- У кого-то, может, и старые, -- сморщила свой прекрасный нос Рига, -- а у кого-то очень даже и молодые. И не "косточки", а почти что идеальная фигура, -- она провела руками по своим бокам. -- Так что вы хамло, уважаемый!
-- Беру свои слова обратно, -- непринужденно рассмеялся Трофим. Ни с кем больше он не чувствовал себя так просто и комфортно, как с этой красивой, молодой и умной женщиной.
-- Уважаемые пассажиры! -- вновь напомнила о себе виртуальная самолетная барышня. -- Наш самолет произвел посадку в аэропорту "Кольцово" города Екатеринбурга. Температура воздуха -- минус четырнадцать градусов. Командир корабля и экипаж прощаются с вами и желают всего наилучшего...
-- Куда мы сейчас? -- вывела Захара Игнатьевича из задумчивости его спутница. -- Нас кто-то встречает?
-- А? -- встрепенулся Трофим. -- Нет, нам это ни к чему. Сейчас поймаем такси и поедем на другой аэродром, к вертолету.
-- Мы полетим на вертолете? -- радостно округлила глаза Регина. -- Никогда в жизни не летала на вертолете!
-- Ничего страшного в этом нет, -- несколько остудил ее энтузиазм Захар Игнатьевич. -- Впрочем, интересного тоже.
На улице шел густой снег.
Сразу после выхода из зала прибытия импозантно смотревшаяся парочка была немедленно атакована регулярной армией "извозчиков".
-- В город поедем? Едем в город? -- полуспрашивали-полуутверждали они, семеня рядом, и то заглядывали в глаза "кавалеру", то бросали восхищенные оценивающие взгляды на меховое манто его "барышни".
-- Черт, -- раздраженно произнес Трофим, пытаясь отцепить от рукава тщедушного очкарика интеллигентного вида, который, вцепившись одной рукой в пальто потенциального пассажира, другой указывал на стоящий поодаль "Москвич-408", покрытый пятнами коррозии, и сулил куда-то "мигом домчать". -- У меня такое чувство, что все эти "бомбилы" прилетели параллельным с нами рейсом! Четыре часа назад, прибыв за тобой из Якутска, я видел эти же самые рожи. Только, почему-то, в "Домодедове". А может, они от самой Сибири за мной гонятся? -- он с треском вырвался из рук интеллигента, подхватил под руку смеющуюся Регину, и быстрым шагом пошел к официальной стоянке такси.
Муниципальные таксисты ни на кого не "охотились", а спокойно грелись в своих машинах. Неторопливый равнодушный парень помог пассажирам загрузить вещи в багажник и быстро повез их прочь от кошмара. Оглянувшись напоследок, Регина успела заметить, что стая "бомбистов" уже "доедала" самых нерасторопных пассажиров рейса N 2315. Некоторых несчастных водилы несли буквально на руках в сторону своих угрюмых четырехколесных агрегатов.
-- Чего это они, а? -- вслух удивилась Регина.
-- Работают, -- вяло пояснил таксист, жуя жвачку. -- Жрать-то им тоже охота. Там и профессора бывшие есть, и военные, и учителя. Цены они, конечно, сильно нам сбивают, да только с ними хрен че сделаешь. "Дикая дивизия", блин. Мы уж и бить их пробовали, и "крышу" свою с ними побазарить привозили -- все без толку. На пару дней притихнут, а потом опять ползут -- из всех щелей, как тараканы! Ну, мы и отступились. Стараемся здесь не стоять, а то можно за всю смену никого не дождаться. Не будешь же с ними наперегонки за клиентом бегать! Да и никакого здоровья не хватит -- затопчут к чертям собачьим. Это только если из города кого в аэропорт привезешь, тогда и стоишь, ждешь пассажира, чтоб порожняком обратно не возвращаться, а так, чтоб специально -- нет, слуга покорный!
Надо признать, что "слуга покорный" дело свое знал хорошо, и уже через пятьдесят минут путешественники сидели в вертолете.


Регине полет на винтокрылой машине быстро надоел, разговаривать можно было только посредством крика, и она откровенно скучала. Зато потом, когда они мчались сквозь заснеженные леса и рощи на джипе встретившего их Чибиса, Рига отдохнула душой. За стеклом проплывала такая красота, что хотелось ехать и ехать, не думая ни о чем постороннем.
-- Как дела? -- первым делом спросил Трофим, едва тронулись. -- Киллер там?
-- Там, -- ответил Чибис. -- Крутой мужик. А стреляет так, что все просто балдеют. Поршень чуть с ума не сошел от его стрельбы, о как!
-- А с Мальборо что за история произошла? -- Захару Игнатьевичу не очень понравилась явная восторженность Чибиса каким-то там пришлым убийцей. -- По телефону я уж не стал расспрашивать.
-- Хреново с Мальборо, -- помрачнел Чибис. -- Кончается он, похоже. На дерево налетел, когда с поезда прыгали, поломался весь. Его ж в больницу нельзя, сам понимаешь -- розыск.
-- Да уж, -- согласился Трофим, -- через него все засветиться можем. А у нас через три дня сделка с казахами, или кто там от них приедет. Придется Мальборе потерпеть три денечка, а потом, коли жив будет, найдем ему какого-нибудь неболтливого профессора, который любит денежки.
-- Тоже верно, -- согласился Чибис. -- Заодно и Граблю с Поршнем подлечит.
-- А с ними что за беда? -- удивился Захар Игнатьевич. -- Тоже с поезда упали?
-- Да нет. Грабля в бане кипятком всю спину ошпарил, лежит пятый день на животе и стонет. Температура все время под сорок. Мы ему таблетки даем.
-- А Поршень?
-- Так я же говорю -- Быня у него, считай, над самой головой с десяток бутылок разбил из "калаша"! Вот у него и того... С психикой что-то... Плачет все время, как дурачок.
-- "Дурачо-ок"! -- передразнил его Трофим. -- А если у нас с покупателями какой-нибудь напряг выйдет?! А народу раз, два и обчелся! Посмотрят они на нашу "гвардию", блин, да и решат, что нас в капусту покрошить дешевле выйдет, чем бабло полновесное отстегивать! Это в ваши головы не приходило, прежде чем в баню лезть и стрельбища устраивать?! Идиоты великовозрастные... Остальные-то все здоровы?
-- Конечно, конечно, -- испуганно зачастил Чибис. -- Остальные в порядке, только вот у Кислого рожа немного ободранная. Он с лестницы упал. Так что ему лучше во время сделки где-нибудь за шторкой постоять, не мелькать перед людьми...
-- За какой еще шторкой, мать твою? -- заорал, выходя из себя, босс. -- Что они -- мужика с битой рожей не видели? Может, ему еще паранджу прикажешь надеть, а?! Чтоб не смущать казахских товарищей? Или мне вообще одному с ними говорить, без страховки?!
-- Да нет, что ты, -- совсем приуныл Чибис. -- Все с тобой будем, даже не думай! Если надо будет -- мы и Мальборо на полчасика на ноги поставим. Только вот, если на самом деле у нас какая-нибудь бодяга с казахами завертится, они нас, действительно, положить всех могут... Вот если бы Быня помочь согласился...
-- А сами вы что, пальцем деланные? -- проговорил сквозь зубы Трофим, медленно свирепея. -- Без какого-то Быни уже справиться не сможете? Даже без Мальборо, Грабли и Поршня -- вас четверо здоровых лбов!
-- Трое, -- уныло поправил его подчиненный. -- Трое здоровых. Это если вместе с ободранным Кислым считать. Гиббон ходит очень плохо, у него колено опухло.
-- А у него-то что? -- удивился Захар Игнатьевич. -- Ревматизм?
-- Да какой, к черту, у него может быть ревматизм? -- в свою очередь удивился Чибис. -- Поленом ему прилетело. Прямо в чашечку.
-- Дрались, что ли? -- грозно вопросил Трофим, собираясь примерно наказать виновных.
-- Да какое там... -- Чибис махнул рукой. -- В бейсбол играли.
-- А... Полено здесь причем? -- Захар Игнатьевич с трудом сформулировал вопрос, настолько его поразила новая забава своих подопечных.
-- А где мы настоящие бейсбольные биты в этой глуши купим? -- резонно возразил Чибис. -- Вот и отбивали футбольный мяч поленом. Просто Быня махнул слишком сильно, оно и вырвалось...
-- Это, надо думать, Быня надоумил вас играть в бейсбол?
-- А ты уже знаешь? Откуда?
-- Нетрудно догадаться. Вы и названия-то такого, наверное, раньше не слышали!
-- Точно! А Быня -- голова. Он чего только не знает! Заслушаешься.
"Все начинает потихоньку проясняться, -- стал рассуждать про себя Трофим. -- Видимо, у этого Быни кое-какие мысли в голове шевелятся, в отличие от моих идиотов, вот он и вертит ими, как ему заблагорассудится. Ничего, сейчас наведем порядок! А заодно разберемся, что это за "темную лошадку" занесло в наши края".
Ворота им открыл какой-то негр, лицо которого отливало аж в синеву. Захар Игнатьевич сначала в испуге отшатнулся, но через секунду узнал "привратника".
-- Чего с рожей-то? -- спросил он, заходя во двор.
-- С лестницы упал, -- буркнул Кислый и осторожно потрогал опухшую фиолетовую физиономию.
"Чибис прав, -- подумал Трофим, входя в дом, -- пусть лучше за какой-нибудь шторкой постоит. Лишние глаза и уши, конечно, не помешают, но показывать такую "красоту" гостям -- простите великодушно!".
Захар Игнатьевич Трофимкин даже не подозревал, что глаз и ушей здесь гораздо больше, чем ему этого бы хотелось.
Причем, знай он, что это за "глаза", неотступно следующие за ним от самого Якутска, он постарался бы покинуть этот благословенный уголок природы с максимально возможной скоростью.
Но Захар Игнатьевич ни о чем не догадывался.
На улице шел густой снег.

[rеdman]

ИНФОРМАЦИОННАЯ ПОДДЕРЖКА


-- Пятый, пятый, это третий, как слышишь меня, прием!
-- Докладывай, принимаю.
-- "Объект" прибыл на место пять минут назад, в 14.37. Джип "Toyota Land Cruiser", черный. За рулем -- "Адыгеец". С "объектом" находится женщина, об этом не предупреждали. Фотографии при выходе из машины сделаны, прошу срочно установить личность. Прием.
-- Хорошо, сделаем. Что еще?
-- Со сменой не задерживайтесь. Замерзли уже как черти. Прием.
-- Понял. До связи.

СЧЕТ ЗА ПЕРЕГОВОРЫ


За неделю, проведенную на лоне природы, Федору успели прискучить все местные развлечения, не отличавшиеся особым разнообразием. Охранники пили пиво, резались в бильярд, иногда ходили на "полигон", с вежливой опаской не приглашая туда Сивцова, который в глубине души был несказанно рад данному обстоятельству.
Сегодня Федор в очередной раз остался дома с больными и увечными, которые, по понятным причинам, тоже были освобождены от "стрельб". От нечего делать Сивцов стал слоняться по всей обжитой территории. На первом этаже Гиббон, осторожно умостив поврежденную ногу на маленький стульчик, азартно изничтожал толпы врагов посредством игровой приставки "Sony Play Station", издавая торжествующие уханья в особо ответственные моменты баталии.
Федор, не разобравшись, где чьи солдаты, немного поболел за компьютер, давая Гиббону самые невероятные подсказки и советы, которые тот не посмел проигнорировать. В результате компьютер раздолбал двух ненормальных игроков в пух и прах, а Сивцов, поняв, что принял войска противника за свои собственные, извинился перед расстроенным напарником и двинулся дальше. Гиббон тяжело вздохнул и начал проходить игру с самого начала.
На втором этаже Федор поздоровался с Кислым, который, развалившись на диване, смотрел спутниковое ТВ. Увидев Быню, Кислый моментально сел как положено и, подвинувшись, освободил место Сивцову. Федор сел и тоже уставился на экран. Фильм был откровенно порнографического свойства. Через пару минут новый зритель определил, что герои ленты говорят на чистейшем немецком языке, причем безо всякого русского перевода.
"Немецкий знает! -- восхищенно покосился Сивцов на своего соседа, внимательно наблюдавшего за германскими телевизионными страданиями. -- А я английский-то кое-как со словарем... В институте с "тройки" на "четверку" перебивался... А Кислый, смотри-ка! Похоже, дословно все понимает. Как президент!"
Когда в телевизоре в очередной раз кто-то хрипло заорал: "Я! Я! Дас ист фантастиш!", Федор незаметно наклонился к уху увлекшегося зрелищем соседа и тихо, но отчетливо произнес единственную вспомнившуюся в данный момент немецкую фразу:
-- Шпрехен зи дойч?
Кислый, похоже, не ожидал, что персонажи просматриваемого им фильма могут так неожиданно появиться рядом, на этом самом диване. И даже заговорят с ним на своем родном языке. Он тоненько взвизгнул, больно пихнул Сивцова локтем в живот и, как мячик, перелетел на дальний конец страшного дивана. Только тогда он увидел удивленного Быню и вспомнил, что находится в комнате не один. В следующее мгновение он догадался, что его о чем-то спросили и сейчас ожидают ответа.
-- А? -- глупо вытаращив глаза на своей синюшной расцарапанной физиономии, переспросил Кислый. -- Чего?
-- Шпрехен зи дойч, -- послушно повторил Федор и застеснялся своей необразованности.
"Наверное, у меня произношение ни к черту, -- расстроено подумал он. -- Вон он как от меня шарахнулся!"
-- А! -- дошло, наконец, до Кислого и он, пятясь из комнаты задом, мучительно вспоминал что-то из школьной программы, одновременно размышляя, как не попасть в очередную ловушку этого хитрого змея Быни. -- Найн! -- истерически выкрикнул он, приближаясь к дверям. -- То есть, это, как его... Йес! -- с этими словами полиглот бросился за спасительную дверь.
"Черт! -- совсем упал духом Сивцов. -- Он и английский знает..."
Под аккомпанемент этих невеселых мыслей взгляд Федора упал на трубку радиотелефона, спокойно лежащую на диване.
"А Турист говорил, что тут телефона нет! -- удивился Сивцов. -- Выходит, есть?"
Он не знал, что Туристу по этому самому телефону было приказано ограничить контакты Быни с внешним миром до приезда Захара Игнатьевича. Уходя сегодня на "полигон", Турист оставил трубку "на сохранение" Кислому, а тот, с позором ретировавшись от телеэкрана, забыл ее на диване.
Рука Федора сама потянулась к заветному телефону.
"Кому бы позвонить? -- думал тем временем Сивцов. -- Может, Ефиму Бабурину? Сказать ему, что только что убил двух кабанов! А сейчас пойду в баню в шелковом халате с кистями! Только вот фильм по "спутнику" досмотрю... -- Федор даже зажмурился от удовольствия, но моментально одернул себя: -- Нет, Ефиму нельзя. Он тут же начальнику отдела настучит, что я прогуливаю... Точно! Позвоню лучше домой -- вдруг меня уже милиция не ищет?"
Вдохновленный новый идеей, Сивцов быстро набрал междугородный код и номер своего домашнего телефона. В тот момент, когда раздались первые гудки дозвона, он случайно бросил взгляд на большие напольные часы и чуть не застонал: было одиннадцать часов утра. Трубку, тем не менее, сняли.
-- Алло, -- произнес тихий голос жены. -- Я вас слушаю.
-- Амина! -- радостно заорал в трубку Федор. -- Ты почему не на работе?
-- Федя! Это ты? Живой? Господи, как я рада, я же чуть с ума не сошла! -- понеслись на Сивцова из трубки многочисленные вопросы вкупе со справедливыми упреками. -- Какая работа, ты что?! Я спать спокойно не могу, не то что работать! Ты раньше что, не мог позвонить?! Я думала, тебя уж в живых нет!
-- Я не мог, -- степенно ответил Сивцов. -- Не было возможности.
-- Немедленно отвечай, где ты сейчас находишься! Я приеду и заберу тебя, -- в голосе Амины послышались металлические нотки. -- Говори, я записываю.
-- Да не знаю я, -- растерялся Федор. -- В доме каком-то... В лесу... Мы же на поезде больше суток ехали.
-- На каком поезде? -- удивилась жена. -- В каком еще лесу? Ты где?
-- Не знаю, -- искренне ответил Сивцов. -- Я в какой-то секретной ставке. Я и телефон-то случайно нашел, мне сначала говорили, что его здесь вообще нет. Мы ехали в товарном вагоне, потом спрыгнули и через лес вышли к этому дому.
-- Федя, -- понизила голос Амина, -- признайся честно: тебя пытали?
-- Где? -- поразился Федя. -- В милиции?
-- Да причем здесь милиция! Эти бандиты, с которыми ты убежал.
-- А они что, бандиты? -- Сивцову стало нехорошо. -- Это точно известно?
-- Ну, а кто же они, по-твоему? И скажи мне, пожалуйста, зачем ты побежал вместе с ними, когда тебя хотели освободить?!
-- Кто хотел? -- тупо переспросил Федор. -- Карен Иванович?
-- А это еще кто такой? -- удивилась жена.
-- Как кто? Следователь мой.
-- Твоего следователя, Федя, зовут Евгений Модестович. И он готов был отпустить тебя под подписку о невыезде. За тобой пошли, а ты убежал! -- в голосе Амины послышалась неподдельная горечь.
-- Ну, -- пробормотал беглец, -- я же этого не знал. Мне сказали, что могут дать лет двадцать...
-- Кто сказал тебе такую глупость?
-- Ну, Турист и Мальборо...
-- Понятно. И ты, конечно, сразу же поверил каким-то уголовникам... Кстати, что это там за звуки?
-- Какие? А, это? -- Сивцов покосился в сторону работающего телевизора. -- Так, кино одно...
-- Странное какое-то кино... Ты что там, развлекаешься, пока мы тут с ума сходим?!
-- Нет, что ты! -- мгновенно испугался Федор. -- Я тут в плену практически... Не знаю даже, как отсюда выбраться. Тем более, что с милицией, оказывается, все хорошо...
-- Так, Федор. Слушай меня внимательно, -- голос Амины не предвещал ничего хорошего. -- Обещай мне, что с этого момента больше никуда убегать не будешь. Так тебя проще найти -- где бы ты ни находился. Понял?
-- Понял, -- упавшим голосом проговорил Сивцов. -- Но как ты меня найдешь, если я сам не знаю, где нахожусь?
-- Найду, не беспокойся, -- уверенность жены передавалась Федору прямо через трубку. -- Главное, больше не бегай. Все, целую. Береги себя. Мне надо сделать один очень важный звонок.
В трубке понеслись гудки отбоя.
"Ого! -- подумал Сивцов. -- А дома оказывается все не так плохо, как я предполагал. Меня даже не собираются сажать за убийство! Наверное, дотошный Марат Сергеевич нашел таки настоящего убийцу соседа".
Насвистывая музыкальную тему из кинофильма "Апокалипсис сегодня", Федор засунул руки в карманы спортивного костюма и отправился инспектировать дом дальше. После разговора с женой храбрости у него заметно прибавилось.


Через полчаса домой вернулись Турист и Чибис.
-- Что-то вы быстро сегодня, -- ворчливо попенял им Сивцов. -- Обычно часа по два палите...
-- Так дела, братуха, не дают, -- простодушно ответил Турист. -- Трофима встречать надо!
-- Он что, сегодня уже приезжает? -- обмер Федор, наблюдая за тем, как Чибис выводит из гаража огромный черный джип, о существовании которого он даже не подозревал. Неведомого, но, похоже, всемогущего хозяина особняка он уже начинал побаиваться.
-- Сегодня, -- успокоил его Турист. -- Вон, Чибис за ним поехал.
-- Один? -- удивился Сивцов.
-- А с кем же еще? -- хмыкнул сивцовский кореш. -- Нам с тобой нельзя на людях показываться, мы, брат, в розыске. А остальные -- болеют. Тебе ли не знать? -- Турист заржал, но тут же спохватился. -- Как бы нам от Трофима не влетело за это дело... Приедет, а половина бойцов по койкам валяются. А он, знаешь, как крут бывает! У, ему под горячую руку не попадайся!
-- А зачем ему здесь, в лесу, бойцы нужны? -- поразился Федор. -- С кем он тут воевать собрался?
Турист воровато оглянулся по сторонам и, заговорщицки понизив голос, наклонился поближе к Быне:
-- Об этом вообще-то не велено болтать, ну, да тебе, я думаю, можно. Тем более, что тебе за нас еще может и пострелять доведется. Во всяком случае, твой ствол уж точно лишним бы не оказался... Короче, тут такие дела: через пару дней сюда должны подгрести крутые барыги из Казахстана, а Трофим им какой-то товар должен толкнуть. В таких делах, сам понимаешь, непоняток разных выше крыши может возникнуть. Вплоть до стрельбы. Но, опять же, здесь игра стоит свеч: Трофим обещал, что если все пройдет гладко, то деньги всей братве неплохие обломятся -- всю жизнь за границей загорать можно, кофе с какавами по утрам в постели трескать!
-- Почему именно с какавами?! -- ужаснулся Сивцов, с детства не любивший шоколадный напиток. -- А другое что-нибудь нельзя заказать?
-- Да нет, это я просто так, образно говоря, -- непонимающе посмотрел на собеседника Турист. -- Что хочешь, то и заказывай. Но это потом, если все чики-чики будет. Я ведь к чему веду: чтобы гладко все вышло, нужно, чтоб с нашей стороны народу не меньше, чем у них было -- тогда они при любом раскладе стрелять не решатся, усек?
-- Усек, -- сказал Федор, который ничего не усек. -- А потом?
-- Что потом? -- не понял Турист. -- Потом -- суп с котом, естественно. Если все нормально будет -- с денежками хорошими окажемся, ксивы себе чистые выправим, и в любую страну, по твоему выбору. А если неудачно повернется -- что ж, на кладбище рядышком прикорнем. А братва нам памятник во весь рост отольет! -- он подмигнул побледневшему Сивцову. -- Что наша жизнь, а, Быня?
-- Игра, -- пробормотал Федор упавшим голосом.
-- Верно! -- обрадовался будущий сивцовский подельник. -- Помирать, так с музыкой! Я тебе гранату дам, осколочную. Как почувствуешь, что все -- амба! -- рви сволочей к чертовой бабушке!
-- Спасибо, -- поблагодарил потенциальный гранатометчик за добрый совет, -- я так и сделаю, наверное...
-- Конечно, сделаешь! -- ничуть не усомнился в боевых качествах друга Турист. -- Я в тебе нисколько не сомневаюсь. Хотя, надеюсь, до этого и не дойдет, но, сам понимаешь -- жизнь у нас такая... Неспокойная.
"Бандиты! -- вихрем пронеслось в голове Сивцова. -- Амина была права. И как я сразу не догадался, что они совсем не те, за кого себя выдают? Хотя, за кого это они себя выдавали? Вроде бы ни за кого... Тьфу ты!" -- Федор окончательно запутался и решил сменить тему разговора.
-- А когда Чибис Трофима сюда привезет? -- спросил он, украдкой поглядывая на часы.
-- Час туда, да час обратно, -- живо отозвался Турист. -- Ну, подождет еще, может, их полчасика. Вот и считай.
-- Кого это "их"? -- невольно насторожился Федор. -- С Трофимом еще народ будет?
-- Рига с ним будет, -- прищелкнул языком его собеседник, припоминая видимо что-то приятное. -- Маруха трофимовская. Огонь-баба!
-- Рига, это еще город такой есть, -- показал свои энциклопедические познания Сивцов. -- А еще есть Юрмала.
-- Есть, -- не очень уверенно согласился с ним Турист, затем, подумав, добавил: -- Ты смотри, Быня, поосторожнее с ней. Она баба, конечно, красивая, но жизнь-то дороже. Ты на нее посмотришь не так, а Трофим потом из тебя все кишки вытянет и шагами мерить заставит. Были уже прецеденты. Да она и сама так отходить может, что через минуту лазаря запоешь. Так что ты, того... В смысле, поаккуратней.
-- Да я что! -- горячо согласился с товарищем Федор. -- На кой она мне сдалась-то вообще, Прага эта ваша?
-- Рига, -- поправил его Турист. -- Ладно, посмотрим, как ты заговоришь, когда она приедет... -- он ухмыльнулся и пошел наверх. -- Разбуди меня, как только Чибис вернется!
Следующие два часа Сивцов провел, как на иголках, не зная, чем бы таким заняться, чтобы победить терзающий внутренности страх. Страх перед ужасным Трофимом и его не менее кровожадной, судя по рассказу Туриста, спутницей.
Ему хотелось немедленно куда-нибудь скрыться, убежать, затаиться, но, помня строгий наказ Амины, Федор мужественно решил остаться в этом страшном месте, где наверняка скоро будут стрелять и бросать друг в друга осколочные гранаты...


Прошло уже три часа, а Чибис все не возвращался. Сивцов стоял на большой крытой веранде и смотрел во двор, прислонившись лбом к прохладному стеклу.
"Почему же их до сих пор нет? -- спрашивал сам себя Федор. -- Неужели они попали в аварию? Или в какую-нибудь неожиданную перестрелку?"
Откуда-то сбоку, из-за угла дома, вдруг выбежал мышонок и, оставляя за собой смешные следы-горошинки, заскакал к своей неведомой мышачьей цели прямо по сугробам.
"Интересно, а эта их знаменитая Прага боится мышей? -- подумал Сивцов. -- Наверное, боится. Все женщины должны бояться мышей".
Его уверенность основывалась на когда-то слышанной от Ефима Бабурина легенде о леммингах. Судя по рассказу федорова сослуживца, давным-давно, в доисторические времена, предки современных крыс и мышей под загадочным названием "лемминги" люто ненавидели первобытных женщин, но страшно боялись первобытных мужчин, которым в те суровые годы не то, что какого-то лемминга -- мамонта дубиной пристукнуть не стоило ровным счетом ничего. Но хитрые бестии тоже были не промах: дождавшись времени, когда отцы семейств уходили на охоту, лемминги выползали из своих убежищ и отгрызали некоторым нерасторопным особам женского пола ступни, иногда до самых колен. С тех героических пор дамы всех без исключения народностей, едва завидев мышь или крысу, немедленно вскарабкиваются на табурет или другую подходящую возвышенность, невольно повинуясь заложенному в их генах знанию о исконном историческом враге. Спасают свои драгоценные ступни, так сказать. Подруга Трофима, надо думать, исключением не является.
"Может, мышей наловить? -- лихорадочно соображал Федор. -- На всякий случай. А то еще посмотрит на меня, как Турист предупреждал. Тогда я ей -- бац! -- мышь под нос! Она и отвяжется".
На этой невероятной по своей оригинальности мысли Сивцов заметил въезжающий во двор черный джип. Сердце ухнуло куда-то в район живота и, до поры до времени, затаилось.
Отчаянно трусящий Федор снова поднялся на второй этаж, сел на диван и, взяв пульт дистанционного управления, выключил телевизор. Затем снова включил. Выключил. Посидев немного в тишине, с этого же пульта включил музыкальный центр, стоявший в углу комнаты. Центр оказался настроенным на волну "Русского радио".
-- В эфире "Стол заказов Русского радио"! -- неизвестно чему радовался незнакомый Федору ди-джей. -- Звоните нам по телефону или скидывайте сообщения на наш редакционный пейджер и слушайте свою любимую песню на волнах лучшей в России радиостанции! -- далее следовали номера телефонов и абонентский номер пейджера.
Телефонная трубка до сих пор валялась на диване и Сивцов, чтобы как-то отвлечься, стал плохо слушающимся пальцем набирать номера, звучавшие в эфире. Все телефоны, как назло, отвечали короткими гудками.
"Неужели столько народу на радио звонит? -- удивился Федор. -- В два часа дня? Попробую позвонить на пейджер".
В пейджинговой компании ответили сразу же, что несколько обескуражило неготового к разговору Сивцова.
-- Оператор сто тридцать семь, -- скороговоркой произнес в трубке девичий голос. -- Слушаю вас.
-- Э-э, -- растерялся Федор. -- Здравствуйте.
-- Здравствуйте, -- вежливо отозвались на том конце провода. -- Говорите, пожалуйста.
-- Абонент "Русское радио", -- вышел, наконец, из ступора Сивцов. -- Гм... Русское, да...
В трубке послышался быстрый перестук клавиатуры.
-- Дальше, -- послышалось через секунду. -- Что передать?
Здесь перед Федором встали проблемы уже посерьезнее. Во-первых, он вообще не собирался звонить на радио, а просто тыкал пальцем в телефонные кнопки, чтобы отвлечься. А во-вторых, возникли сложности с выбором музыкальной композиции, а так же с тем, кому, от кого и в связи с чем ее заказывать. Наконец, с помощью девушки из пейджинговой службы, а так же первых пришедших на ум имен и песен, заявка на радио была составлена по всей форме.
-- Всего доброго, -- с плохо скрываемой ненавистью в голосе попрощалась с Сивцовым девушка. -- Обращайтесь к нам еще.
-- Всенепременно, -- обнадежил ее Федор. -- До свидания.
Внизу послышалось хлопанье дверей, шум и возбужденные голоса.
"Господи, Трофим идет! -- перепугался Сивцов. -- Надо пока куда-нибудь спрятаться на первое время, может, он сразу про меня и не вспомнит? А то еще эта его Прага смотреть на меня начнет!" -- с этими лихорадочными мыслями Федор опрометью бросился в отведенную для него комнату, зачем-то унося с собой и телефонную трубку.


Трофим вошел в комнату спустя две секунды после того, как из нее выскочил Сивцов. За ним шел Турист, которому уже успело крепко перепасть за то, что без разрешения притащил в "избушку" постороннего.
-- И запомни, -- продолжал распекать нерадивого подчиненного Захар Игнатьевич, присаживаясь на диван, -- здесь все решает один человек. И этот человек -- я!
-- Но, Трофим, -- начал было оправдываться Турист.
-- Хватит! -- перебил подручного Трофим. -- Ты про его полезность мне уже все уши прожужжал! Вот посмотрю на нашего гостя, тогда и скажу, полезен он нам или нет. И если, не дай бог, ты сюда "подставу" приволок -- пеняй тогда на себя! Ты меня знаешь.
-- Да ты что, Трофим, -- истово забожился Турист. -- Уж я-то в людях разбираюсь!
-- Вот и посмотрим, -- ласково проговорил Захар Игнатьевич, -- как ты в них разбираешься. И я посмотрю, и Рига посмотрит... Кстати, где она?
-- В ваши комнаты пошла, в другое крыло, вещи раскладывать. Чибис с ней.
-- Вы в то крыло, надеюсь, без меня не шастали?
-- Что ты, Трофим, как можно! У нас и ключей от той половины дома нет.
-- А то я вас, специалистов, не знаю, -- усмехнулся Захар Игнатьевич. -- Ну да ладно, верю, верю. А как этот твой киллер поживает? Надеюсь, с внешним миром связываться ему не давали?
-- Нет, конечно, все сделали, как ты сказал, -- отрапортовал Турист. -- Он еще в первый день отсюда свалить хотел. Говорил, мол, работа у него, что ли, недоделанная осталась. Но мы его уговорили немного тут переждать.
-- Молодцы, -- похвалил Трофим. -- А по телефону он звонить не пытался?
-- Так я ему сказал, что здесь телефона отродясь не было, -- похвастался Турист. -- Он уши и развесил!
-- Поверил, думаешь? -- усомнился Захар Игнатьевич.
-- А то! -- подтвердил Турист. -- В этакой-то глуши, чего бы и не поверить?
-- Это была реклама на "Русском радио", -- донесся бодрый голос ди-джея из угла с музыкальным центром. -- А мы продолжаем наш "Стол заказов". Итак, почитаем, что новенького пришло за последние десять минут на редакционный пейджер... Ага. Пишет нам Лена Калугина из города Нижний Тагил. Она поздравляет свою лучшую подругу Катю Лузину с днем рождения следующими строчками:

Что пожелать тебе не знаю,
Ты только начинаешь жить.
От всей души тебе желаю
С хорошим мальчиком дружить!

Лена так же просит поставить для своей подруги какую-нибудь хорошую песню. Обязательно поставим, Леночка! Так, читаем дальше. Друг Быня поздравляет друга Трофима с золотой свадьбой и желает ему долгих лет жизни. Ну что ж, коллектив нашего радио присоединяется к поздравлениям, тем более, что золотая свадьба -- это действительно большое событие. Быня просит поставить нас "Песню про зайцев" из кинофильма "Брильянтовая рука". С удовольствием выполняем эту просьбу!
Трофим ненавидящим взглядом смотрел на втянувшего голову в плечи Туриста.
-- Поверил, говоришь, твоей байке про телефон? -- прошипел он, прищурившись. -- Да он вас тут, как лохов последних, похоже, вертит! Как ему заблагорассудится! Да еще по радио вам приветы передает! Что за идиоты собрались, господи помилуй...
"Русское радио" продолжало свою работу:

В темно-синем лесу, где трепещут осины
И с дубов-колдунов облетает листва,

-- несся из динамиков голос Юрия Никулина.
Трофим поднялся.
-- Ладно, пойду, отдохну с дороги, да и перекусить не мешало бы, -- угрожающе сказал он, обращаясь к помертвевшему Туристу. -- А через пару часиков познакомлюсь с нашим шутником. Золотая свадьба, это ж подумать только! Черт, а ведь он кому угодно позвонить отсюда мог! Ну, придурки! -- с этими добрыми словами хозяин гостеприимного дома покинул комнату отдыха.
Чуть обождав, Турист вышел следом с твердым намерением жестоко покарать Кислого, которому сегодня была доверена охрана телефонной трубки.


Федор сидел в своей комнате и тупо смотрел на телефон в своей руке.
-- Черт, -- сказал он вслух, -- в конце месяца придет распечатка за телефонные переговоры, Трофим увидит, сколько я сегодня наговорил по межгороду и, чего доброго, прикажет меня убить. Надо избавиться от улик!
Сивцов открыл дверь комнаты, воровато огляделся и, добежав на цыпочках до столика в конце коридора, положил трубку на него. "Избавившись" таким образом от улик, Федор вернулся в комнату. По дому неслось бодрое:

А нам все равно, а нам все равно,
Пусть боимся мы волка и сову!

"Приезд празднуют!" -- с завистью подумал Сивцов, прикрывая за собой дверь.


Прилегший отдохнуть в своих апартаментах Захар Игнатьевич Трофимкин еще не знал, что счет за сегодняшние телефонные переговоры будет самым крупным счетом за всю его сознательную жизнь -- жизнь известного на всю страну вора в законе.

[rеdman]

ПОЕЗДА И КОТЛЕТЫ


Едва положив трубку на рычаг, Амина, спохватившись, тут же снова схватила ее и набрала другой номер, с недавних пор прочно отпечатавшийся в ее памяти.
-- Алло, Семен Михайлович? -- быстро проговорила она в трубку, как только произошло соединение. -- Здравствуйте, это Амина Сивцова вас беспокоит!
-- Здравствуйте, здравствуйте, Амина! -- радушно отозвался Попович. -- Я вас сразу узнал. Что это еще за Михайлович? Договаривались ведь просто Семен!
-- Да, да, Семен, извините, -- начала оправдываться Амина. -- Я бы вас ни за что не побеспокоила, но, понимаете, мой муж только что звонил!
-- Знаем, знаем, -- добродушно проворчал Семен. -- Нашелся наш беглец. Не зря мы с вами, Амина, решили телефончик некоторое время "послушать"! Изыскал таки, бестия, откуда позвонить.
-- Удалось узнать, откуда он звонил? -- с замиранием сердца поинтересовалась супруга бестии.
-- Удалось, -- подтвердил довольный капитан. -- Вы с ним разговаривали достаточное количество времени, чтобы техническая служба успела зафиксировать место, откуда был сделан звонок. Сейчас они нам все расшифруют -- по региону, городу, селу-деревне и так далее, и будем готовиться к командировке. Изымать нужно новых друзей вашего муженька из общества, и как можно скорее. Вы нас извините Амина, но мы сейчас, наверное, запись еще раз слушать будем... Давайте я вам вечерком перезвоню? Или давайте лучше сделаем так: мы с работы сегодня поедем с Виктором -- и к вам заскочим на минутку. Нам все равно по пути. Тогда вам все и расскажем, что сами знать будем. Ну как, идет?
-- Идет, -- согласилась Амина. -- А когда вас ждать?
-- Ну, -- ненадолго задумался Попович, -- часов в семь-полвосьмого, не раньше...
-- Хорошо, -- приободрилась жена беглеца. -- Буду ждать. Может, вы заодно и поужинаете у нас?
-- А вот это было бы очень даже неплохо, -- мечтательно произнес Семен. -- С утра маковой росинки во рту не было и, похоже, уже не будет. А дома, скажу вам по секрету, что у меня, что у Витьки -- хоть шаром покати. Так что, если мы вас не сильно обременим поздним визитом -- то с удовольствием выпили бы чайку! А заодно и о вашем исчадье бы что-нибудь рассказали. Значит, договорились?
-- Договорились, Семен, -- облегченно вздохнула Амина. -- Буду ждать. Вы адрес наш помните?
-- Да я ваш подъезд по гроб жизни, наверное, не забуду! -- с чувством сказал капитан и отключился.
Амина стала собираться в магазин за хлебом, потому что сама она его не употребляла, и в доме сейчас не было ни кусочка. А двое здоровенных голодных мужиков, надо думать, будут очень даже не прочь побаловать свежим хлебушком свои уставшие за день организмы.


Семен с Витей Синельниковым прибыли даже позже, чем обещали -- часы показывали без десяти минут восемь. С собой они притащили три подозрительного вида гвоздики.
-- Это вам, -- галантно произнес Попович, протягивая цветы. -- Так сказать, от уголовного розыска. Презент.
-- Спасибо, -- растроганно произнесла Амина. -- Ну зачем вы?
-- Не волнуйтесь, -- стягивая с себя ботинки, произнес простодушный Синельников. -- Нам они ровным счетом ничего не стоили. Проводили сегодня рейд на рынке, два торгаша пустились наутек и целое ведро гвоздик на землю опрокинули, да еще и пробежались по ним. Мы самые лучшие выбрали... Эй, Сеня, больно же, ты чего пинаешься?
Красный как рак Попович немедленно сделал вид, что приглаживает волосы перед зеркалом. Хозяйка, смеясь, унесла цветы на кухню. Вокруг незнакомых людей, у которых, к тому же, под верхней одеждой оказались настоящие пистолеты, крутилась любопытная Алиса.
-- А вас папа прислал? -- вопросы сыпались из ребенка, как из дырявого мешка. -- Папа смелый, он соседа утопил и из тюрьмы убежал! А у вас пистолеты настоящие? А из такого Евдокию Александровну можно убить? А Елену Сергеевну?
-- А ну-ка быстро марш к себе в комнату! -- прикрикнула на не в меру расходившуюся дочь Амина. -- Дай мне спокойно поговорить с дядей Семеном и с дядей Витей! Вот видите, -- вздохнула хозяйка, проводив глазами умчавшееся чадо. -- Хоть совсем ее на улицу не отпускай! Соседкам теперь на полгода вперед есть о чем языки почесать, а ребенок все за чистую монету принимает...
-- Пахнет мясом, -- задумчиво пробормотал Витя. -- Жареным.
-- Да что ж это я, -- заторопилась Амина. -- Заболталась тут. Проходите прямо на кухню, я котлет нажарила. Вы же, наверное, страшно голодные!
-- Не страшно, но очень близко к этому, -- подтвердил Семен. -- За весь день съел два бутерброда, да и то утром.
Следующие двадцать минут были полностью посвящены чревоугодничеству. Слышалось только звяканье вилок по тарелкам, тяжелое сопение и редкие фразы типа "Уф, котлеты", "Котлеты -- это да" и просто "М-м-м!" Наконец с поздним ужином было покончено. Еще пару минут сыщики осоловело смотрели прямо перед собой, затем к ним постепенно стало возвращаться чувство реальности.
-- А ведь вас, Амина, судить надо! -- неожиданно ясным голосом заявил Попович. -- За покушение на убийство.
-- За... За что? -- опешила хозяйка. -- За какое покушение?
-- А вы разве не знаете, -- поддержал товарища Синельников, -- что если голодного человека неожиданно и сытно накормить, он может и ласты склеить? А?
-- А тем более мясными блюдами, -- строго добавил Семен, но, не выдержав, рассмеялся: -- Вернее, котлетными.
-- Уф, -- Амина перевела дух. -- Ну и напугали вы меня, Семен! Ели себе спокойно, ели и вдруг такое... Я чуть от ума не отошла.
-- Знаете что, Амина, -- опять встрял Витя. -- А давайте мы у вас с Сеней пока поживем! А муженька вашего в Сибири пока оставим, пусть проветрится чуть-чуть. Всем сплошная выгода: вы от своего Федора Юрьича отдохнете, мы с Семеном по вечерам сыты будем, а у вашего благоверного за это время, глядишь, дурость лишняя из головы выветрится. Ну как, по рукам? Согласен даже гулять с вашей собакой по утрам!
-- У нас нет собаки, -- обалдела от такого предложения хозяйка. -- У нас только кот.
-- Согласен гулять с котом, -- трагическим голосом согласился Синельников. -- Готов терпеть насмешки всего двора ради пары ваших котлет по вечерам!
-- Вы вот про Сибирь что-то говорили, -- неуверенно перебила балагура Амина. -- Он что, успел так далеко уехать?
-- Успел, -- вздохнул Семен. -- И что самое интересное, пока мы не знаем, как им это удалось проделать. Но ничего, даст бог, возьмем голубчиков, сами все и расскажут.
-- Им явно кто-то помог, -- вступил в беседу Виктор. -- Вернее всего, имеющий отношение к железной дороге. С удовольствием повидал бы "помощничка". Если он еще жив, конечно.
-- А что, они настолько опасны? -- испугалась Амина. -- Могут убить человека?
-- И могут, и убивали уже, -- не стал щадить женщину Попович. -- На них одних только разбойных нападений восемнадцать штук висит, это не считая более мелких преступлений. А взяли их после нападения на инкассаторскую машину. С двойным убийством, кстати. Так что им даже по нашему гуманному законодательству сидеть до конца жизни за решеткой на спецзоне положено.
-- Но с ними-то как раз все понятно, -- добавил Синельников. -- Им бежать сам бог велел, при любой подходящей возможности. Но зачем они вашего муженька с собой потянули, убей, не пойму!
-- Может быть он сам, -- предположила хозяйка, -- за ними увязался?
-- Нет, Амина, такого не бывает, -- задумчиво протянул Семен. -- Вы просто плохо знаете уголовников. Николаев с Мальбиевым задолго готовились к побегу, кроме того, они были уверены, что им в этом деле будет оказана посильная помощь с воли. Поверьте мне -- они бы даже под страхом немедленного расстрела не стали бы ни с кем делиться подробностями предстоящего "мероприятия". А уж брать с собой первого попавшего к ним в камеру человека, тем более такого далекого от уголовщины, как ваш муж, это вообще выше всякого понимания. И тем не менее они это делают.
-- Я еще понимаю, если бы они бежали с какой-то дальней зоны, -- вставил Виктор. -- Тогда я не увидел бы ничего удивительного в том, что они прихватили с собой "консервы". Но здесь... Нет, не понимаю!
-- Какие еще консервы? -- удивилась Амина.
-- Так зэки называют человека, которого уговаривают уйти в побег, преследуя единственную цель -- обеспечить себя продовольствием на случай длинного перехода, -- объяснил Попович. -- Попросту говоря, через некоторое время его съедают. Но в нашем случае это совершенно не подходит, -- поспешил он успокоить начавшую зеленеть лицом хозяйку. -- Местность населенная, так что в случае голода нашим друзьям гораздо проще грабануть какого-нибудь нерасторопного гражданина.
-- Да им и не светил никакой голод, Сеня, -- остудил товарища Синельников. -- Их же встречали. Наверняка и покушать им подвезли, и выпить.
-- А здесь опять начинается непонятное, -- продолжил капитан. -- Подельники, встречавшие беглецов на воле, почему-то, тоже не задавая никаких вопросов, забирают Сивцова вместе с компанией и переправляют их на какой-то поезд.
-- Вопрос, -- обращаясь к Амине, спросил Витя. -- Как матерые уголовники не рассмотрели, что из себя представляет ваш муж на самом деле? Ни сначала, в камере, ни потом -- во время побега? Там ведь у нас такие психологи сидят -- им двух-трех вопросов хватит, чтобы определить, что за человек к ним залетел. Поэтому то, что вашего красавца посадили в камеру, как подозреваемого по делу об убийстве Папанова, еще никому ни о чем не говорит.
-- Чем же он сумел очаровать таких матерых бандюганов, как Мальборо с Туристом? -- обращаясь сам к себе, произнес Попович. -- У него же, как говорили в одном известном фильме, "десять классов на лбу написаны". А они его сразу к Трофиму поволокли, похоже, в какое-то не афишируемое логово, раз они там розыск переждать надеются.
-- Как же мне его сейчас найти? -- сокрушенно проговорила Амина. -- Сибирь, она ведь вон какая...
-- А мы на что? -- картинно выпятил грудь Синельников. -- Мы после ваших котлет хоть на край света! Своих беглых ловить, да вашего заодно с собой прихватим.
-- Ага, -- мрачно поддакнул капитан. -- Если только он опять куда-нибудь не денется.
-- Ой, сплюньте, Семен, -- махнула на него рукой хозяйка. -- Не дай бог он опять решит убежать. Хотя я его по телефону предупредила, чтобы он ни ногой...
-- Мы знаем, Амина, -- сказал Попович. -- Сегодня полдня кассету с вашими переговорами крутили, уже наизусть все выучили.
-- "Я тут практически в плену-у", -- передразнил Федора Синельников. -- А сам порнушку по телеку смотрит. Вот фрукт!
-- Какую порнушку? -- поразилась Амина.
-- Не знаю, я там не был, -- ответил подлый Витя. -- Но, судя по звукоряду, который служит фоном к вашим телефонным переговорам -- немецкую. А вы разве ничего не заметили?
-- Ну, мне показалось, что звуки там какие-то подозрительные, -- хозяйка порозовела. -- Но толком не поняла, что это такое. Вот сволочь, а? Ну, вернись только у меня!
-- Первые разумные слова, сказанные вами о муже, -- констатировал Семен. -- А то все Федя да Федя, а он там и в ус не дует, ваш Федя.
-- А про убийство что-нибудь выяснилось? -- Амина показала взглядом на потолок. -- Нашли настоящего убийцу нашего соседа?
-- К сожалению, пока нет, -- вздохнул капитан. -- Правда кое-какие зацепочки есть, которые опять же свидетельствуют в пользу Сивцова. Во-первых, гематома на лбу покойного очень напоминает экспертам след от удара рукоятью пистолета, причем очень грамотного удара -- хотели не убить, а лишь отключить на некоторое время. Во-вторых, труп был очень профессионально связан, такие узлы на веревке мог оставить либо альпинист, либо моряк, либо бывший армейский диверсант. Федор Юрьевич, согласитесь, ни к одной из этих специальностей отношения не имеет.
-- Да какой ему морской узел связать, вы что? -- возмутилась Амина. -- У него гвоздь-то в стене не держится, а если ему кого-нибудь связать потребуется, то он попросит подробный чертеж или схему, как это нужно делать. И все равно все испортит.
-- В-третьих, -- невозмутимо продолжал Попович, -- в квартире вашего соседа, в тайнике, нашли очень крупную сумму денег, так называемый "воровской общак", что резко поменяло главную версию следствия: похоже, господин Папанов погиб именно из-за денег, находившихся в квартире. Поэтому его не убили на пороге, а связали и положили в горячую ванну, чтобы выведать месторасположение тайника. Единственное, что не рассчитал преступник, или преступники -- то, что у Папы было очень слабое сердце. Взял он, да и помер неожиданно. Прямо в ванной.
-- Он что же -- сам умер? -- поразилась Амина. -- Его никто не убивал?
-- Ну, умереть ему, конечно, помогли, -- тактично заметил Синельников. -- Но в планы злоумышленников это явно не входило. Тайник они так и не нашли. Теперь, если мы и поймаем убийцу, то предъявить ему сможем лишь неосторожное убийство. Это, конечно, если за ним других грехов не числится. А если он еще и адвоката хорошего наймет, то я даже и не знаю, как он может все это дело вывернуть.
-- Да уж, адвокаты сейчас такое могут придумать, что не знаешь иногда: смеяться или плакать, -- невесело усмехнулся Семен. -- Скажет, что покойник состоял в клубе каких-нибудь тайных мазохистов, да еще и справку оттуда предоставит, что все члены этого закрытого общества уходят из жизни именно таким экстравагантным образом. А может, другое что-нибудь придумает, им это раз плюнуть. Причем всегда все нотариально заверено, вот что меня удивляет.
-- А много денег у него нашли? -- полюбопытствовала хозяйка.
-- Почти двадцать миллионов рублей, -- ответил Попович. -- Только, Амина, большая просьба: все, что вы сегодня от нас услышали -- ни одной живой душе! Договорились?
-- Ну конечно! -- воскликнула Амина. -- Я же понимаю. Тайна следствия, или как там у вас это называется...
-- Или как, -- подтвердил Витя. -- Это Семен у вас от котлет размяк, вот и выболтал все, что знал по службе, безо всякого зазрения совести. А старший лейтенант Синельников -- скала! Даже под пытками ничего не расскажу о своей работе!
-- Потому что сам ничего не знаешь, -- парировал капитан. -- Пошли, "скала", девять часов уже. Хватит злоупотреблять гостеприимством хозяйки дома.
-- Да сидите хоть до двенадцати, -- разрешила Амина. -- Все равно не знаю, чем себя занять. Как одна останусь -- сразу мысли всякие нехорошие в голову лезут.
-- Нет уж, пойдем мы, -- ответил Семен. -- Пока по домам доберемся, пока водные процедуры примем, глядишь, уже и спать пора. Вы и так нас сегодня с ужином сильно выручили, а то бы еще и готовить пришлось, на ночь глядя. Спасибо вам большое!
-- Да мне это никакого труда не составило! -- искренне воскликнула Амина. -- Если хотите, можете и завтра после работы заезжать, я вам что-нибудь приготовлю, а вы мне последние новости расскажете. Только позвоните, к какому времени вас ждать вечером.
-- Завтра вечером, Амина, мы будем трястись в поезде, -- пояснил Попович. -- Вместе с Виктором и группой захвата. Так что -- извините, только после приезда сможем порадовать вас своим присутствием.
-- Вы..., -- у хозяйки вдруг перехватило голос. -- Вы туда едете?
-- Туда, -- подтвердил Витя. -- Дня через два-три, я думаю, уже вернемся. Даст бог, и своих нормально возьмем, и вашего оболтуса без приключений доставим.
-- А мне можно с вами поехать? -- с замиранием сердца спросила Амина. -- Я не буду мешать. Вы меня даже не заметите.
-- Не говорите глупости! -- рассердился Семен. -- Как вы с нами поедете? По нашим проездным документам, которые мы, кстати, получим только завтра утром? Или "зайцем"?
-- Но кто мне мешает просто купить билет на тот же поезд?
-- В самом деле, Сеня, -- вступился за женщину Синельников. -- Пусть барышня развеется. Ей наверное тяжело вот так, ничего не делая, ждать у моря погоды. Я конечно не понимаю, зачем вам нужно тратить свои деньги и время, но, как говорится, хозяин -- барин.
-- Не знаю, -- проворчал капитан. -- Не хотелось бы втягивать в это дело гражданских. Там и стрельба вполне может случиться.
-- Так я же не собираюсь с вами на задержание идти, Семен! -- воскликнула Амина. -- Я просто хочу первой узнать, что все в порядке. Я поселюсь за свои деньги в той же гостинице, где будете жить вы и все! И буду просто сидеть и ждать известий. А пока вы будете работать, я могу вам готовить.
-- Ну, не знаю, -- менее уверенно пробормотал Попович. -- А как же ваша дочь?
-- Я сегодня же позвоню своей маме, она завтра приедет и поживет сколько надо в нашей квартире.
-- Решено! -- радостно констатировал Виктор. -- Долой сухомятку!
-- Тебе бы только о желудке думать, -- проворчал Семен. -- Хорошо, Амина. Как только утром мы получим командировку, я вам позвоню и сообщу, каким поездом нам предстоит ехать.
-- Спасибо, Семен! -- с чувством сказала хозяйка и чмокнула оперуполномоченного в щеку. -- Я ни секунды не сомневалась в вас!
-- И все-таки, я надеюсь, что билетов в кассе уже не будет, -- сказал несколько смущенный капитан, одеваясь. -- Не дело это, чтоб все, кому захочется, по своей воле на задержания катались.
-- Я не все, кому захочется, Семен, -- ласково сказала Амина, провожая сыщиков. -- Я заинтересованное лицо. Еще раз спасибо за цветы.
Попович снова покраснел и, пробурчав что-то неразборчивое, нырнул в темноту общего коридора.


Поезд, на который получили проездные документы оперативники был вечерним, поэтому Амина успела съездить в кассы, спокойно взять билет (никакого ажиотажа не наблюдалось, места были на любой вкус) и встретить автобус, на котором приехала бабушка Алисы. Сборы в дорогу тоже не заняли много времени.
По иронии судьбы билеты Амине достались в соседнем вагоне с милиционерами, только она ехала в купе, а сыщики -- в плацкарте, причем на боковых местах.
-- Вот всегда так, -- сокрушенно жаловался Амине Синельников. -- СОБРовцы, все вчетвером, в отдельном купе шикуют, а мы -- можно сказать, мозг всей операции, трясемся на боковушках! Хорошо еще, что не около туалета.
-- Ладно, чего сейчас разоряться? -- удивился Попович. -- В первый раз, что ли? Тут ехать-то чуть больше суток! Это тебе не во Владивосток неделю переться. А группе захвата без купе, сам понимаешь, никак нельзя. У них автоматы, "броники", шлемы, не повезешь же все это в общем вагоне? А так они в купе закроются и всех делов. Не часового же им на ночь ставить. Народ сейчас сам знаешь какой: им что тапочки спереть, что автомат у спящего человека утянуть -- разницы никакой, лишь бы продать можно было.
-- Да понимаю я, -- поморщился Витя. -- Просто мне перед дамой за наши непрезентабельные места неудобно. Но мы люди подневольные, что дали -- то дали.
-- Думаете у меня в купе лучше, чем у вас здесь? -- рассмеялась Амина. -- У меня там молодая семья с грудным ребенком. Так что если вы не против, я пока у вас посижу.
-- Сидите, конечно, -- обрадовался Синельников. -- Сейчас мы будем пить пиво с вяленым лещом, потом Сеня напьется и будет рассказывать про свою неудавшуюся личную жизнь. Рекомендую послушать, очень поучительно. Временами даже за душу берет.
-- Не слушайте этого трепача, Амина, -- поморщившись, сказал капитан. -- А в самом деле, вы пиво будете?
-- Нет, спасибо, -- отказалась их спутница. -- Если я не помешаю, я бы просто с вами посидела, послушала...
-- ...О чем умные люди говорят? -- тут же уточнил Синельников.
-- Виктор, -- укоризненно покачал головой Семен. -- Неужели нам придется терпеть тебя целые сутки в замкнутом пространстве?
-- На больших станциях я разрешу вам покидать меня на пятнадцать-двадцать минут, -- великодушно разрешил старший лейтенант, доставая пиво.
За окном начинало темнеть.
Поезд шел сквозь метель.

[rеdman]

НЕСТРАШНЫЙ ЧЕРТ


Дверь в комнату отворилась и в образовавшуюся щель просунулась ужасная голова Кислого.
-- Трофим зовет, -- просипела голова и тут же скрылась из виду.
Федор поднялся с кровати, подтянул повыше штаны от спортивного костюма и зачем-то погляделся в зеркало. Вроде бы все было в порядке, но страх почему-то усиливался.
"Эх, была не была!" -- подумал Сивцов, набрал полную грудь воздуха и, открыв дверь, храбро шагнул в коридор.
К его удивлению, там никого не было.
"А где же Трофим? -- выпустив из груди воздух, удивился Федор. -- И Кислого нет. Странно все это".
Он спустился на первый этаж и разыскал там Гиббона, который до сих пор играл на приставке.
-- Привет, -- как можно небрежнее произнес Сивцов.
-- Привет, -- осторожно сказал Гиббон и на всякий случай поставил игру на "паузу".
-- Слушай, как мне пройти к Трофиму? -- взял быка за рога Федор.
-- Ты что? -- удивился Гиббон. -- К нему просто так нельзя, когда тебе захочется. Если понадобишься, он сам позовет.
-- Да он позвал уже, -- признался Сивцов. -- Кислый заглянул, сказал, что зовут, а сам пропал куда-то.
-- Кислый тебя как огня боится! -- хохотнул Гиббон. -- А Захар Игнатьевич живут в той половине, которая у нас все время на ключ была заперта, помнишь? Вот там, на втором этаже, четыре "люксовских" комнаты. В одной из них, самой дальней, он всегда и останавливается. А в соседней -- Регина. Смотри не перепутай.
На поиски комнат "люкс" Федор потратил почти двадцать минут. Он ходил по новой для себя половине дома, яростно дергал запертые двери и невнятно ругался себе под нос. Злость на глупую планировку дома полностью вытеснила из Сивцова страх перед Трофимом. Когда очередная дверь под его натиском неожиданно легко распахнулась, Федору, чтобы не упасть, пришлось ухватиться за косяк.
В роскошно обставленной гостиной находились два человека, сидящие в креслах с бокалами в руках. Оба с умеренным удивлением смотрели на эффектно появившегося гостя. Третье кресло пока пустовало.
Первый человек, седовласый импозантный мужчина с грубыми чертами лица поставил бокал на стол и неспешно взглянул на часы, поддернув манжет с золотой запонкой.
-- А вы не очень пунктуальны, господин Быня, -- произнес он приятным голосом. -- Извините, что называю вас этой собачьей кличкой, но, к сожалению, не знаю, как вас нарекли батюшка с матушкой. Моим остолопам вы тоже не соизволили представиться...
-- Меня зовут Федор Юрьевич, -- грубо перебил собеседника обозленный путешествием по пустым коридорам Федор Юрьевич.
-- Даже Юрьевич? -- иронично изогнув красивую бровь, спросила из второго кресла женщина -- именно она была вторым человеком, находившимся в комнате.
Сивцов посмотрел в сторону женщины и замер -- настолько совершенной и одновременно вызывающей была ее красота. Прелестница слегка улыбалась и рассматривала Федора поверх бокала, который держала в руках перед собой.
"Турист говорил, что на нее нельзя смотреть, -- лихорадочно соображал Сивцов. -- А не то будет худо. Еще он что-то говорил про какого-то Лазаря, который будет петь. Черт, я же мышей хотел наловить! Или хотя бы леммингов".
Вспомнив душераздирающую историю про леммингов, Федор немного успокоился и перевел взгляд со страшной красавицы обратно на Трофима. Глава преступной группировки вид имел несколько обалделый. С ним еще никто не разговаривал в таком тоне, с порога навязывая обращение по имени-отчеству. Не растерялась, похоже, только Регина.
-- Что ж, присаживайтесь, Федор Юрьевич, -- ласковым голосом предложила она гостю. -- В ногах, как говорится, правды нет. Налейте себе вина, если хотите. Это коллекционное "Каберне", настоятельно рекомендую.
-- Премного вам благодарен, -- в помутившемся от страха разуме Сивцова откуда-то всплыло множество великосветских оборотов позапрошлого столетия. -- Но я не смею опустить свое бренное тело на сей достославный предмет мебели, не облобызав предварительно вашу прекрасную ручку!
Изумленная таким обращением Регина протянула гусару свою руку, а Сивцов, отчаянно щелкнув каблуками, смачно приложился к дамской конечности. Железная телохранительница Трофима неожиданно по-женски вздохнула и повлажнела глазами. Федор же, усевшись в кресло, лихо набуровил себе целый бокал "Каберне" и со словами "За милых дам!" залпом опрокинул его содержимое себе в рот.
-- Как это у вас ловко получается! -- кокетливо восхитилась Регина. -- Может, и даме нальете?
-- С превеликим удовольствием, -- галантно произнес джентльмен, снова беря бутылку. -- Как вам будет благоугодно!
Сивцов легким движением налил вино даме, затем себе и, полностью проигнорировав третьего присутствующего, поставил бутылку на место. От такой явной наглости Трофим, кажется, окончательно пришел в себя.
-- А ты, дружочек, кажется совсем меня не боишься? -- спросил он голосом, от которого у знающих людей побежали бы мурашки по спине. -- Или я ошибаюсь?
-- Боюсь до чертиков-с! -- честно ответствовал Федор, поднимая повыше бокал. -- Ваше здоровьице!
-- Слушай, родной, ты не смеяться ли над стариком вздумал? -- с надеждой спросил Захар Игнатьевич, глядя, как в горле необычного гостя исчезает второй бокал бесценного вина. -- Смотри, я этого не люблю!
-- И я не люблю, -- дерзко ответил Сивцов, до мозга которого стали доходить первые винные пары, делавшие его непобедимым в любом диспуте. -- Чего вы за мной своего придурка послали, а проводить меня не наказали? А потом в претензии, что я якобы опаздываю. Тут хрен знает сколько дверей понаделано, ходи тут, дергай каждую!
-- Тебя разве Кислый не проводил? -- удивился Трофим. -- Ну, тогда беру свои слова обратно, а Кислый будет наказан. Я ведь тебя, Федор, не ругаться сюда звал, а знакомиться. Любопытно мне, что ты за человек такой? Чем, интересно, ты моим охламонам приглянулся?
-- А я откуда знаю? -- буркнул Сивцов. -- У них и спросите.
-- Так спрашивал уже, -- сокрушенно вздохнул Захар Игнатьевич. -- Не говорят толком ничего. "Быня классный", да "Быня стреляет здорово" -- вот и весь разговор. А я разобраться хочу, что за человек у меня в доме уже целую неделю живет, понимаешь?
-- Чего ж тут не понять? -- степенно молвил Федор. -- Кошку-то в дом с улицы принесешь, и то смотришь, чтоб не сперла чего-нибудь. А тут целый человек приехал.
-- Ну вот видишь, ты и сам все понимаешь! -- обрадовался Трофим. -- Ну так что, поговорим начистоту?
-- Это можно, -- благодушно разрешил Сивцов, беря из вазы на столе яблоко. -- Давайте поговорим.
-- Для начала хочу познакомить тебя с Региной Романовной, -- светским тоном предложил Захар Игнатьевич. -- Это моя соратница и главная помощница в делах. Поэтому, если ты не будешь возражать, Регина посидит с нами, а может, и в беседе поучаствует. Ты как, не против?
-- Чего ж я буду против? -- обиделся Федор. -- Что она, коряга какая страшная, чтоб ее из комнаты гнать? По-моему, очень даже ничего дамочка. Приличная, -- и он не спеша осмотрел свою собеседницу именно тем взглядом, от которого его настоятельно предостерегал Турист.
В наступившей тишине было слышно, как скрипят от еле сдерживаемой ярости зубы Трофима. У Риги от красноречивого сивцовского взгляда покраснели мочки ушей, и она сделала вид, что поправляет прическу. Каждый думал о своем.
"Что это с тобой, дорогая? -- недоуменно спрашивала себя Регина. -- С каких это пор тебя стало бросать в жар от мужских взглядов, пусть даже таких откровенных? Не спорю, в этом парне есть какая-то внутренняя изюминка, наверное от того, что он нисколько не пресмыкается перед Трофимом, как это делают все остальные. Если же с ним нахожусь я, так они даже глаз поднять не смеют. А этот, похоже, совсем его не боится, хоть и признался в обратном. Да он и внешне очень даже ничего. Но все равно надо собраться, что-то я сегодня расклеилась. Устала, видимо, с дороги".
"Пристрелить бы сейчас подлеца! -- клокотало в душе у Захара Игнатьевича. -- И закопать в лесу как собаку! Но вдруг у него "пушка" с собой? Он-то наверняка тренирован так, что даже дернуться за оружием не успеешь. Что-то я лопухнулся, надо было его без обыска до себя не допускать. Но как он на нее смотрит, гад! Ладно, надо успокоиться. В конце концов, ничего страшного не произошло. Убить я его всегда успею, сейчас мне важней информация, которой он, возможно, владеет".
"Интересно, кроме фруктов у них ничего нет? -- думал Федор, глядя на Регину. -- Пригласили в гости, а жрать нечего. Вот скопидомы!"
-- Гм! -- прервал затянувшуюся паузу Трофим. -- Вы кушайте, Федор, кушайте!
-- Так нечего, Захар Игнатьевич, нечего! -- ловко спародировал вора Сивцов и величественно обвел рукой сервировочный столик. -- Яблочки одни-с!
Трофим выпучил на нахала глаза, хотел что-то сказать, но, поперхнувшись, зашелся долгим мучительным кашлем. Регина, хлопая одной рукой хозяина дома по спине, второй нажала какую-ту скрытую кнопку. Через минуту в комнате появился Чибис и вопросительно уставился на Ригу.
-- Лекарство принеси из машины, -- велела Регина. -- И пни там кого-нибудь по пути, пусть закуску по быстрому соорудят.
Чибис бесшумно исчез и через пару минут появился с бутылочкой какого-то сиропа. Сироп был немедленно накапан в чайную ложку и влит в рот пытающемуся отдышаться Трофиму. Кашлять он уже, правда, перестал, но глаза у него были, как у выброшенной на берег рыбы -- выпученные и бессмысленные.
-- Извините, -- сдавленно произнес он через некоторое время. -- Что-то, видимо, в горло попало.
-- Бывает, -- беззаботно махнул рукой Федор. -- Вы не поверите, но я однажды вот такенной рыбьей костью подавился, -- он показал в воздухе размер кости, больше подходящей не рыбе, а средних размеров ихтиозавру. -- Чуть не умер, честное слово!
По глазам Захара Игнатьевича было видно, как ему неприятно, что Сивцов тогда выжил. В этот момент в комнате появился Кислый, который, отдуваясь, тащил поднос с "закуской". Содержимое подноса являлось точной копией содержимого вазы, стоявшей на столике -- те же яблоки, бананы, виноград. Когда Кислый столкнулся с яростным взглядом Трофима, он слегка запнулся, затем попытался поставить поднос на пол и незамедлительно скрыться. Но тихий хозяйский рык "Стоять!" мгновенно сковал все его члены.
-- Ты что нам притащил? -- угрожающе спросил Захар Игнатьевич. -- Тебя что просили принести?
-- За... Закуску, -- ответил несчастный "официант".
-- Правильно, -- подтвердил Трофим. -- А ты принес какую-то траву. Ты хочешь, чтоб я этим гостей угощал?!
Кислый затравленно покосился на вальяжно развалившегося в кресле Сивцова и обреченно помотал головой.
-- А почему ты не проводил человека, когда я просил тебя позвать его? -- продолжал наседать Захар Игнатьевич. -- Чего-то, я смотрю, разбаловались вы тут у меня. Над вами что, с палкой постоянно стоять надо? Ну, чего вылупился? Мигом организуй приличную закуску!
Кислого как ветром сдуло.
-- Что за народ, -- пробормотал Трофим, вытирая лоб платком. -- Ничего без крика не понимают.
-- Воспитываете вы их плохо, -- посочувствовал хозяину Федор. -- Вот они и не слушаются вас совсем.
-- Может, присоветуешь чего? -- с плохо скрытым сарказмом попросил Захар Игнатьевич. -- А то что-то я не очень в воспитании силен.
-- Почитайте труды Макаренко, -- с видом знатока посоветовал Сивцов. -- Или расстреляйте кого-нибудь для острастки. Сразу как шелковые станут.
От столь радикально противоположных педагогических методов Трофима едва не скрутил новый приступ кашля.
-- А ты, Федя, я гляжу, шутить любишь? -- вымученно улыбнулся он. -- И как? Помогает чувство юмора в работе?
-- Не без этого, -- признался Сивцов. -- Намаешься за день с какой-нибудь аксонометрией, а потом вспомнишь вдруг историю веселую, и сразу легче становится. Мне особенно анекдоты с черным юмором нравятся.
-- Ну, это естественно, -- протянул Захар Игнатьевич, украдкой поглядывая на Регину, так как абсолютно не понял смысла слова "аксонометрия". -- Работа, как говорится, накладывает отпечаток. Может, расскажешь какой-нибудь анекдотец, порадуешь старика?
-- Да они у меня как-то сразу все из головы выскакивают, -- беззаботно пояснил Федор. -- Вот Ефим, например, несколько сотен наизусть помнит. Вам бы у него спросить.
"Так, -- моментально закрутились шестеренки в голове Захара Игнатьевича. -- Знает Ефима. Ефим сейчас на зоне, значит он поддерживает с ним связь. Зачем он предложил мне спросить у него самого? Пугает, что ли? Надо бы быть с ним поаккуратнее".
-- Как Ефим поживает? -- осторожно поинтересовался хозяин. -- Давно его последний раз видел?
-- А вы тоже Ефима знаете? -- поразился Сивцов. -- Откуда?
-- Земля круглая, -- развел руками Трофим.
-- Когда же мы с ним виделись? -- стал вспоминать Федор. -- Ну да, так и есть: дней десять назад мы к нему на дачу всей семьей ездили.
"Все верно, -- подумал Трофим. -- На зоне его навещали, вместе с братвой".
В этот момент появился Кислый с более существенными закусками. Пока он сервировал стол, Захар Игнатьевич внимательно рассматривал физиономию своего подчиненного.
-- Да, -- наконец протянул он, налюбовавшись. -- Рожа у тебя просто замечательная. Федя вот предлагает расстрелять некоторых из вас для острастки, чтобы серьезнее к своим обязанностям относились. Как тебе эта инициатива, а? Нравится?
Кислый истово замотал головой, с нескрываемым ужасом косясь на спокойного Сивцова.
-- То-то! -- наставительно поднял указательный палец Захар Игнатьевич. -- Будете себя плохо вести, так и знай -- возьму этот способ на вооружение! Иди.
Обладатель синяка во все лицо снова исчез. Сивцов в это время уже с удовольствием поглощал только что принесенные деликатесы.
-- А у вас хороший аппетит, Федор, -- сказала Регина, с удовольствием наблюдая, как быстро уменьшается количество салата из креветок и зелени. -- Наверное, вы тратите очень много энергии на работе?
-- М-м! -- согласно промычал Сивцов, отпивая апельсиновый сок из стакана.
В пять минут с салатом было покончено. Выпив еще два стакана сока подряд, Федор вытер салфеткой губы и тяжело поднялся из-за стола.
-- Ну, спасибо, -- сыто отдуваясь, произнес он, обращаясь к Регине. -- Уважили вы меня, ничего не скажешь. Хорошо тут у вас конечно, но я, пожалуй, пойду к себе. Не смею, так сказать, злоупотреблять вашим гостеприимством!
Он еще раз поцеловал ручку даме, расшаркался перед изумленным хозяином дома и вальяжной походкой покинул помещение.


-- Слушай, разве я его отпускал? -- в крайнем изумлении спросил Трофим у Регины через полминуты после того, как за их гостем закрылась дверь. -- Мне это кажется, или он в самом деле пожрал, попил и ушел?
-- Да, -- отстранено сказала его подруга. -- Но не просто ушел, а предварительно попрощался, как и полагается хорошо воспитанным людям. Разве ты не заметил?
-- Но я его не отпускал! -- в голосе Захара Игнатьевича слышалась даже не злость, а только бесконечное, какое-то космическое удивление. -- Не от-пус-кал!
-- А почему ты должен был его отпускать? -- устало поинтересовалась Рига. -- Он свободный человек, в отличие от твоих шавок, вот и показал это тебе самым доступным способом.
-- Кто свободный? Он?! -- Трофим даже задохнулся от такой несправедливости. -- Да мне одного слова достаточно, чтоб от него мокрого места не осталось! Здесь я хозяин!
-- А кто твое слово выполнять-то побежит? -- остудила Захара Игнатьевича Регина. -- Ты что, не видишь, как его все твои хваленые "быки" боятся? Ты Кислого видел? Так остальные ничуть не лучше, уж можешь мне поверить.
-- А сама-то ты что о нем думаешь? -- вернулся в деловое русло Трофим. -- Не зря же тут целый час просидела?
-- Черт его знает, -- откровенно призналась Рига. -- Для такого человека час -- очень мало. Но мне кажется, что он не из нашей среды. Больно уж образован. И работает нестандартно. Опять же -- сам по себе личность незаурядная: вся охрана ему в рот смотрит. Кто боится, кто уважает -- короче, всех твоих людей за неделю под себя подмял.
-- Думаешь, мент? -- похолодел Захар Игнатьевич.
-- Не знаю. Щупать надо. Причем очень аккуратно, чтобы дров не наломать, -- Регина закурила. -- Но даже если он окажется ментом, мне не хотелось бы, чтоб его убивали.
-- Мало ли, что тебе не хочется, -- проворчал Трофим. -- Такая сделка на носу, а тут... Уверена, что мент?
-- Да ты не слушаешь меня, что ли? -- разозлилась Рига. -- Говорю же -- не знаю! Но не бойся, до сделки успеем проверить. Может он еще и своим окажется.
-- В гробу я видал таких "своих", -- пробормотал Захар Игнатьевич, поднимаясь. -- Его тут еще на неделю оставь, так он, глядишь, совсем меня заменит!
-- Ты никак, испугался, Троша? -- поддела его Регина. -- Боишься власть потерять, а?
-- Ты! -- пошел красными пятнами Трофим. -- Не смей со мной так разговаривать!!
-- Ой, боюсь, боюсь, -- Рига меланхолично выпустила в потолок клуб дыма. -- Кто же тебе, бедному, кроме меня всю правду скажет?
-- Вот ты его в ближайшие дни и проверишь! -- отрезал Захар Игнатьевич. -- И расскажешь мне всю правду, раз ты у меня такая честная. Через два дня я должен знать о нем все! Если он с нами -- то он с нами. А если это мент -- то сама понимаешь, не маленькая.
-- И как мне проверять его прикажешь? -- Регина затушила окурок в пепельнице. -- Везде таскаться за ним и задавать наводящие вопросы? Так он не дурак, если ты заметил. Быстро пошлет меня куда подальше.
-- Видела, как он на тебя пялился? -- подсказал нужное направление Трофим. -- Вот и сделай вид, что тоже положила на него глаз. Разрешаю тебе даже в постель его затащить, если это поможет делу.
-- А потом ты нас обоих убьешь, -- продолжила нить его рассуждений Рига.
-- Не убью, -- пообещал Захар Игнатьевич.
-- Ну значит сам от ревности сдохнешь, -- подкинула еще один вариант подруга.
-- Не сдохну, -- уперся Трофим.
-- Вот значит, как ты меня любишь, -- подвела итог Регина. -- Первому встречному готов в койку засунуть ради своей безопасности. Так учти: если Быня начнет меня соблазнять, я назло тебе отдамся ему и постараюсь получить при этом дикое удовольствие!
-- Какая же ты все-таки стерва! -- заорал, выходя из себя, Захар Игнатьевич. -- Ты ведь прекрасно знаешь, что от этой сделки зависит вся наша будущая спокойная жизнь! Мы сможем потом вообще отойти от дел. И я не могу позволить, чтоб на последнем этапе все сорвалось из-за одного непонятного человека! Я хочу его понять. И ты мне в этом поможешь! Ясно?
-- Ясно, Троша, ясно, -- вздохнула Рига. -- Хватит мне двух дней. Только ты уж тогда и мне, и ему предоставь полную свободу. Пусть ходит где хочет и делает что хочет. И сам, будь добр, за мной не таскайся. Что я, в твоем присутствии с ним буду заигрывать? Этому, уж извини, ни одна собака не поверит.
-- Ладно, убедила, -- проворчал Трофим. -- Только ты меня без дела тоже такими намеками не зли. А то не удержусь, да и убью в самом деле.
-- Договорились, -- Регина грациозно поднялась из кресла и поцеловала Захара Игнатьевича в макушку. -- Я у себя.


Федор лежал на своей кровати и кидал дротики в висевшую на двери мишень для игры в дартс. Ему было хорошо.
"А ведь правильно в народе говорят, -- думал он расслабленно. -- Не так страшен черт, как его малюют. Не такой уж оказался ужасный этот Захар Игнатьевич. Да еще и больной какой-то. Кашляет все время".
Сивцов метнул последний дротик, вонзившийся в косяк двери примерно в метре от мишени, и поднялся. В окно светило яркое зимнее солнце.
"А на улице-то красота! -- восхитился Федор. -- Пойти прогуляться, что ли?"
Открыв шкаф с одеждой, он стал неторопливо собираться на улицу. По дому в это время со скоростью света разносился слух, что Быня признан Трофимом своим личным гостем, который ни в чем не должен знать отказа.
Турист праздновал победу.
Федор одевался.

[rеdman]

САННЫЙ СПОРТ


В холле первого этажа Сивцов встретил Туриста.
-- Здорово, Быня! -- обрадовался его сотоварищ по всероссийскому розыску. -- Ты куда это намылился?
-- Да не знаю еще, -- честно ответил Федор. -- Погода больно хорошая. Может, на лыжах покатаюсь.
-- На чем? -- изумился Турист. -- Да откуда здесь лыжи-то возьмутся? Тут машины только, да снегоход еще есть. На всякий случай.
-- Да нет, -- отмахнулся Сивцов. -- Это я просто так про лыжи сказал. Не знаю еще, чем займусь.
-- А, -- догадался Турист. -- Шутишь...
-- Шучу, -- легко согласился Федор. -- А санки?
-- Чего санки? -- не понял друг.
-- Санки здесь есть? -- терпеливо переспросил Сивцов.
-- Опять шутишь? -- подозрительно покосился на него Турист. -- Зачем тебе?
-- Как зачем? -- удивился Федор. -- Кататься. Я тут недалеко видел горку классную, как на "полигон" идти.
-- Вроде есть санки, -- наморщил лоб Турист. -- Только мы на них дрова для камина возим.
-- Какая разница! -- обрадовался Сивцов. -- Тащи их сюда! Это же экстремальный спорт! Адреналин! А то сидите тут, от безделья маетесь...
Сивцовский задор передался и Туристу, а может, он просто старался соответствовать требованиям Трофима и во всем ублажать дорогого гостя. Во всяком случае, он быстро сбегал в сарай и вернулся, волоча на веревке страшное, сваренное из кривых арматурных прутьев сооружение.
-- Хорошие санки, -- оценил сооружение Федор. -- Прочные.
-- Нормальные, -- попинал полозья Турист. -- Нам их сварщик совхозный год назад за бутылку сделал. Хрен сломаешь.
-- Это хорошо, -- повторил Сивцов. -- Ну что, пойдем, прокатимся по разочку?
-- Пошли, -- согласился Турист.


Всю дорогу до горки Турист исподволь пытался выведать у Федора подробности его визита к Трофиму.
-- Чего спрашивал-то? -- любопытствовал он, забегая вперед Сивцова. -- Про работу твою спрашивал?
-- Да так, вскользь, -- ответил Федор. -- В основном про нашего общего знакомого Ефима разговаривали.
-- Ты что, и Ефима знаешь? -- понизил голос Турист. -- Ну ни фига себе!
-- А ты-то его откуда знаешь? -- удивился Сивцов. -- Ефим вроде тихоня, а смотри-ка, все с ним знакомы!
-- Да нет, что ты, -- испугался Турист. -- Я не в том смысле. Он-то о моем существовании наверняка и не догадывается. Просто я о нем наслышан. Еще бы -- личность известная!
-- И все равно как-то подозрительно, -- засомневался Федор.
-- А Рига с ним была? -- поспешил сменить тему Турист. -- Видел ее?
-- Видел, -- рассеянно ответил Сивцов. -- И даже вином угощал. Ничего себе девушка.
-- Ну, ты тоже скажешь! -- поразился его спутник. -- "Ничего себе девушка"! Да таких, как она, на конкурсе красоты поискать еще придется. А умная -- страх!
-- Нормальная, -- согласился с товарищем Федор. -- Надо было ее с собой позвать, на санках кататься.
-- Ну ты совсем отмороженный! -- восхитился Турист. -- Нас с тобой потом под этой горкой и похоронили бы. На санках с Ригой кататься! Надо ж такое придумать!
-- А что, -- удивился Сивцов, -- она не любит на санках?
-- Она-то может и любит, -- заржал Турист. -- А вот Трофиму это вряд ли бы понравилось. Так что не произноси больше такие фантазии вслух, здоровее будешь.
-- Не знаю, -- сказал Федор. -- Она на меня довольно-таки доброжелательно смотрела. По-моему, вполне бы согласилась покататься.
-- Ладно, Быня, хорош, -- посерьезнел Турист. -- Накликаешь, в самом деле, беду своими разговорами. Тебе может и по фигу все, а я еще пожить намереваюсь. Вот эта горка, что ли?
-- Эта, -- подтвердил Сивцов, разглядывая заснеженный склон. -- Ух ты, блин, крутая. А издалека маленькой кажется.
-- Да уж, -- почесал в затылке Турист. -- Тут и навернуться недолго. Ну че, поедешь?
-- Да просто так как-то неинтересно, -- задумчиво протянул Федор. -- Народу бы сюда еще...
-- Зачем? -- удивился Турист. -- Санки-то все равно одноместные.
-- Можно было бы устроить соревнования по бобслею, -- торжественно предложил Сивцов. -- Классно бы время провели.
-- Это еще что за ерунда? -- насторожился его спутник. -- Попслей этот?
-- Санный спорт, -- пояснил главный экстремал района. -- Кто быстрее трассу проедет, тот и победил. Только судью надо, с секундомером.
-- Гиббона можно судьей посадить, -- задумался Турист. -- У него все равно нога больная.
-- Да ты что, -- запротестовал Федор. -- Гиббон и на санках ездить сможет, там же ногой помогать не требуется. Положит ее аккуратно и -- вперед! А судить посадим Граблю.
-- У него температура, -- напомнил Турист. -- И одеваться ему будет трудно -- спина-то обожжена.
-- Ничего, оденем как-нибудь осторожно, -- Сивцов уже загорелся идеей сделать из Грабли рефери. -- А то, что у него температура... Ну так на улице же минус -- ему наоборот легче станет, прохладнее. Глядишь, еще и на поправку с сегодняшнего дня пойдет!
-- Ладно, давай Граблю, -- махнул рукой Турист. -- Только ему тогда стульчик надо будет взять небольшой. Болеет все-таки человек, пусть хоть сидя будет судить.
-- Это можно, -- великодушно согласился Федор. -- Пусть будет стульчик.
-- Кого еще возьмем? -- осторожно поинтересовался Турист. -- Чибиса и Кислого нам ведь хватит для полноценных соревнований?
-- Ну почему же? -- не согласился с другом Сивцов. -- Чем больше народу, тем веселее. Поршня тоже надо брать.
-- Так он же того! -- поразился Турист. -- Необычный стал немного. Психикой. Он же нас покусает тут всех, или реветь начнет. Особенно если тебя опять увидит.
-- А по-моему, -- гнул свою линию Федор, -- он наоборот может вылечиться, когда попадет в знакомую обстановку. Тут же "полигон" недалеко.
-- Не знаю, -- протянул Турист. -- Как бы ему хуже от этих знакомых обстановок не стало...
-- Не станет, -- успокоил его Сивцов. -- В крайнем случае, привяжем его веревкой. Нам нужны полноценные соревнования. Идем!
-- Куда?
-- Как куда? За народом, секундомером и веревкой. Санки пока оставим здесь.
-- А зачем нам веревка? -- удивился забывчивый Турист.
-- А Поршня ты чем привязывать собрался? -- строго отчитал товарища Федор. -- К санкам? То-то.
И гонцы, несущие дурные вести, тронулись в путь.


Через полчаса сопротивление больных в доме было жестоко подавлено, и унылая процессия потянулась в сторону леса.
Шествие сильно напоминало колонну пленных немцев после советского контрнаступления под Москвой зимой 1941-го года: Грабля поверх одежды был крест-накрест обмотан старой женской шалью, раскопанной заботливым Туристом в глубинах каких-то заброшенных кладовок, Поршень шел в берегущем голову драном кроличьем треухе, аккуратно завязанном под подбородком, а Гиббон героически хромал, опираясь на кое-как сработанную самодельную клюку.
Обреченных конвоировали Чибис с веревкой в руках и Турист, нахлобучивший на голову обнаруженную в доме оранжевую строительную каску со следами извести. Сивцов шел налегке, легкомысленно напевая себе под нос.
"Конфетки-бараночки, -- доносилось изредка до слуха Кислого, замыкавшего процессию и тащившего стул для судьи, -- словно лебеди, саночки".
После небольшой паузы рефрен повторялся, пугая стулоносца какой-то изощренной необратимостью.
-- Стоп! -- объявил Федор, когда все добрались да вершины склона. -- Пришли. Кто хочет, может разминаться.
Грабля немедленно отобрал у Кислого стул и тут же уселся на него, а Гиббон, с детства не умевший разминаться, зачем-то стал резво подпрыгивать на одной ноге и громко кряхтеть. Остальные просто закурили.
-- Внимание! -- произнес Сивцов. -- Сначала проведем квалификацию!
В толпе саночников послышались недовольные неизвестным словом шепотки.
-- Тихо! -- навел порядок Федор. -- Сейчас все объясню. Во время квалификации все должны по разу прокатиться, чтобы определить расстановку участников на старте. Кто покажет лучший результат -- тот участвует в соревнованиях под последним номером, кто второй -- едет предпоследним, и так далее. Понятно?
-- Как-то через задницу все это, -- проворчал со стула Грабля. -- Первым приехал, первым и выступай...
-- Не я эту систему придумал, -- строго посмотрел на главного арбитра Сивцов. -- Она проверена на многих зимних Олимпиадах, и до сих пор прекрасно работала.
-- Да я что, я ничего, -- примирительно забормотал рефери. -- Не мне же ездить...
-- Вот именно, -- язвительно сказали из толпы. -- Не тебе.
-- Не ругайтесь, -- обернулся к остальным Федор. -- Не надо портить атмосферу дружеского соперничества.
Оглядевшись вокруг и не найдя подходящей палки, устроитель соревнований подошел к Гиббону и со словами: "Дай-ка на секундочку" выдернул у несчастного клюку. Хромой чудом успел ухватиться за стоявшего рядом Туриста, а Сивцов, помахивая отобранной палкой, вышел на самый центр вершины.
-- Начинать будем отсюда, -- определил он, проводя костылем длинную черту в снегу. -- Объясняю, как будет происходить процесс старта. В первую очередь, для судьи, -- он посмотрел в сторону Грабли, который тут же усердно закивал головой, давая понять, что запоминает все слово в слово. -- На эту линию устанавливаются санки, в которые усаживается гонщик. Его должен будет кто-то подтолкнуть. В бобслее этот человек называется "стартер". Рядом должен стоять выпускающий. Его задача -- дать отмашку судье, когда санки тронутся. Судья, -- Федор снова посмотрел на заворожено слушающего Граблю, -- должен включить секундомер на часах, как только заметит, что ему махнули рукой сверху. Сам он должен находиться внизу, напротив финишной черты. Секундомер выключается в тот момент, как только спортсмен ее пересечет. Все понятно?
-- А где финишная черта? -- робко поинтересовался Гиббон, балансируя на одной ноге.
-- Сейчас будет, -- строго сказал Сивцов. -- Пока можете подготовить сани.
Он сделал несколько шагов вниз по склону, после чего правая нога Федора подвернулась и он, совершая невероятные кульбиты, с приличной скоростью устремился к гипотетической финишной черте, не выпуская при этом палки из рук.
-- Во дает! -- восхитились первопроходцем склона наверху. -- Как акробат!
-- Это он, чтоб быстрее, -- со знанием дела пояснил Турист. -- Пешком-то намного дольше выйдет.
Докувыркавшись до самой нижней точки, Федор встал и, как ни в чем не бывало, провел вторую черту. Через десять минут он, тяжело отдуваясь, поднялся на вершину.
-- Здорово ты! -- восхищенно встретил Сивцова Чибис. -- Полминуты -- и внизу!
-- Ничего, -- обнадежил его Федор, -- на санках еще быстрее будет.
Он вернул костыль Гиббону и пристально посмотрел на Граблю, который от такого взгляда невольно поежился.
-- Теперь ты спускайся, -- сказал Сивцов. -- Без тебя, сам понимаешь, не начать.
-- Куда? -- похолодел Грабля. -- Куда мне спускаться?
-- Тьфу ты! -- разозлился Федор. -- Я же объяснял! Ты должен сидеть возле финиша с секундомером. Финиш вон, внизу. Вот и спускайся! Часы у тебя с собой?
-- С собой, -- обреченно проговорил Грабля, показывая взятые напрокат у Чибиса электронные часы с секундомером. -- Так я пойду?
-- Иди, -- разрешил Сивцов. -- Стул не забудь.
Грабля прошел вниз по склону примерно на полтора метра дальше Федора. Затем в действие снова вступила сила земного притяжения. Только в отличие от Сивцова будущий арбитр кувыркался не беззвучно, а оглашая округу нечеловеческим воплем каждый раз, когда судьба била его об землю многострадальной спиной. Стул, выпущенный из рук в самом начале падения, заметно отстал. Внизу оказался небольшой естественный трамплинчик, миновав который, Грабля, к своему великому облегчению, шлепнулся на живот и остановился. Правда, через пару мгновений человека догнал стул, который бессердечно приземлился прямо на середину спины поверженного страдальца. Еще один ужасный вопль взвился к небу так, что у стоявших наверху заныли зубы.
-- Ну, кто первый? -- спросил Турист, когда судья внизу зашевелился и встал. -- Грабля уже ждет.
Желающих не находилось.
-- Давайте Поршня прокатим, -- предложил Кислый. -- Ему, по-моему, по фиг.
Но, как оказалось, кандидату в пионеры трассы было далеко не все равно. Услышав, что говорят о нем, Поршень взмемекнул дурным голосом и попытался убежать, хотя сделать этого ему, конечно же, не дали.
-- Смотри-ка, соображает! -- радостно удивился Чибис, возвращая дезертира в строй. -- Не совсем, выходит, безнадежный!
-- Ладно, -- решил Федор, видя, что добровольцев на горизонте не наблюдается. -- Будем тянуть жребий.
На клочках бумаги были нацарапаны порядковые номера участников, после чего свернутые трубочками судьбоносные листочки были помещены в строительную каску, снятую по такому случаю с головы Туриста.
Бумажка с цифрой "1" досталась Гиббону, который, тяжело вздохнув, стал готовиться к первому квалификационному заезду. Он с опаской уселся в сани и неловко умостил перед собой поврежденную ногу. С костылем он категорически не захотел расставаться и пристроил палку поперек саней, прямо перед собой. Турист, назначенный "стартером" Гиббона, закрепил поверх вязаной шапочки гонщика оранжевую каску.
-- Как там судья, готов? -- спросил Турист у Чибиса.
-- Готов, -- заглянув вниз, подтвердил тот. -- Сидит уже. На стуле.
-- Ну что, пускать? -- запросил подтверждения "стартер". -- У нас все готово.
-- Итак, -- голосом телевизионного комментатора возвестил Сивцов, -- на старте появляется экипаж сборной Бразилии!
-- Какой Бразилии? -- опешил Чибис. -- Ты, че, Быня, это же Гиббон в санках!
-- Да знаю я, -- прошипел Федор. -- Это я чтоб интересней было. Как будто у нас настоящие соревнования.
-- А, -- протянул ничего не понявший Чибис. -- Ну ладно тогда. Пускать, что ли?
-- Пускайте, -- разрешил Сивцов. -- Грабле махнуть не забудьте.
-- Давай, сборная Бразилии! -- радостно напутствовал Гиббона Турист, от души толкая его к финишу. -- Рули палкой, если что!
Одновременно с тихим оханьем отправившегося в путь бобслеиста, Чибис дал отмашку сидящему внизу судье. Провожающие сгрудились на самом краю склона и, рискуя столкнуть кого-нибудь вслед за Гиббоном, с огромным интересом стали наблюдать за движением спортивного снаряда.
-- Хорошая каска, яркая, -- сказал Турист. -- Издалека видно.
Если быть до конца точным, то кроме каски видно не было ничего. Да и сам защитный головной убор лишь слегка просвечивал сквозь поднятую гонщиком снежную пыль.
-- Что-то его влево заносит, -- пробормотал Кислый. -- Как бы в деревья не влетел.
-- Рули! Рули палкой! -- переживал за товарища Чибис. -- Да куда ж ты!..
Гиббон, чудом избежав столкновения с березой, пересек финишную линию далеко от центра склона и, не останавливаясь, врезался в гущу кустарника. Через секунду до благодарных зрителей донесся ужасный треск.
-- Приехал, -- подвел итог заезда Чибис.
-- Как-то он по диагонали ехал, -- недовольно высказался Федор. -- Прямо надо ехать. Вон, где линия начерчена. А то так финиш засекать неудобно.
-- Ну, так это ж Бразилия! -- попытался оправдать Гиббона Турист. -- У них там отродясь снега не было.
-- Тренироваться больше надо, -- отрезал Сивцов. -- А не в игры компьютерные играть.
Всем стало неловко за товарища, предпочетшего игры тренировкам.
-- О, вылез, вылез! -- закричал кто-то, и внимание собравшихся вновь обратилось на нижнюю часть склона.
Из кустов показался Гиббон, с трудом волоча за собой санки. Дохромав до сидевшего с независимым видом судьи, он, видимо что-то спросил у того. Рефери, взглянув на часы, повел себя несколько странно. Он бочком сполз со стула и попытался скрыться в лесу. Попытка была в корне пресечена самым беспощадным образом: внезапно переставший хромать саночник в мгновение ока подскочил к Грабле и, издавая нечленораздельные звуки, обрывки которых доносились даже до вершины, стал охаживать арбитра своей инвалидской клюшкой.
-- Оп-па! -- удивился Кислый. -- Похоже, наш судья забыл включить секундомер.
Снизу донеслись вопли Грабли, которому, видимо, попало по спине.
Как оказалось, Кислый ошибся совсем немного -- секундомер забыли не включить, а вовремя выключить. Видимо, арбитр тоже засмотрелся на красивый заезд в исполнении сборной Бразилии. Когда Гиббон поднялся наверх, выглядел он неважно: на его куртке не хватало трех пуговиц, рукав был наполовину оторван, а лицо довольно сильно поцарапано.
-- Физкульт-привет! -- встретил героя радостным возгласом Турист. -- Каковы результаты заезда?
-- Одна минута и двадцать девять секунд, -- буркнул гонщик и с ненавистью посмотрел вниз. -- Убью, суку! Если б я ему сам часы не выключил, еще бы больше набежало.
-- Так как ошибка произошла по вине оргкомитета, -- официально сообщил Федор, -- вам предоставляется еще одна попытка, которая и пойдет в зачет.
-- Да ладно, -- испугался Гиббон. -- Пусть так остается. Я покурю лучше пока.
-- Это ваше право, -- сообщил Сивцов и нацарапал на приколотой к дереву бумажке результаты первого квалификационного заезда. -- Кто у нас идет под вторым номером?
-- Поршень, -- подсказал Кислый. -- Сборная Антарктиды.
-- Давай его на старт! -- азартно принялся за дело Турист. -- Может он после встряски в себя немного придет.
-- Ага, -- подтвердил с видом знатока размякший Гиббон, закуривая сигарету. -- А может, ваще тапочки отбросит. Тут со здоровой-то головой рулить не успеваешь...
-- Не каркай, -- перебил его Чибис. -- Тебе ведь ничего под руку не говорили!
Поршень покорно устроился в санях, даже привязывать его не пришлось. Прямо на драный треух взгромоздили каску, поэтому голова гонщика получилась большая и овальная, как у инопланетянина.
-- Красота! -- оценил экипировку спортсмена Турист. -- Марка фирмы "Адидас"! Поехали.
К всеобщему удивлению, Поршень поехал ровно и быстро. Так как прямо по курсу не было никаких препятствий, то и остановился второй саночник почти достойно -- провалившись в какую-то яму под снегом. По счастью, неглубокую.
-- Дуракам везет! -- прокомментировал заезд Кислый. -- И секундомер, кажется, сработал.
Секундомер действительно сработал и показал рекордное время -- одиннадцать целых и две десятых секунды.
-- Вот это да! -- высказал общую точку зрения Чибис. -- Его щас хрен догонишь.
-- Надо стараться, -- пресек панические настроения Федор, записывая результат. -- Кто у нас третьим номером?
-- Я, -- сказал Турист. -- Дайте мне каску.
"Стартером" на этот заезд выступил Кислый. Отправив саночника вниз и дав отмашку судье, все принялись переживать за Туриста. В этот раз сани сносило почему-то вправо, но не сильно, а так, слегка. Тем не менее этого небольшого отклонения от курса хватило, чтобы линии судьбы гонщика и арбитра на короткое время пересеклись. Зазевавшийся Грабля со страшным треском был снесен гоночным болидом, моментально исчезнув вместе со стулом и секундомером в густом снежном облаке. Через пару секунд маленький ураган скрылся в подлеске.
-- Гм, -- робко кашлянул через некоторое время Кислый. -- Кто пойдет... смотреть?
-- Вон, -- показал рукой вниз Чибис. -- Вроде идет кто-то.
Шел Турист. Он немного прихрамывал, но в остальном выглядел очень даже ничего, только каска на голове слегка треснула. Поднявшись на вершину, он закурил.
-- Все, -- сказал гонщик, затягиваясь. -- Грабля больше не будет судить.
-- Кончился?! -- ахнул Кислый.
-- Да нет, ты что? -- Турист трижды плюнул через плечо. -- Просто ушибся. Отлежусь, говорит, немного в лесу и сам потом домой приду. Просит его специально не ждать.
-- Результата, похоже, и у тебя не получилось? -- полюбопытствовал Гиббон. -- Из-за неловкого оргкомитета?
-- Нет, почему же, -- отверг нападки на судейство Турист. -- Двенадцать с половиной секунд. Правда Грабля догадался нажать, когда мы с ним уже вовсю кувыркались, но мне и этого результата пока достаточно.
-- А че у тебя с каской? -- заинтересовался трещиной Чибис. -- Долбанулся что ли обо что-то?
-- Не помню, -- искренне удивился Турист, рассматривая снятый с головы шлем. -- Вроде никуда не ударялся. Если только об Граблю?
-- Вот кому надо было каску-то надевать, -- запоздало посоветовал Гиббон. -- Вон у него какая опасная должность оказалась.
-- Ага. На тебя щас ее и наденем, -- пообещал хромому Чибис. -- Потому что настала пора эту самую опасную должность занять тебе.
-- Почему это мне? -- возмутился Гиббон. -- Да кто угодно может быть судьей! Вот ты хотя бы!
-- Я не могу, -- терпеливо объяснил Чибис. -- Я еще сам не ездил. Как и Кислый с Быней. Не Поршня же внизу садить. Он сразу в лес убежит и все. Ищи его потом полдня.
-- Туриста можно, -- не сдавался упрямый инвалид. -- Он только что прокатился.
-- Турист "стартером" работает, -- отверг очередную кандидатуру Чибис. -- У него лучше всех толкать получается. Так что держи каску и ступай вниз.
-- Но у меня нога! -- выдвинул последний аргумент Гиббон.
-- У всех нога, -- не согласился с ним оппонент.
-- Так и стула уже нет, -- попробовал уцепиться за последнюю соломинку утопающий.
-- И не будет, -- подтвердил Чибис.
-- Ладно, -- вздохнул единогласно избранный новый арбитр, забирая каску. -- Только учтите, что я даже отскочить в случае чего вовремя не успею. Лучше куда-нибудь в лес рулите.
-- Нашел дураков, -- глядя вслед хромающему вниз Гиббону негромко сказал Чибис. -- В лес! В человека, я думаю, много приятней въехать, чем в какое-то там дерево.
-- Ты кто у нас будешь? -- неожиданно спросил у Туриста Федор, что-то рисуя в турнирной таблице.
-- В каком смысле? -- удивился тот. -- По жизни?
-- Да нет, -- отмахнулся Сивцов. -- Что про тебя в таблице писать? Ты из какой страны хочешь быть?
-- А, ты про это, -- успокоился Турист. -- Не знаю, мне без разницы. Пиши, что хочешь.
-- Сборная острова Цейлон подойдет? -- поинтересовался Федор. -- Или нет?
-- Это где чифир выращивают? -- заинтересовался спортсмен. -- Тогда подойдет.
-- На старт вызывается, -- возвестил Сивцов, закончив делать одному ему понятные записи, -- сборная команда Тринидад и Тобаго!
-- О, бля! -- восхитился Чибис. -- Это кто у нас такой хитровыкрученный?
-- Я, наверное, -- вздохнул Кислый. -- Только я на такое не подписывался.
-- Нормальная страна, -- обиделся за Тринидад и Тобаго Федор. -- Получше некоторых.
-- Ладно, -- сказал новоиспеченный тринидадец. -- Давайте каску.
-- А ее судья забрал, -- обрадовал Кислого Турист. -- Из-за повышенной опасности.
-- Вот блин, -- расстроился гонщик, усаживаясь в сани. -- Ладно, толкайте.
Посередине спуска Кислого развернуло, и он вылетел из саней, что позволило ему финишировать отдельно от них, докатившись до зачетной черты с большим отставанием от своего спортивного снаряда. Тем не менее, из-за вовремя погашенной скорости, сам гонщик практически не пострадал.
-- Санки -- пятнадцать секунд, -- заявил он, едва вскарабкавшись наверх, -- а я сам -- двадцать две с половиной.
-- В зачет пойдет двадцать две с половиной, -- строго объявил неудачнику Сивцов. -- Время засекается по спортсмену, а не по санкам.
Счастливо отделавшийся Кислый не возражал.
-- Так, -- провозгласил тем временем Федор. -- Сейчас еду я. У меня -- пятый номер по жребию. Давайте санки.
Сивцову тщательно установили на старте изрядно помятые сани.
-- Внимание, -- сообщил главный организатор соревнований, усаживаясь, -- на старт выходит сборная команда России.
-- Ура! -- одиноко поддержал российский экипаж Кислый.
-- Рано, -- строго посмотрел на нарушителя тишины Федор. -- Цветы и поздравления -- только после победы. Давай, -- обратился он к Туристу.
Турист толкнул очередного гонщика от всей души. Если бы Сивцов поехал прямо, он наверняка побил бы все сегодняшние рекорды. Но Федора резко потащило вправо, и через мгновение он влетел в лес. Санки, на счастье пассажира, свернули в какую-то просеку, идущую почти перпендикулярно основному спуску, но тоже под приличным уклоном, из-за чего скорость продолжала увеличиваться. Сивцову стало страшно.
"Если сейчас на пути окажется дерево, -- пронеслась в его голове отчаянная мысль, -- тогда все, конец!"
Но вместо дерева на пути российского бобслеиста милосердно выросли густые заросли ракитника, в которые Федор и вломился на всем ходу. Прошив кусты навылет, но потеряв при этом большую часть скорости, Сивцов снес своими тяжеленными санями какого-то болезненно охнувшего человека и дальше покатился кувырком.
"Опять судью сбили", -- пронеслось в его голове, перед тем, как вращение окончательно остановилось.
Федор полежал некоторое время без движения, постепенно приходя в себя, затем осторожно сел. Слегка кружилась голова, но в остальном, кажется, все было в полном порядке.
"Кого это я сбил? -- подумал Сивцов. -- Ведь я уехал совсем в другую сторону?"
Поднявшись на ноги, он огляделся, но санок не увидел. Люди, если таковые здесь присутствовали, тоже ничем не давали о себе знать. Стояла звенящая тишина.
"Показалась, что ли? -- спросил себя Федор. -- Ерунда какая-то".
Через пять минут Сивцов снова поднялся на вершину, так и не встретив по пути ни одной живой души. На стартовой площадке его с нетерпением ждали.
-- Живой? -- первым делом поинтересовался Турист. -- Мы уж думали все -- хана тебе! Так разогнался, а потом зачем-то в лес свернул. Гиббон, наверное, все еще время засекает.
-- А где санки? -- с надеждой спросил более наблюдательный Чибис. -- Потерял, что ли?
-- Улетели куда-то, -- буркнул Федор. -- Домой придется идти.
-- Что ж делать, придется, -- притворно вздохнул Кислый. -- А кто тогда победил?
-- Получается, что у Поршня пока лучший результат, -- определил Сивцов, посмотрев в свои записи. -- Одиннадцать целых и две десятых. Быстрее никто не проехал.
То, что соревнование выиграл Поршень, устроило абсолютно всех. Победителю пожимали руку, хлопали по плечу и обещали по прибытии домой устроить ему "олимпийский" ужин. Свистнули вниз Гиббону, чтобы тоже поднимался.
Домой шли гораздо веселее, чем на "чемпионат".
Небо начинало наливаться ранними зимними сумерками.

[rеdman]

ИНФОРМАЦИОННАЯ ПОДДЕРЖКА


-- Пятый, пятый, ответь второму, прием. Пятый, ответь второму...
-- Второй, это пятый, что за самодеятельность? Почему связь вне графика? Прием.
-- Пятый, у нас раненый, открытый перелом голени, срочно требуется эвакуация. Прием.
-- Второй, понял тебя, помощь сейчас будет. Что там у вас произошло? Прием.
-- Эти идиоты придумали с нашей наблюдательной высотки на санках кататься. Одного с размаху в лес занесло, случайно, похоже. Короче, Алтуфьева прямо с пункта скрытого слежения вышибло. На два метра отлетел от удара. Прием.
-- Засветились?!
-- Нет, успели его оттащить по быстрому. Этот "гонщик" сам похоже мало что видел, с такой скоростью летел. Прием.
-- Как Алтуфьев? Держится? Прием.
-- Мы ему "кубик" промедола из аптечки вкололи. Балдеет пока. На ногу жгут наложили. Так что вы не задерживайтесь. Прием.
-- Понял. К вам уже вышла мобильная группа. Черт, как не вовремя! Ладно, до связи. Продолжайте наблюдение.
-- Вас понял. Конец связи.

[rеdman]

СТРАСТИ ПО ИТАЛЬЯНЦУ


-- Пелым через полчаса! -- разнесся по коридору зычный голос проводницы. -- Кто в Пелыме сходит, белье сдавайте! Через пятнадцать минут туалеты закрою!
Амина, которая встала еще сорок минут назад, посмотрела на часы. Без пятнадцати семь утра. За окном синела непроглядная утренняя мгла. Зябко поежившись, она сдала сложенные аккуратной стопкой постельные принадлежности проводнице, забрала из купе свои вещи и прошла в соседний вагон.
Попович с хмурой, не выспавшейся физиономией пил чай.
-- Доброе утро, Семен, -- поздоровалась с сыщиком Амина. -- А где же Виктор?
-- Белье сдает, -- ответил капитан. -- Он полотенце где-то потерял.
Через минуту вернулся раздосадованный донельзя Синельников.
-- Где это видано? -- громко спрашивал он так, чтобы его слышали в том конце вагона. -- Весь комплект белья я получил за сорок восемь рублей, а за какое-то задрипанное вафельное полотенце с меня содрали двадцать два рубля! Это же уму непостижимо!
-- А у меня прейскурант! -- орала ему вслед проводница. -- Потеряли предмет -- будьте добры уплатить его полную стоимость!
-- Да какая у него стоимость?! -- не успокаивался Витька. -- Такие полотенца под видом ветоши надо продавать, килограммами, а не поштучно, как вы! Оно же образца двадцатого года, наверное! Неужели вы думаете, что я на такое позарился бы?
-- Всякое бывает, -- гнула свое служительница железной дороги. -- И воровали иногда, и в окошки в пьяном виде выбрасывали. А потеряли -- уплатите!
Старший лейтенант, исчерпав аргументы, в сердцах плюнул и сел на свое место.
-- Здравствуйте, Амина, -- сказал он, пододвигая к себе стакан. -- Чай будете?
-- Нет, Витя, спасибо, -- ответила спутница оперативников. -- Я уже пила у себя.
-- Двадцать два рубля, -- задумчиво произнес Синельников, отхлебнув чаю. -- Подумать только!
-- Ну все, до конца командировки у нашего Виктора есть тема для разговоров, -- усмехнулся Попович. -- А по приезду домой этой историей будет замучен насмерть весь отдел.
-- Да причем здесь это? -- недовольно пробормотал его товарищ. -- Просто я разобраться хочу. Вот смотри: за сорок восемь рублей мне выдали две простыни, наволочку и полотенце, верно?
-- Пока да, -- подтвердил капитан. -- И еще полиэтиленовый пакет, в котором все это добро лежало.
-- Пакет не в счет, -- поморщился Витя. -- Итак, я потерял полотенце. Заметь, самый маленький из всех выданных мне предметов. Правильно?
-- Правильно, правильно, -- вздохнул Семен.
-- А с меня, -- торжествующе завершил обвинение Синельников, -- берут за него двадцать два полновесных российских рубля! Почти половину от стоимости комплекта. Как это прикажете понимать?
-- Да очень просто, -- объяснил другу Попович. -- Сорок восемь рублей ты заплатил не за покупку, а за аренду постельных принадлежностей. Понял? А вот полотенце -- это да. Это ты, считай, купил. В память о поездке в Пелым. Поздравляю.
-- Ну и где она, эта память? -- расстроено развел руками счастливый покупатель.
-- А что, ты его действительно не брал? -- простодушно округлил глаза Семен. -- А я думал, что твое бурное утреннее выступление -- обычная военная хитрость. Чтобы замылить казенное добро.
-- Знаешь что?! -- вскипел Виктор. -- Собирайся давай! Останавливаемся уже! -- и несправедливо обиженный, сопя, стал доставать свои вещи.
-- Стакан сдать не забудь, -- как ни в чем не бывало напомнил ему капитан. -- А то опять на бабки влетишь. Наша проводница женщина суровая, шутить не станет. Особенно с тобой. Ты у нее вышел из доверия. Пошли.
Под недовольное бурчание Синельникова и тихий смех Амины троица двинулась к выходу.


В Пелыме было тихо и сонно. На станции прибывших коллег встретил молоденький лейтенант. Невдалеке стоял видавший виды милицейский "козлик" с водителем.
-- Лейтенант Казаченко, -- представился юноша, сильно смущаясь. -- Придан, так сказать, в помощь...
-- Имя-то у тебя имеется, лейтенант Казаченко? -- спросил, пряча улыбку, Семен. -- А то долго по званиям-то друга называть.
-- Саша, -- еще больше смутился лейтенант. -- Александр...
-- Ну, здравствуй, Александр, -- пожал ему руку сыщик. -- Капитан Попович, можно просто Семен. Старший лейтенант Синельников, он же Виктор. Это Амина -- звания не имеет, так как приехала частным порядком. А вон там, -- показал он на вышедших из другого вагона СОБРовцев, -- наша группа захвата. Им бы в оружейной где-нибудь разгрузиться, а потом тоже в гостиницу.
-- Да, нас предупредили, -- кивнул Саша. -- Там за углом еще "РАФик" стоит, так что все поместимся. Ну, что, поехали?
-- Поехали, -- согласился Семен.
-- Майор Величко будет вас ждать в девять, -- сообщил лейтенант, когда машина тронулась. -- Вам хватит полутора часов?
-- Хватит, чего ж не хватит? -- удивился Витя. -- Поселимся, помоемся, перекусим и -- вперед и с песней! У вас, кстати, вода горячая есть?
-- Вода есть, -- подтвердил юный Казаченко. Затем подумал и добавил: -- Всякая.
-- Это хорошо, -- довольно протянул Синельников. -- Люблю, когда всякая.
-- Так я без пятнадцати девять заеду? -- осторожно уточнил лейтенант.
-- Заезжайте, Александр, заезжайте, -- успокоил его Попович. -- Мы будем готовы.


Гостиница была обустроена в двухэтажном "бамовском" доме. Правда вода, действительно, была "всякая", а отопление вообще оказалось выше всяких похвал, что сильно порадовало теплолюбивого Синельникова.
Одноместных номеров в гостинице не оказалось, поэтому Амине пришлось взять место в номере для двоих. Но так как избытка жильцов не наблюдалось, она все-таки оказалась в номере одна, причем администраторша клятвенно заверила ее, что такое положение дел вернее всего сохранится до самого отъезда постояльцев.
-- У нас тут и летом-то не курорт, -- сообщила она, протягивая ключ от номера. -- А зимой сюда никого и калачом не заманишь. Так что располагайтесь свободно, хоть сразу на двух кроватях.
Амина заверила добрую женщину, что одного спального места ей будет вполне достаточно и пошла распаковывать вещи. Через полчаса они с Семеном пили кофе с бутербродами в комнате оперативников, слушая, как в ванной поет Синельников.
-- Звенит январская вьюга! -- надрывался тот, стараясь перекричать шум льющейся из душа воды. -- Находят люди друг друга!
-- Представляете, Амина, -- сказал Попович, приканчивая очередной бутерброд с колбасой, -- как трудно жить в одной комнате с человеком, который обожает петь, не имея при этом ни слуха, ни голоса? Это просто ужасно тяжело. Виктор! -- крикнул он. -- Выходи короче, а то голодным останешься!
Через пять минут появился Синельников. Он был в брюках, свежей рубашке и домашних тапочках.
-- Оставь колбасы, проглот! -- обратился он к Поповичу и полез в свою сумку, стоявшую под кроватью. -- Кто видел мои зимние перчатки?
-- Я видел, -- ответил Семен.
-- Где? -- живо вылез из-под кровати его сосед. -- Я их все утро ищу.
-- Последний раз я их видел в нашем с тобой кабинете, -- напомнил капитан. -- Почему-то они лежали в сейфе.
-- Бли-и-ин, -- протянул Витька, снова заглядывая в сумку. -- Я их забыл.
-- Ничего, не замерзнешь, -- успокоил его товарищ. -- В крайнем случае купишь себе на рынке вязаные варежки.
-- Ну да, -- обиделся Синельников, выуживая из своего баула какой-то неопределенного вида комок. -- А если стрелять придется?
-- Снимешь рукавичку, выстрелишь, потом снова наденешь, -- подсказал алгоритм стрельбы в варежках Попович. -- Не маленький. Или можешь дырку для указательного пальца прогрызть. Потайную. Чтоб бандиты сразу не заметили.
-- Что это? -- не обратил внимания на ерничанье товарища Витька. В руках он вертел какую-то тряпку.
-- Это? -- присмотрелся Семен. -- Это, друг мой Виктор, похоже, то самое полотенце, за которое ты не далее, как два часа назад никак не хотел расплачиваться.
-- Вот это да, -- Синельников обалдело обвел взглядом присутствующих. -- А на фига я его к себе в сумку-то засунул?
-- Хороший вопрос, -- согласился капитан. -- Очень правильный вопрос, дорогие товарищи! Как говорится, побольше бы таких острых, своевременных вопросов...
-- Ладно, хорош трепаться, -- прервал его посрамленный Синельников. -- Дай бутерброд лучше...
Через пару минут под окнами посигналил подъехавший на машине лейтенант Казаченко и сыщики, на ходу дожевывая колбасу, стали собираться. Первым делом надо было нанести визит начальнику пелымской милиции.


Майор Станислав Степанович Величко оказался невысоким чуть лысоватым крепышом, который тепло принял оперативников на своем рабочем месте. Попович, заметивший задвинутую в угол двухпудовую гирю с сильно потертой ручкой, по-новому взглянул на ладную, словно литую фигуру хозяина кабинета. Рукопожатие майора казалось железным.
-- Здравствуйте, здравствуйте, -- радушно поприветствовал он гостей. -- Присаживайтесь. Да, дела, -- вздохнул он после того, как все расселись на предложенные стулья. -- Прозевал, получается, майор Величко целое бандитское гнездо у себя под носом? Аж из самой Москвы заинтересовались голубчиками...
-- Ну, этих и прозевать немудрено, -- развел руками Семен. -- Сами на них случайно вышли, по единственному сделанному отсюда звонку. Организация здесь, похоже, очень серьезная действует. Те еще конспираторы.
-- Я тут после вашего запроса пошуровал осторожно, -- Величко задумчиво постучал пальцами по столешнице. -- Разузнал кое-что, так, по мелочи. Дом этот записан на одного средней руки бизнесмена из Тюмени, данные на него имеются, если надо. Сам он, конечно, тут ни разу не появлялся. Дом построен на отшибе, в лесу, так что незаметно подойти к нему можно только пешком, через самый бурелом. Это километров пять по сугробам будет. Есть одна дорога туда, но по ней, сами понимаете, только хозяева ездят, любого постороннего еще на дальних подступах "срисуют". Денег в эту хоромину ого-го сколько вбухано, похоже. Номер-то телефонный здесь, на нашей АТС зарегистрирован, а сам аппарат аж вон где находится! В такую даль, через лес, получается, кабель прокладывали! Газ тоже, выходит, отсюда тянули. Вы, я так понимаю, сначала на разведку собираетесь?
-- Конечно, -- согласился с майором Попович. -- Хотелось бы посмотреть на это чудное местечко своими глазами.
-- Хорошо, -- подвел итог Величко. -- Тогда я вам пока даю Сашу Казаченко с машиной и водителем, можете полностью на него рассчитывать. Если потребуется еще какая помощь -- обращайтесь безо всякого стеснения. Лично или через Александра. Что могу -- сделаю.
-- Спасибо, Станислав Степанович, -- сказал Семен, поднимаясь. -- Вы нам сильно облегчили задачу.
-- И еще, -- улыбнулся майор. -- Постарайтесь держать меня в курсе происходящего. Все-таки я должен знать, что у меня на подведомственной территории происходит.
-- Ну, это само собой, -- пообещал начальнику милиции Попович. -- До свидания. Еще раз спасибо за информацию.
-- Да не за что, -- пожал им на прощание руки Величко. -- Желаю удачи.


Амина с тревогой наблюдала, как друзья экипируются теплыми вещами.
-- А это точно не опасно? -- спросила она еще раз.
-- Это ужасно опасно, -- печально подтвердил Синельников. -- Особенно для меня. Я лет десять не занимался физкультурой. А сейчас мне без всякой предварительной подготовки предстоит протопать пять километров по сугробам в одну сторону, и еще пять -- в другую.
-- Ладно тебе заливать-то, -- одернул его Попович, надевая одолженные у лейтенанта Казаченко валенки. -- Саня нас довезет до половины дороги. А два километра, это тебе не пять.
-- И не шесть, -- пробурчал Виктор. -- Железная логика.
-- Ну, присядем на дорожку! -- предложил капитан, с трудом втискиваясь в кресло. -- Чего-то я разбух от теплых вещей.
-- Ничего, жар костей не ломит, -- успокоил его Синельников.
Посидели.
-- Слушай, -- вспомнил вдруг Семен. -- А что это к тебе за тип на вокзале подходил в день отъезда? Маленький такой, чернявый.
-- А что? -- подозрительно спросил Витька. -- Чего это ты вдруг вспомнил?
-- Да рожа у него какая-то больно знакомая.
-- Это из окружения Резо человек, -- нехотя сказал старший лейтенант. -- Он иногда мне кое-какую информацию сливает.
-- Что-нибудь новое появилось? -- заинтересовался Попович.
-- Да нет. Намекнул только, что это Резо Папу заказал. Причем заказывал, говорит, самому Итальянцу.
-- Альберту, что ли? -- удивился капитан. -- Ну и информация. Если это действительно Альберт Папанова шлепнул, то это то же самое, как если бы он сам умер. Итальянца весь Интерпол уже пятый год ловит, все поймать не может. А если поймают, ему и без Папы столько убийств навешают...
-- Да знаю я, -- поморщился Синельников. -- Верней всего это вообще "липа".
-- Почему?
-- Ну так вспомни, как помогли отправиться на тот свет Папе.
-- Вспомнил, и что дальше?
-- А Итальянец как работает? -- разозлился Виктор. -- Совсем, что ли, память отшибло?
-- Тьфу ты! -- хлопнул себя по лбу Попович. -- Ну, конечно. Почерк. Он всегда делает только два выстрела -- первый в сердце, второй в голову.
-- То-то, -- проворчал его собеседник. -- А Папанова в ванной до приступа довели. Безо всяких там выстрелов.
-- Слушай, а может, Альберт про общак откуда-то узнал? -- выдвинул предположение капитан. -- Вот и решил совместить приятное с полезным, а?
-- Не знаю, -- задумчиво потеребил подбородок Синельников. -- Раньше он этим вроде не страдал...
-- Ну так здесь и куш был не маленький, -- вдохновенно продолжал свои рассуждения Семен. -- Если бы он деньги нашел, мог всю свою оставшуюся жизнь провести вдали от родины, абсолютно ни в чем не нуждаясь!
-- Не знаю, не знаю, -- пробормотал Виктор. -- Если бы, да кабы... Чтоб эту версию проверить, надо поймать Итальянца и подробно его расспросить. А этого пока еще ни одной живой душе сделать не удалось, сам об этом прекрасно осведомлен.
-- Да уж, -- вздохнул Попович. -- За такого свидетеля можно и орден запросто схлопотать. Если поймаешь его, конечно...
-- Это точно, -- Синельников посмотрел на часы. -- Пошли, что ли?
-- Двинули, -- согласился капитан. -- А то жарко уже.
-- Когда вас ждать? -- с тревогой в голосе поинтересовалась Амина.
-- Вечером, никак не раньше, -- вздохнул Семен. -- И перестаньте, ради бога, волноваться.
Амина взяла захваченную из дома книжку и устроилась на кровати в своей комнате.
Потянулись долгие часы ожидания.

[rеdman]

ИЗ ЖИЗНИ ДИКИХ ЖИВОТНЫХ


"Олимпийский" ужин удался на славу. Чемпиона по бобслею чествовали с размахом: с тостами и периодическим качанием на руках. Поршень, посаженный во главе стола, раскраснелся от удовольствия и, по выражению Туриста, "чего-то там внутри головы соображал".
Началось все с того, что, едва вся компания ввалилась в дом, Федор затребовал шампанского, дабы все было "как у людей". Тусовка моментально притихла -- все знали, что если в доме и есть шампанское, то только у Трофима. Братва предпочитала напитки попроще. Сивцов настаивал, приводя многочисленные примеры, в которых победители различного рода соревнований пили исключительно шампанское, а иногда даже обливали друг друга этим благородным напитком. В результате Турист едва ли не пинками заставил упирающегося Кислого сходить "на разведку" к Регине.
-- Поинтересуешься, нет ли у них случайно лишней бутылочки шампанского, -- напутствовал он трясущегося от страха "гонца". -- Скажешь, Быня просит. Не пьет он, мол, ничего кроме игристого. Давай, давай, не убьет же она тебя, в самом деле! Ну, может, получишь, конечно, слегка по мордасам. С кем не бывает? А мы тебе за это, когда вернешься, водки нальем.
Через пять минут Кислый вернулся с выпученными от изумления глазами и картонной коробкой в руках. В коробке стояло шесть бутылок французского шампанского.
Все примолкли, прекрасно понимая, что шутки кончились.
-- Что сказала? -- срывающимся шепотом поинтересовался Чибис, заглянув в коробку. -- Или ты их спер где-то?
-- Ты че, дурак? -- возмутился Кислый. -- Сама дала. Спросила только, что празднуем.
-- А ты? -- спросил Гиббон.
-- Сказал, как есть, -- пожал плечами "гонец". -- Что Быня придумал соревнования на санках, а Поршень победил. И сейчас нужно его поздравлять. И все.
-- А она? -- ахнул Чибис. -- Так сразу и дала?
-- Сама сходила со мной и выдала эту коробку, -- похвастался Кислый. -- Федор Юрьевич, говорит, действует на вас облагораживающе. Спортом вот вас увлек. Мне, говорит, для него ничего не жалко. И дала мне коробку. Еще пообещала, что, может, тоже спустится попозже.
-- Может, того..., -- заволновался Гиббон, указывая глазами на коробку. -- Вернуть, пока не поздно? От греха.
-- Что за паника? -- вмешался в разговор Федор. -- Раз принесли шампанское, значит надо его открывать и пить!
Спортсмены послушно последовали совету.
Когда пробки ударили в потолок, веселье снова начало набирать обороты. За окном уже совершенно стемнело, поэтому сидеть в тепле у камина с бокалом пузырящегося напитка в руках было неимоверно приятно. Шампанское, к сожалению, закончилось очень быстро, тем более, что половина его была пролита в виде пены еще во время открывания бутылок. Не растерявшийся Чибис моментально приволок более привычные пиво и водку. Саночники одобрительно загудели. Через полчаса празднования вся теплая компания основательно захорошела.
-- Завтра с утра пойдем санки искать, -- убеждал всех охмелевший Гиббон. -- Надо закончить соревнования. А то одну только квалификацию успели провести, а сами соревнования -- нет. Может, Поршень и не чемпион никакой вовсе!
Поршень, догадавшись, что у него хотят отобрать кровью завоеванный титул, горько заплакал. Чибис бросился его утешать, остальные просто не обратили внимания.
-- Ага, -- поддержал Гиббона Кислый. -- Тебе как раз в случае продолжения первым ехать.
-- Это еще почему? -- возмутился капитан сборной Бразилии.
-- Почему, почему, -- передразнил его Кислый. -- Не по чему, а по результатам квалификации! Хуже тебя никто не проехал. Полторы минуты, ха! Значит, первым стартовать завтра будешь.
-- Еще Чибис не ездил, -- заупрямился Гиббон. -- Может, он две минуты ехать будет!
-- Не думаю, -- остудил спорщика Кислый. -- Там даже пешком можно за полминуты вниз сбежать.
-- Ну и ладно, -- неожиданно легко согласился Гиббон. -- Первым, так первым. Мне без разницы, сяду и проеду. Легко.
-- Эх, сюда бы диктофончик! -- восхитился смелостью гонщика Турист. -- Чтоб завтра не отвертелся. Вот бы попрыгал тогда с утра, на одной-то ноге!
-- Да я хоть сейчас! -- начал неловко подниматься из-за стола Гиббон. -- Пошли!
-- Темно уже, -- силой усадил его на место сидящий рядом Кислый. -- Санки не найти сейчас. Завтра утром мы тебя разбудим и, если будет желание, ищи их, и катайся хоть до вечера. А сейчас сиди и празднуй. Сегодня у нас Поршень победил.
-- Чего-то у нас победителю, кажется, нехорошо, -- заметил Турист. -- Как-то он сидит криво, что ли...
Все посмотрели на Поршня. Виновник торжества действительно сидел криво.
-- Щас я его, -- сказал Чибис, зачем-то засучивая рукава свитера и поднимаясь. -- Щас...
-- Эй, хорош, ты чего задумал? -- схватил его за руку Турист. -- Драться, что ли, собрался?
-- Нет, -- помотал головой Чибис. -- На улицу хочу его вывести. Покурить. Проветриться.
-- А, -- отпустил товарища Турист. -- Зачем рукава тогда закатывал? Идите, проветритесь. Вон, можете еще Гиббона прихватить. Вдруг он санки найдет.
Чибис поднял со стула Поршня и два друга, покачиваясь, скрылись в дверях. Оставшийся за столом Гиббон, неожиданно для всех, замогильным голосом затянул какую-то гнусную песню про скелетов. Вздрогнувший Турист немедленно дал певцу хорошего леща и тот так же неожиданно замолчал. В этот момент в помещение вернулся Чибис.
-- Там, это... -- сказал он заплетающимся языком. -- Грабля у ворот валяется. Не дошел, видимо, чуть-чуть из леса.
Все, не сговариваясь, побежали смотреть на знаменитого судью. Грабля лежал на животе, лицом в снег, вытянув одну руку вперед, в сторону ворот, до которых он не дошел каких-то двух метров и вяло шевелил пальцами вытянутой конечности. Других признаков жизни на первый взгляд заметно не было. Лежащего окружили полукольцом.
-- Полежу, говорит, немного в лесу и сам домой приду, -- бессмысленно произнес Турист и вдруг всхлипнул. -- Братва, а ведь это я его, получается, зашиб... Санками...
Все бросились утешать Туриста, говоря, что это спорт, на месте Грабли мог оказаться каждый и не надо так убиваться, когда послышался голос Сивцова.
-- Вы чего? -- удивился Федор. -- Он ведь живой. Вон, пальцами шевелит.
Все тупо уставились на шевелящиеся пальцы. Затем, осознав ситуацию, одновременно бросились поднимать арбитра с земли. В результате этого единого порыва для жизни пострадавшего действительно создалась некоторая угроза, но, в конце концов, все обошлось, и Граблю кое-как затащили в дом. Его положили прямо около стола, затем силой открыли рот и влили туда полстакана водки. Грабля открыл один глаз и удовлетворенно икнул.
-- Живой, -- обрадовался Кислый. -- Сейчас быстро в тепле отойдет.
-- Пусть пока тут полежит, -- решил Турист. -- Гиббон, ты следи за ним. Если опять пальцами шевелить начнет, так ты не ленись, поднеси ему стаканчик. У него, наверное, губы замерзли, говорить пока не может. Ну, ничего, сейчас быстро отогреется. Вы его к камину-то поближе подвиньте, чтобы он оттаял поскорей.
Граблю прямо по полу подтащили к камину и снова уселись за стол.
-- Ну вот, теперь все в сборе, -- удовлетворенно сказал Сивцов. -- Предлагаю выпить за Международный Олимпийский Комитет и за его бывшего председателя, Хуана Антонио Самаранча, в частности!
Все прониклись серьезностью момента и выпили в полной тишине.
-- А почему за бывшего? -- спросил любопытный Турист. -- Его что, грохнули?
-- Нет, живой. Просто я не помню, как зовут нового, -- охотно пояснил Федор. -- А без имени пить за человека как-то неудобно. Да и просто Хуан Антонио хороший мужик!
-- Ты его знаешь? -- поразился Турист.
Сивцов неопределенно повел плечом и принялся за закуску.
В этот момент к пирующим вышла Регина.


В "банкетном зале" мгновенно повисла напряженная тишина. Все, казалось, втянули головы в плечи и принялись что-то лихорадочно выискивать на разграбленном столе, как будто всех одновременно скрутил острый приступ голода. Сивцов, который не мог видеть дверь, через которую появилась Регина, лишь по напряжению атмосферы в комнате понял, что что-то не так и обернулся.
-- А, Регина Романовна, -- обрадовался Федор, увидев свою недавнюю знакомую. -- Проходите к нам, присаживайтесь.
-- Спасибо, Федор, -- поблагодарила его Рига, подходя и садясь на свободный стул. -- Вы, кажется, единственный культурный человек во всем доме. Никому кроме вас, -- она обвела взглядом притихших охранников, -- даже в голову не пришло пригласить даму к столу.
-- Так ведь, Регина Романовна, -- попытался оправдаться за всех Турист. -- Мы тут водку пьем. Мужиками. Наверное, вам, как бы это сказать? Ну, не очень здорово, что ли, получится, если вы тут с нами будете сидеть... Вот.
-- Трофима испугался? -- усмехнулась Регина. -- Так тебе нечего бояться, я сама к вам пришла, сама и отвечу в случае чего. Мне что, в своей комнате прикажешь безвылазно сидеть? Тем более у вас тут какой-то праздник.
-- Да нет, присоединяйтесь, конечно, -- совсем смешался Турист. -- Просто у нас здесь для вас и нет ничего. Мы же не знали... Вот, разве пиво только...
-- А что, ты не допускаешь, что я могу выпить с вами и чего-нибудь покрепче? -- Рига с сожалением посмотрела на совершенно запутавшегося Туриста и повернулась к Сивцову: -- Федор, надеюсь, вы в состоянии угостить даму водкой?
-- Сию секунду-с, -- из Сивцова вновь полезли ветхозаветные обороты. -- К сожалению, рюмочек нет, могу предложить вам стакан. Мадемуазель наливать?
-- Мадемуазель наливать, -- засмеялась Регина.
-- Да будет мне позволено узнать, -- не успокаивался Федор, -- сколько лить-с?
-- Полстакана-с, -- разошлась мадемуазель. -- И огурчик мне, пожалуйста, солененький.
Немного обалдевший Гиббон протянул даме вилку с насаженным на нее огурцом.
-- Здорово вы с ней щас говорили, -- прошептал Сивцову на ухо Турист. -- Прям, как в кино. А чего вы все время "-с" в конце добавляли? Это что значит, "сука", что ли?
-- Нет, -- прошептал в ответ Федор. -- Это значит "сударь". Или "сударыня".
-- Здорово! -- восхищенно повторил турист и наклонился в другую сторону, шептать на ухо Кислому.
Регина тем временем изящно выпила водку, закусила ее огурчиком и с интересом осмотрела собравшуюся компанию.
-- Ну и что мы сегодня отмечаем? -- спросила она наконец. -- В честь чего такое бурное веселье?
-- Так Поршень у нас сегодняшние заезды на санках выиграл, -- охотно пояснил Гиббон. -- Одиннадцать целых и две десятых секунды. А мы его сейчас поздравляем.
-- А почему у вас Грабля на полу у камина валяется? -- снова поинтересовалась Рига.
-- А он сегодня судил, -- непонятно объяснил Кислый. -- Пусть лежит.
-- Ну что ж, тогда я тоже поздравляю победителя, -- сказала Регина, поднимаясь. -- Передайте ему, когда он проснется. Федор вы не проводите меня?
-- А вы куда? -- удивился Сивцов.
-- Да так, хочу по свежему воздуху, вокруг дома пройтись, -- объяснила Рига. -- Не составите мне компанию?
-- С удовольствием, -- согласился Федор, не обращая внимания на зверские рожи, которые строил ему Турист, одновременно проводя рукой поперек горла. -- Пойдемте.


Некоторое время они шли молча, слушая, как похрустывает под ногами искрящийся снег. Сивцов заложил руки за спину и важно вышагивал с видом помещика, прогуливающегося по собственной усадьбе.
-- Федор, давай перейдем на ты, -- предложила Регина. -- К чему такая официальность?
-- Давай, -- легко согласился Сивцов. -- А зачем?
-- Ну, -- растерялась его спутница. -- Так проще, мне кажется...
-- Проще, так проще, -- не стал спорить Федор. -- Ты что-то хотела мне сказать?
От такой прозорливости Регина на секунду даже растерялась.
-- Да нет, вроде, -- осторожно произнесла она, тщательно взвешивая каждое слово. -- Почему ты так решил?
-- Ну как же? -- удивился Сивцов. -- Всегда так делается. Когда кто-то кому-то и что-то хочет сказать наедине, он обязательно под невинным предлогом предлагает прогуляться. Во всех фильмах про шпионов это обязательное условие.
"Черт, -- пронеслось в голове Регины. -- Он меня всю насквозь видит, со всеми моими корявыми "разведывательными" подходами! Надо же так влипнуть! Хотя нет худа без добра: одно это уже явно указывает на то, что он не тот простой уголовник, за которого хочет себя выдать".
-- Не знаю, о чем ты, -- сказала она в слух. -- Я могла бы и одна пройтись перед сном, но подумала, что вдвоем будет веселее.
-- Так надо позвать еще Туриста с Чибисом! -- искренне воскликнул Федор. -- Вчетвером будет еще веселее!
"Издевается", -- догадалась Рига.
-- Сбегать? -- предложил любитель прогулок вчетвером.
-- Не надо, Федя, -- вздохнула его спутница. -- Вдвоем как-то спокойнее.
-- Как хочешь, -- обиделся Сивцов.
Некоторое время шли молча.
-- А ты не боишься гулять тут со мной? -- неожиданно спросила Регина.
-- А что? -- опешил Федор. -- Надо бояться?
"Вот, -- горестно вздохнула про себя подруга Трофима. -- Вот чем он меня и подкупил. Он даже не понимает, как можно чего-то или кого-то бояться. Как хорошо быть сильным человеком и рассчитывать только на свои возможности".
-- А ты разве не видел, какие тебе Турист знаки показывал? -- спросила она. -- Когда я тебя пройтись позвала?
-- Ну и что? -- махнул рукой Сивцов. -- Он все время из-за всякой ерунды волнуется. Начиная с камеры.
"Так, -- подумала Регина. -- Горячо".
-- А тебя сразу же к ним в камеру сунули? -- осторожно спросила она. -- Или из другой перевели?
-- Сразу, -- ответил Федор. -- Поймали, допросили и посадили. Я даже охнуть не успел. А через полчаса Мальборо с Туристом мне уже убежать предложили.
"Ситуация начинает проясняться, -- похвалила себя Рига. -- Но каковы идиоты Турист и Мальборо, а! Через полчаса после встречи тащат практически незнакомого человека с собой в тщательно спланированный для них двоих побег! И привозят его сюда, на место предстоящей сделки! Да, теперь придется проверять его самым доскональным образом. Этот Федор может оказаться на проверку кем угодно. Если он вообще Федор!"
-- Расскажешь, что у вас с Папой произошло? -- ласково спросила Регина. -- Как тебя так: сразу после убийства взяли? Подставил кто-то, или другое что?
-- Сколько можно объяснять?! -- разозлился Сивцов. -- Не трогал я вашего Папу! Не тро-гал!
"Стоп! -- остановила себя Рига. -- Для первого раза достаточно. Можно спугнуть".
-- Да ладно, не больно-то и интересно! -- состроила она обиженную физиономию. -- Не трогал, так не трогал, подумаешь! Пошли в дом, я замерзла.


Когда они вернулись за стол, веселье продолжилось с новой силой. Регина, к всеобщему удивлению, нисколько не отставала от мужчин, но странным образом почти не пьянела. Вскоре включили музыку и устроили танцы. Даже хромой Гиббон исполнил какую-то безумную джигу на здоровой ноге, страшно при этом завывая и размахивая над головой легендарным костылем. Через полчаса все выдохлись и снова уселись за стол.
-- А что, медленных композиций у вас разве нет? -- спросила, закуривая, Регина.
-- Зачем? -- не понял Чибис.
-- Я хотела пригласить Федора на белый танец.
-- Нет, -- слишком быстро ответил Турист и предупреждающе зыркнул на Сивцова. -- Откуда у нас медленные композиции?
Регина презрительно взглянула на Туриста и, ничего не сказав, медленно затянулась.
-- Чего-то у вас паленым пахнет, -- сказал Сивцов, который совершенно не понял смысла этой антрепризы. -- Сгорело, что ли, чего?
-- Не чего, а кого, -- поправил его пьяный Чибис. -- Грабля сгорел.
-- Совсем?! -- ахнул Федор, глядя на пустое место перед камином.
-- Да нет, -- успокоил его Турист. -- Пока вы с Региной Романовной гуляли, он раскинулся тут на полу, да и положил одну руку прямо в камин. А мы это дело заметили, только когда у него уже весь рукав запылал.
-- И что?
-- Да ничего. Огонь сбили, а его наверх отнесли, в комнату. Пусть пока отдыхает, может, ему завтра опять судить что-нибудь придется.
-- Рука-то хоть целая? -- поинтересовалась Регина. -- Или тоже обгорела?
-- А кто его знает, -- сказал Чибис, отхлебывая порцию водки. -- Черная она какая-то. То ли это от рукава сажа налипла, то ли сама рука закоптилась. Утром светло будет, тогда и посмотрим.
-- Салют, -- вдруг внятно произнес спящий прямо на стуле Поршень. -- Если где-то победа, то всегда салют...
-- А ведь верно чемпион говорит, -- Чибис с трудом поднялся из-за стола. -- Все на улицу! Салют! Ура!
За столом остался только окончательно осовевший Гиббон и спящий Поршень, остальные же дружно повалили к выходу. Турист по пути подхватил стоявший в углу за дверью помповый дробовик.
-- Давай, Турист! -- радостно подзадоривал человека с ружьем Кислый. -- В честь праздника! Пли!
Турист два раза выстрелил в воздух, после чего ружье у него выхватил Сивцов.
-- Смотрите! -- неожиданно показал он рукой на дом. Все послушно посмотрели. -- В доме светятся огни. А в лесу, -- он махнул рукой в противоположную сторону, и все тоже посмотрели туда, -- темно. А вы знаете, что дикие звери всегда выходят посмотреть на человеческий огонь? Не знаете? Знайте! Значит что? Что, я вас спрашиваю?
Все потрясенно молчали.
-- Это значит, -- продолжил оратор, -- что сейчас самое время для охоты! Куда не выстрели -- всюду стоят звери и смотрят на наш светящийся посреди леса дом.
-- Так уж и стоят? -- усомнился кислый.
-- Не веришь? -- рассвирепел Федор. -- Смотри!
Он вскинул ружье к плечу, прицелился в ближайшее темнеющее дерево и нажал на спуск. Одновременно с грохотом выстрела окрестности огласил вопль какой-то птицы, а может, зверя и с дерева что-то тяжело упало вниз. Даже в темноте было видно, как качаются потревоженные ветки.
-- Вот это да! -- первым пришел в себя Турист. -- Неужели правда, выходят из леса и всю ночь смотрят? Я думал, ты шутишь опять.
-- Больно надо мне шутить, -- пожал плечами оправившийся от первого испуга Сивцов. -- Знайте теперь, как природа устроена.
-- Ну что, пойдем смотреть? -- кивнул в сторону дерева Кислый. -- Кого подстрелили, интересно?
-- Утром посмотрим, -- ответил Федор, боявшийся диких зверей. -- Когда рассветет.
-- А давайте на снегоходе кататься! -- предложил вдруг Турист. -- Вокруг дома, хотя бы. Быня, поедешь со мной?
-- Поеду, -- сказал Федор, никогда не катавшийся на снегоходе.
Через десять минут канадский снежный агрегат под всеми парами стоял за воротами. Его единственная фара ослепительным снопом света впивалась в темную чащу леса.
-- Садись за мной! -- перекрикивая рев мотора, кивнул себе за спину Турист. -- Только держись крепче!
Сивцов едва успел сесть, как заморская машина рванула с места. Вокруг дома они пролетели меньше чем за минуту.
-- Дай, я сам, -- попросил восхищенный скоростью Федор. -- Только покажи, как управлять.
-- На мотоцикле ездил? -- спросил Турист.
-- Ездил в детстве, -- признался Сивцов.
-- Ну так здесь все то же самое, -- обнадежил его наставник. -- Давай, действуй!
Сначала Федор ехал не очень быстро, затем постепенно добавил газу. Машина неслась уже на полной скорости вокруг дома, когда Сивцов решил развернуться, чтобы приехать не стой стороны, где его будут ждать, а с противоположной. Единственное, чего он не рассчитал, это то, что радиус разворота машины окажется таким большим. Снегоход на всем ходу влетел в темнеющие справа кусты, что-то с силой ударилось в переднюю часть, после чего с громким хлопком лопнула фара. В это же мгновение Федор описал полный круг и выскочил из кустов на дорогу. Вернулся он самым малым ходом.
-- Ты в кого врезался? -- первым делом спросил Турист, осмотрев разбитый передок снегохода.
-- Не знаю, -- ответил Сивцов. -- Я в кусты въехал.
-- Там тоже, наверное, какой-то зверь на дом смотрел, -- сказал Кислый, разглядывающий машину вместе со всеми.
-- Почему? -- удивился Федор.
-- Так у тебя весь капот в шерсти чьей-то, -- сообщил Турист. -- И крови вон немного есть. Завтра утром пойдем дичь собирать. А потом жарить.
-- А где Регина? -- только сейчас заметил отсутствие женщины Сивцов.
-- Спать пошла, -- хмуро буркнул Турист. -- Ты смотри, Быня, я тебе сегодня весь вечер подмигивал. Я, конечно, не знаю, что ей внезапно за вожжа под хвост попала. Может, она просто с Трофимом поцапалась, да к нам спустилась. Не знаю. Но в одном я уверен точно: уж ее-то Трофим завсегда простит. Поорет, в самом худшем случае, и забудет. А вот ты я не знаю, на что надеешься...
-- Да ладно, -- зевнул Федор. -- Не преувеличивай. Тоже спать пойду. Утро вечера мудренее...
Он еще раз зевнул, повернулся и исчез в доме.
Турист поднял голову и посмотрел на окна.
В комнате Захара Игнатьевича горел свет.

[rеdman]

ИНФОРМАЦИОННАЯ ПОДДЕРЖКА


-- Пятый, пятый, это третий! Пятый, ответь третьему, прием!
-- Пятый на связи, прием.
-- Пятый, немедленно нужны жесткие носилки и два человека в помощь. Прием.
-- ........................! Что у вас там опять стряслось?! Прием!
-- Охранники объекта устроили пьяную беспорядочную стрельбу из охотничьего оружия. Старший лейтенант Симонян находился на пункте визуального наблюдения, расположенном в кроне дерева. Получил дробовое ранение мягких тканей бедра, после чего упал вниз и травмировался. Прием.
-- Какого рода травмы? Прием.
-- Сломаны левые рука и ключица. Возможно, ребра. Темно очень, боимся раскрыть свое местонахождение. Прием.
-- Что охранники?
-- Ушли в дом, сейчас все тихо, прием.
-- Как на войне, ********, честное слово! Сейчас вас сменят, сами Симоняна обратно доставите. Вместе с подробным отчетом! Конец связи.
-- Вас понял, будем ждать.

[rеdman]

ЧЕТЫРЕ КАРТОФЕЛИНЫ


В Пелыме он появился почти на целые сутки раньше оперативников. Что ни говори, а авиатранспорт на порядок быстрее и комфортнее железнодорожного. Особенно, когда не стоит проблема с деньгами, в отличие от нашего нищего МВД.
"Вот и расплачивайтесь из-за своей неповоротливости, -- усмехнулся про себя Альберт Ростоцкий, больше известный Интерполу как Итальянец. -- А мы времени даром терять не намерены".
Альберт благоразумно не стал заглядывать в гостиницу, а буквально за полчаса поисков нашел приличную комнатку в частном доме на окраине. Хозяйкой домика была наполовину глухая бабка, которая, увидев деньги, предложенные ей постояльцем, ухватила его за рукав и едва не силой усадила за стол, пить чай с сушками и вареньем. Сама же в это время мигом застелила старинную никелированную кровать с "шишечками" стареньким, но чистым бельем.
-- Вот, мил человек, -- проговорила старушка, подсаживаясь к столу. -- Можешь отдыхать, все постелила. Тама шшеколда в комнате на двери есть, так ты задвигайся на ночь, если хошь. А входную дверь я и вовсе запирать не буду -- туговата я на ухо последнее время стала, не слышу ничего, не достучаться до меня в запёртую дверь-та. А красть здеся все равно неча. Так что ходи, когда хочешь, не стесняйся меня, старую, потревожить.
-- Спасибо вам, бабушка, -- громко поблагодарил Альберт, которого предложенные условия проживания устраивали как нельзя лучше. -- Где у вас здесь почта находится?
-- Так в центре, где ж ей еще быть? -- удивилась хозяйка. -- И телеграф там же.


Почти весь первый день убийца потратил на поиск интересующего его места. На здешнем телефонном узле за небольшую плату он выяснил адрес, которому соответствовал имевшийся у Альберта местный телефонный номер. Дальше все пошло уже не так гладко, как в начале.
По полученному адресу находился до такой степени обветшавший домишко, что Альберт даже усомнился, живет ли там кто-нибудь вообще. Тем не менее, следуя правилу не бросать никаких дел на половине, он решил понаблюдать за домом, что отняло у него почти весь день. В ветхом строении, как назло, было тихо, словно в гробнице. За все время наблюдения во двор пару раз выходил лишь дряхлый дед, разговаривал с облезлой собакой, делал какие-то свои нехитрые дела и, шаркая валенками, уходил обратно. У Альберта сложилось стойкое впечатление, что в доме никого, кроме старика, нет. Убийца привык доверять своим ощущениям и, не смотря на то, что это могло быть опасным, все-таки решил проверить адрес до конца.
"Неужели зря в такую даль прокатился?" -- с досадой подумал Ростоцкий, стуча кулаком в деревянную калитку.
-- Сейчас, сейчас, -- раздалось знакомое ему шарканье валенок по двору, и дверь распахнулась во всю ширину.
-- Здравствуйте, -- как можно вежливей произнес Альберт. -- Я, наверное, ошибся домом.
-- Ох ты, -- удивился гостю бойкий старичок, открывший калитку. -- А я думал, пенсию принесли.
-- Нет, -- огорчил хозяина Ростоцкий. -- Мне на почте ваш адрес дали.
-- Зачем? -- не понял дедушка, не делая, впрочем, никаких попыток пригласить Альберта хотя бы во двор, отчего тот чувствовал себя крайне неуютно, торча на виду у всей улицы.
-- Посмотрите, это ваш телефон? -- спросил он, протягивая хозяину бумажку.
-- Отродясь у меня телефона не было, -- ответил дед, но бумажку зачем-то взял и, дальнозорко откинув голову назад, стал разбирать цифры, шевеля при этом губами. Прочитав, вернул листочек, вздохнул: -- Откудось денег-то стоко взять, штоб телефон себе личный вставить? Да мне и звонить уж давно некому -- померли все.
-- Но это телефон моих друзей, -- растерянно сказал Ростоцкий, не ожидавший такого оборота. -- Я приехал их навестить, а на почте сказали, что этот телефонный номер зарегистрирован по вашему адресу. Вот. Улица Краснофлотцев, дом 7.
-- Так что с того, что зарегистрирован? -- резонно вздохнул старичок. -- Зарегистрирован, может, здеся, а аппарат, может, и вовсе у черта на куличках.
-- А где аппарат? -- мгновенно насторожился Альберт. -- Вы знаете адрес?
-- А чего это всем так срочно адрес понадобился? -- хитро прищурился дедушка. -- Ажно с самого утра ходют.
-- А что, кто-то еще интересовался? -- по спине убийцы пробежал знакомый холодок азарта.
-- Антиресовался, -- подтвердил хозяин таинственного телефона. -- Славка Величко с утра заходил, начальство наше милицейское. Расспрашивал все, да стыдил меня, что я, мол, телефонами направо-налево раскидываюся. А я этого Славку, может, вот такого еще за уши драл! А он меня стыдит сейчас всяко, -- старичок с досадой плюнул себе под ноги.
"Это, наверное, местные власти на звонок из Москвы реагировать начали, -- догадался Ростоцкий. -- Чтобы при встрече показать, что владеют ситуацией".
-- И что, рассказали? -- поинтересовался он у деда. -- Славке-то?
-- Рассказал, -- вздохнул хозяин. -- Как же ему не расскажешь? Он же у нас теперь того -- начальство, вроде как.
-- А мне не расскажете? -- пустил пробный шар Альберт. -- Больно уж друзей повидать хочется.
-- Так не велено, -- радостно сообщил владелец важного номера. -- Так и сказано было: молчи, мол, Филиппыч, о нашем с тобой разговоре.
-- А если я вам за настоящий адрес денег дам? -- осторожно спросил Ростоцкий. -- Скажете, где аппарат с этим номером стоит?
-- Сто тыщ дашь? -- деловито осведомился дедок.
-- Сто тысяч у меня с собой, конечно, нет, -- серьезно ответил убийца, -- а вот сто рублей вполне могу заплатить.
-- Ладно, -- согласился вымогатель. -- Слушай сюда.
Выяснилась следующая история. Лет пять назад прямо в глухом лесу какие-то пришлые люди затеяли большое строительство. Местные охотники и грибники, видевшие стройку своими глазами, только руками разводили, пытаясь объяснить своим знакомым масштабы работ. Еще через некоторое время по окраине, ближней к строительству, стали ходить хорошо одетые люди, которые предлагали за деньги оформить на кого-нибудь телефонный номер. Большинство людей побоялось связываться с "бандюками", а дед Коля решил рискнуть, благо деньги предлагались немалые -- почти три пенсии.
-- У меня как раз старуха моя померла незадолго, -- объяснил он Альберту. -- Я и решил: будь, что будет.
Документы оформили мигом, в тот же день местные телефонные мастера протянули в дом необходимый кабель. Новые владельцы номера заверили старика, что счета они будут оплачивать заблаговременно, и никаких проблем ему доставлять не будут. После чего подсоединили к кабелю какие-то свои провода, вывели их по столбам за околицу, а дальше, под землей, утянули прямо в лес.
-- Ну ты и дурак, старый! -- заверила деда Колю на другой день соседка Нюра. -- Доверился незнамо кому! Жди сейчас счет в конце месяца от фирмы "Секс по телефону", или еще откуда. Во всех газетах пишут, что наговорят вот такие вот вежливые на многие тыщи, а на невинных людей все и свалят. Потом ложись и помирай.
Но неизвестные "вежливые" люди слово свое сдержали -- старик о них больше ни разу не услышал. Они сами раз в месяц приезжали на почту, брали распечатку переговоров и оплачивали счет копейка в копейку. Дед Коля уже давно успел забыть эту историю, пока сегодня утром к нему не явился лично начальник милиции, а теперь вот и новый гость.
-- Спасибо, -- поблагодарил разговорчивого хозяина Альберт, протягивая ему сторублевую ассигнацию. -- А как мне туда добраться побыстрей?
-- Да вот по этой дороге и езжай, -- махнул рукой старичок. -- Как поля совхозные проедешь, начнется лес, там смотри внимательней -- направо зимник поворачивает, прямо среди деревьев проложенный. Это они, друзья твои, за зиму на машине целую дорогу накатывают, когда за продуктами к нам приезжают. Только смотри, там колея такая, что не всякая машина и пролезет. Либо на тракторе надо, либо на такой машине, как у них.
-- А что у них за машина? -- поинтересовался Ростоцкий.
-- Жип, -- со знанием дела пояснил дедушка. -- Здоровый, как телега и черный весь. Они у Верки в магазине всегда продукты покупают.
Альберт вежливо попрощался со словоохотливым хозяином и посмотрел на часы. Было двадцать минут пятого.
"Черт, весь день потерял, -- с досадой думал Ростоцкий, возвращаясь в свое временное жилище. -- Сегодня в лес соваться бессмысленно, скоро уже стемнеет. Ладно, начнем завтра с самого утра. Сейчас самое главное, что информация подтвердилась. А эти субчики, похоже, неплохо устроились. Если этот бежавший урюк тоже там, то незаметно спеленать и вынести его на себе из леса будет ой как непросто! Но ничего, чем сложней задача, тем интересней ее решать".
Уже лежа в своей комнате на никелированной кровати и глядя в потолок, Альберт вдруг подумал, что недооценил Воробьева. Вон он как забегал, когда понял, что для Ростоцкого очень важна эта информация. Итальянец стал вспоминать, как начиналось это путешествие...


...Хоть он и собирался не жалеть на поиски Федора Сивцова ни времени, ни средств, начинать было практически неоткуда. Во всяком случае, Альберт пока не видел, отчего можно было хотя бы для начала оттолкнуться. Что ни говори, а он все-таки не был розыскником. Он был наемным убийцей, и информацию как минимум об одном из мест появлений своей будущей жертвы он имел всегда. Дальше уже было дело техники, следить Ростоцкий умел и любил. А вот из какой точки начинать искать внезапно пропавшего человека -- это пока было для него загадкой. Тем более, что этого Сивцова, ко всему прочему, ищут менты. А это значит, что ни в одном из обычных для себя мест он больше не появится. Ни дома, ни на работе. Если, конечно, он не законченный идиот. Значит, это направление поиска можно сразу отбросить, как полностью бесперспективное. А другого направления пока и вовсе не прорисовывается.
"Черт, придется завтра снова звонить Воробьеву, -- подумал Альберт, вспоминая, что во время сегодняшней встречи не очень ласково попрощался со своим милицейским информатором. -- У него хоть какой-то опыт имеется в такого рода делах. Пусть подскажет, с чего обычно начинаются поиски".
Но Воробьев позвонил Ростоцкому сам и назначил встречу в том же бистро, в котором они встречались вчера, добавив при этом, что обладает крайне важной информацией.


-- Я так понял, -- проговорил Воробьев, как только они встретились, по традиции не переставая жевать, -- что тебе этот Федор Юрьевич Сивцов зачем-то срочно понадобился?
-- Ну, допустим, -- неопределенно проговорил Альберт. -- А ты что, знаешь, где его можно найти?
-- Я не знаю, -- честно признался старший лейтенант. -- Но Попович уже начал активные поиски. И, рано или поздно, но он их найдет, можешь мне поверить.
-- Подожди, -- остановил собеседника Ростоцкий. -- Но ты же говорил, что к этому твоему Поповичу никаких подходов? Или нашлись?
-- К капитану нет, -- Вздохнул Воробьев, доедая отварную телятину. -- А вот в технической службе у меня есть знакомые. И Леня Игнаткин кое-что мне сегодня рассказал по доброте душевной.
-- Так, говори, -- приободрился убийца. -- И что же он тебе такого рассказал, интересно?
-- А то, -- понизив голос, проговорил старлей, -- что вчера вечером, с санкции прокурора и с разрешения жены разыскиваемого, телефон в квартире Сивцовых поставлен на контроль.
-- Это что, "прослушка" что ли? -- не понял Альберт.
-- И прослушка тоже, -- пояснил Воробьев. -- Но главная задача -- это засекать и фиксировать, откуда на данный аппарат будут поступать звонки, понятно? Есть такая штука, СОРМ-1 называется... Впрочем, это детали.
-- Они что, думают, что он домой позвонит? -- усмехнулся Ростоцкий. -- Нашли дурачка.
-- Попович уверен, что позвонит, -- пожал плечами его собеседник. -- Он, вообще-то, очень редко ошибается. Тем более, что общался с этим мужиком, значит, представляет немного, что у него в голове. Ты, небось, по себе всех судишь? Люди-то всякие бывают.
-- Да, наверное, я просто на себя ситуацию прикинул, -- признался Альберт. -- Я бы ни за что звонить не стал. Тем более, на такие опасные номера.
-- Ну так что, тебе звонить, если что-нибудь прояснится? -- с тревогой спросил информатор. -- У меня с Леней из технического хорошие отношения.
-- Обязательно, -- заверил его Ростоцкий, оставляя на столике деньги. -- Посмотрим, что за хваленая интуиция у вашего Поповича. Счастливо.


Воробьев позвонил через шесть дней. По его возбужденному голосу, а так же по нахально назначенному месту встречи -- ресторану "Палермо", Альберт догадался, что интуиция капитана в очередной раз не подвела.
-- А ты, братец, наглец! -- сказал он вместо приветствия Воробьеву, который уже успел назаказывать полный стол еды. -- А в следующий раз куда меня пригласить собираешься? За мои же, кстати, деньги? Я вот как-нибудь не явлюсь на встречу, чтоб тебя проучить. Чем тогда расплачиваться будешь?
-- Присаживайся, -- как ни в чем не бывало пригласил его старший лейтенант. -- Нашелся твой Сивцов.
-- Где? -- сразу забыл о дополнительных тратах убийца. -- Все-таки позвонил?
-- Позвонил, родимый, -- пробормотал Воробьев, ласково разглядывая перепелов под каким-то хитрым соусом. -- Откуда-то с севера Свердловской области. Вон куда занесло...
-- А точнее? -- насел на собеседника Ростоцкий. -- Да погоди ты жрать!
-- Точнее ты уж сам выясняй, -- сказал старлей, извлекая из внутреннего кармана бумажку с записью. -- Сам понимаешь, не с руки мне так подробно расспрашивать было. Скажи спасибо, что телефон удалось переписать.
-- Именно с этого номера звонили? -- уточнил Альберт, внимательно рассматривая вырванный из записной книжки клочок бумаги.
-- Да, сам Сивцов и звонил. Жене. Уверил ее, что в ближайшее время будет находиться там. Только ты не тяни, Поповичу на завтра уже командировку оформляют, с группой захвата. Но если на самолете полетишь, то ты их точно обгонишь, потому что наши обычно на поездах разъезжают, чтоб для казны дешевле. Вот смотри, -- старший лейтенант склонился над бумажкой в руках убийцы. -- Эти цифры -- код населенного пункта, а эти -- номер абонента. Сначала узнай, что это за город или поселок, а адрес вычислять тебе придется уже на месте. Только это все без меня, тем более, здесь ничего сложного нет.
-- Естественно, без тебя, -- пробормотал Ростоцкий, расставаясь с очередной порцией денег. -- Не хватало еще всюду за собой этакий желудок таскать. Счастливо пообедать, -- сказал он, покидая довольного жизнью Воробьева.
В душе Альберта просыпался охотничий азарт. Прямо из машины он позвонил в справочную службу, а затем, получив требуемую информацию, в трансагенство.
Приехав домой, он стал собираться в дорогу...


...Утром Альберт проснулся, по заведенной много лет назад привычке, ровно в семь утра. За тонкой фанерной перегородкой с присвистом храпела старуха. Ростоцкий в одних трусах выскочил в сени и принялся проводить энергичный бой с тенью, не замечая, казалось, мороза. После того, как тень была с позором повержена, убийца вернулся в дом и позавтракал оставшейся с вечера на кухонном столе вареной картошкой с маслом.
Четыре крупных картофелины он положил в полиэтиленовый мешочек, а затем завернул в тряпочку. Он мог безо всякого напряжения организма обойтись без еды хоть трое суток кряду, но к чему терпеть такие лишения, когда "сухой паек" вполне можно взять с собой? Альберт снова прошел в комнату и, достав из сумки экипировку, разложил вещи на кровати. Честно говоря, то, что он увидел, не очень ему понравилось. Конечно, где-нибудь в Подмосковье, на него, может, и не обратили бы особого внимания. Но здесь... Он еще раз осмотрел горнолыжное и походное снаряжение, в основном импортного производства.
Никто не спорит, все эти свитера, комбинезоны и зимние ботинки с высокой шнуровкой легкие, удобные, теплые и удивительно практичные. И плюс ко всему ужасно дорогие. Особенно для непривычного глаза. А гуляющий по местному лесу вызывающе одетый незнакомец -- что можно придумать более подозрительного? В большом городе это почему-то не приходит в голову, а здесь ты совершенно неожиданно оказываешься, как на ладони. Причем никто не поручится, что у хозяев лесного особняка нет проживающих здесь осведомителей.
"Черт, что же делать? -- соображал Альберт. -- Можно, конечно, затариться подходящей одеждой на местном рынке или в магазинах, но они откроются только часа через три. А времени терять больше никак нельзя, скоро за моим "подопечным" сюда приедут менты. Да и вообще из жилого района лучше выйти еще затемно, чтобы не возбуждать у людей излишнего любопытства".
И тут Ростоцкий вспомнил, что, кажется, видел какую-то одежду в сенях. Снова выглянув в сени, Альберт похвалил себя за наблюдательность: рядом с крыльцом, на вбитых в стену дома гвоздях, висели две старых телогрейки и ватные штаны неопределенного цвета. Внизу валялось две пары разношенных валенок с калошами. Одежда, по-видимому, принадлежала мужу хозяйки, о котором Ростоцкий знал только, что он умер два года назад.
Через пятнадцать минут убийца был экипирован что надо: ватные штаны, телогрейка, перетянутая в талии старым солдатским ремнем, облезлая кроличья шапка и, конечно же, валенки. Потопав ногами, Альберт остался доволен подгонкой нового "снаряжения". Чтобы еще больше дополнить образ жителя местной окраины, отправившегося поутру в лес, Ростоцкий засунул за ремень найденный под крыльцом топор. Выглянув из калитки и убедившись, что на улице не шатается ранних прохожих, убийца легкой размеренной походкой, рассчитанной на неблизкий путь, направился в сторону совхозных полей, далеко за которыми темнела узкая полоска леса. В кармане его телогрейки лежали четыре вареных картофелины.


Нужный ему дом Альберт нашел относительно быстро -- еще во время службы его тренировали находить человеческое жилье по едва заметным постороннему взгляду признакам. Дальше удача временно отвернулась от убийцы.
Часов до десяти было тихо, казалось, что все обитатели этой величественной постройки либо спят, либо отсутствуют вовсе. Он уже начинал испытывать подозрение, что снова вытянул "пустышку", как с тем подставным старичком, на которого был записан телефон. Здесь вполне могло оказаться место, куда просто время от времени приезжают отдыхать на пару-тройку дней. Но около десяти часов утра из ворот ограды вышли двое. Громко переговариваясь, они отправились по едва заметной тропинке вглубь леса.
"Что там у них? -- думал Альберт, продираясь через сугробы параллельным курсом. -- Одеты, вроде, легко. Значит, вышли ненадолго".
Двое дошли до хорошо утоптанной площадки в лесу, усыпанной стреляными гильзами и осколками бутылочного стекла.
"Стрельбище", -- догадался Ростоцкий.
Вскоре частые пистолетные выстрелы подтвердили его выводы. Через полчаса стрельба завершилась, и тренировавшиеся засобирались в обратный путь.
-- Что-то быстро мы сегодня, -- сказал один, посмотрев на часы. -- Обычно не меньше часа...
-- Ты чего, Чибис, забыл, что ли? -- удивился второй стрелок. -- Тебе же сегодня Трофима встречать.
-- Бли-и-ин! -- хлопнул себя по лбу первый. -- Пошли быстрее, мне же еще машину греть.
Они вернулись в дом. Какое-то время все было тихо, затем из ворот ограды выехал черный "Land Cruiser" и исчез среди деревьев. Вернулся он только через два часа, причем, кроме водителя из машины вышел Трофим (убийца узнал авторитета в лицо) и Регина Краснова, по кличке Рига (тоже известная в преступном мире особа). Альберт даже присвистнул от удивления. Ничего себе, собраньице! Задача усложнялась с каждой минутой. У такого авторитетного вора, как Трофим, и охрана должна быть соответствующая. Вряд ли они ворон считают.
Довольно продолжительное время все было тихо. Только полчетвертого из ворот вывалила целая толпа -- шесть человек. Ростоцкий узнал лишь двоих, тех, что были на стрельбище. Зачем-то они тащили с собой санки. Еще через двадцать минут убийца пораженно наблюдал, как они на полном серьезе устроили катание с горы на время.
Заводилой был явно один из них -- единственный, кстати, кто не использовал в своей речи "феню". Тем не менее, слушались его беспрекословно.
"Начальник трофимовской охраны", -- сделал вывод Альберт.
Ему не понравилось, что в доме оказалась такая куча народу -- ведь он не знал, как выглядит источник его неприятностей. Сейчас был очень подходящий момент, чтобы скрутить нужного ему человека, когда тот съедет вниз.
"Еще бы узнать, как выглядит нужный мне человек, -- невесело усмехнулся убийца. -- И здесь ли он вообще".
Катания на санях продолжались около часа, потом они как-то сами собой закончились, и народ двинулся в обратную дорогу. Начинало смеркаться.
"Часиков до девяти еще понаблюдаю, -- решил для себя Ростоцкий, -- и надо будет выдвигаться обратно. Два часа, как-никак, по сугробам тащиться".
В доме, похоже, что-то праздновали. С первого этажа неслись обрывки каких-то криков и громкая музыка. Стало совсем темно, и Альберт рискнул подойти поближе к дому. Похоже, его обитатели не собирались на ночь глядя выходить на улицу.
Ростоцкий совсем уже было приготовился возвращаться, когда дверь распахнулась, и на крыльце появился тот самый заводила с горки и Регина. Они не спеша стали прогуливаться вокруг дома. Разговаривали негромко, поэтому смысла их общения убийца не понял, но он явственно услышал, как Рига назвала своего спутника Федором!
"Неужели он? -- молнией пронеслось в голове Итальянца. -- Мне показалось, или я действительно нашел его? Конечно, здесь может быть и другой Федор, но вероятность этого крайне мала -- имя не слишком распространенное".
Обогнув один раз дом по кругу, загадочный Федор с Ригой снова скрылись внутри. С Альберта мигом слетела вся усталость, и он решил подождать еще немного.
"Если он так запросто прогуливается едва ли не под ручку с Региной, да еще и без свидетелей, -- подумал Ростоцкий, -- значит, Трофим ему крайне доверяет. А он, оказывается, не так уж и прост, этот Сивцов, надо будет учесть это при захвате. Тем более, что он все-таки грохнул папановского шефа безопасности Калгана. Но вот самого Папу я ему не дам записать в трофеи, здесь уж дудки! Это я его убил!"
От неожиданных выстрелов, ударивших в вечерней тишине один за другим, задумавшийся на время убийца вздрогнул. Оказалось, что это просто уже знакомая пьяная компания снова вышла на крыльцо и решила устроить салют. Федор был среди них. Он отобрал у стрелявшего ружье и прицелился куда-то в сторону леса.
"Что он может видеть в такой темноте?" -- удивился Итальянец.
Оказалось, главный охранник Трофима прекрасно видел в темноте, даже несмотря на то, что был заметно подшофе. От раздавшегося из леса вопля раненой птицы и треска веток передернуло даже видавшего виды убийцу. Крик показался ему почти человеческим. На крыльце тоже сначала притихли, но уже через пару минут вывели из гаража снегоход. Кататься стали вокруг дома, и Ростоцкий немного отодвинулся вглубь кустарника, чтобы не быть высвеченным мощной галогеновой фарой. Первый круг проехали двое, причем Альберт не успел рассмотреть, кто это были такие, из-за бившего в глаза света. Когда снегоход показался во второй раз, за рулем сидел Федор.
"Может взять его сейчас? -- быстро подумал убийца. -- Другого такого случая может и не представиться".
Именно в этот момент машина резко рванулась в сторону Итальянца. Он успел только осознать, что все вокруг на мгновение осветилось ярчайшим светом, затем что-то ударило его по коленям, по голове, после чего он своим собственным лицом разбил этот ослепительно яркий источник света и отлетел в сугроб. Затем рычание снегохода стало быстро удаляться, а сознание Альберта Ростоцкого, наемного убийцы по кличке Итальянец, столь же стремительно начало покидать его истерзанное тело.


Он пришел в себя лишь через сорок минут. Голова гудела, словно колокол, изрезанное и разбитое лицо было покрыто толстой коркой замерзшей крови, а ноги отказывались слушаться. Испытывая страшную боль во всем теле, Альберт все-таки поднялся, ощупал голову и обнаружил, что он без шапки. Уши, похоже, были безнадежно обморожены, а сотрясение мозга не вызывало ни малейших сомнений.
Еще что-то с коленями, но это потом. Сейчас главное дойти. Ростоцкий с ненавистью подумал о предстоящих ему пяти километрах бездорожья. Вокруг было тихо, в злополучном доме горело всего лишь одно окно.
Шапка обнаружилась в трех метрах левее, в колее, оставленной снегоходом, и из нее был выдран огромный кусок меха. Убийца натянул изувеченный головной убор на голову и, тяжело ступая на обе ноги и постанывая, пошел через лес.
"Зачем он это сделал? -- с трудом размышлял Альберт. -- Неужели заметил меня? Тогда почему оставил лежать, не разобравшись, кто я такой? А, черт, даже думать больно!"
Снег скрипел под ногами позднего путешественника.
В кармане его телогрейки лежали четыре раздавленных всмятку картофелины в полиэтиленовом мешочке, аккуратно завернутом в чистую тряпочку.

[rеdman]

МАЗЬ ВИШНЕВСКОГО


Утром следующего дня Федор почувствовал некоторую разбитость организма. Болело, в основном, в области крестца и поясницы.
"Перекатался вчера", -- решил Сивцов.
Перекатавшийся кое-как умылся, причесался и решил сходить позавтракать. Когда он спустился вниз, в холле уже сидели Турист, Кислый и Чибис.
-- О, Быня проснулся! -- обрадовался Турист. -- Садись, Кислый суп сварил.
Федор благодарно придвинул к себе наполненную до краев тарелку. Съев пару ложек, он отставил суп в сторону и недоуменно осмотрел собравшихся.
-- Ну, че? -- с интересом спросил Турист. -- Говно?
Сивцов неуверенно кивнул и потянулся налить себе чаю.
-- Оп-па! -- радостно хлопнул в ладоши Чибис, глядя на поникшего Кислого. -- Уговор дороже денег! Гони сто баксов.
Проигравший неохотно пошел за деньгами.
-- Чего это вы? -- удивился Федор. -- Поспорили, что ли?
-- Ага, -- подтвердил Турист. -- Кислый сегодня с самого утра хвалился, что он умотаться какой кулинар. Суп вот сварил, мы попробовали с Чибисом и чуть не гикнулись оба. А этот подумал, что мы специально, ему назло выделываемся. Сейчас, говорит, первый, кто выйдет, целую тарелку съест, да еще и добавки попросит! Ну, мы и поспорили на сто баксов. А тут ты вышел.
-- Предупреждать надо, -- буркнул Сивцов. -- Что это было?
-- Французская кухня, -- торжественно признался Чибис. -- Луковая похлебка. Ведро лука на головку воды. Ой, то есть наоборот, -- захохотал он.
-- А чем тогда завтракать? -- растерялся Федор. -- Есть-то охота.
-- Мы бутерброды с маслом жрали, -- показал на стол Турист. -- Больше все равно ничего нет.
Пока Сивцов готовил себе бутерброды, к столу вышел заспанный Гиббон.
-- Кто мою палку видел? -- спросил он, дохромав до стула. -- Чего-то я ее все утро найти не могу.
-- Последний раз я ее видел, когда ты танцевал вчера, -- вспомнил, наморщив лоб, Чибис. -- Крутил ей над башкой, как сумасшедший. Чуть меня не пришиб. А потом, вроде бы, без палки уже ходил, и не хромал даже. Раскрутил, наверное, да и закинул куда-нибудь.
-- Зачем она тебе? -- удивился, в свою очередь, Турист. -- Пойдешь сегодня санки искать, там и вырежешь себе новый костыль.
-- Чего это я санки искать должен? -- возмутился Гиббон.
-- А я откуда знаю, зачем ты вчера вызвался? -- пожал плечами Турист. -- Найду, говоришь, санки с утра, да и прокачусь, как человек, проигравший квалификацию. Не знаю, кто тебя за язык тянул, но слышали все присутствовавшие на вечеринке. Так что завтракай, одевайся и -- вперед!
-- Че, правда? -- поразился Гиббон. -- Я так говорил?
Жестокосердные сотрапезники дружно покивали головами. В этот момент вернулся Кислый и мрачно отдал Чибису стодолларовую купюру.
-- О! -- обрадовался Турист. -- Один уже за свои слова ответил.
-- Да вы чего, братва? -- побледнел Гиббон. -- Я же сейчас даже по лестнице кое-как спустился. Какие мне катания?
-- Ладно, -- смилостивился Чибис. -- На первый раз прощаем. При условии, что съешь тарелку супа. Кислый готовил.
Гиббон с готовностью пододвинул к себе отставленную Федором тарелку и принялся рьяно поглощать "луковую похлебку", изредка бросая на Кислого полные ненависти взгляды.
-- Классно вчера повеселились, -- удовлетворенно вздохнул Сивцов, доедая последний бутерброд с маслом. -- От души.
-- Особенно Грабля, -- расстроился Кислый.
-- А что с ним? -- заинтересовался Федор.
-- Да у него вся рука опухла, -- объяснил Турист. -- Помнишь, он обжегся вчера? Ну вот, сейчас еще сильней болеет, чем раньше. Чего-то не везет ему с ожогами.
-- Надо его лечить, -- подал идею Сивцов. -- А то помрет еще. Тогда хоронить надо, -- добавил он, подумав.
-- Их лечить-то уже нечем, -- вздохнул Турист. -- Кончается все.
-- А я сейчас все равно за продуктами поеду, -- сказал Чибис. -- Заодно и в аптеку могу заскочить, по пути. Я только не знаю, чего им купить.
-- Гиббону, наверное, мазь Вишневского надо, -- со знающим видом заявил Сивцов. -- Раз у него колено. А Грабле -- что-нибудь от ожогов. И жаропонижающее с общеукрепляющим.
Все с благоговейным трепетом посмотрели на обладателя столь обширных фармацевтических познаний. Федор, нахватавшийся названий всех вышеперечисленных препаратов по большей части от Амины, приосанился.
-- Так ты, может, со мной съездишь? -- осторожно спросил Чибис. -- Я этого всего в жизни не запомню.
-- Ты чего, обалдел? -- удивился Турист. -- Мы же с Быней в розыске!
-- А если Грабля умрет? -- со слезой в голосе спросил Кислый. -- Ты к нему, что ли, на могилку ходить будешь? И к Мальборо?
Турист стушевался. Было опасно отпускать Быню в населенный пункт вопреки наказу Трофима -- а ну как исчезнет? Тогда за свою жизнь Турист не дал бы и ломаного гроша. С другой стороны, бежать Быне вроде бы незачем, да и в самом деле -- вдруг кто-нибудь из больных загнется? Тогда всю оставшуюся жизнь придется терпеть косые взгляды братвы. Вот ведь вилы какие на ровном месте образовались! И так неладно, и этак нехорошо.
-- Я могу переодеться, -- подкинул идею засидевшийся взаперти Сивцов. Ему очень хотелось хоть на полчаса оказаться в цивилизованном мире. -- Тогда меня никто не узнает.
-- Ладно, -- решился, наконец, Турист. -- Только мы тебя сами оденем. Со стороны виднее, что маскировать, а что так оставить.
На том и порешили.
Чибис пошел греть автомобиль, а Федору стали подыскивать приличествующие для находящегося в федеральном розыске вещи понеприметней. В результате Сивцова облачили в длинное пальто зеленого цвета, оказавшееся примерно на два размера больше требуемого, а также в желтую широкополую шляпу, которая в свое время наверняка подошла бы Клинту Иствуду в качестве реквизита для очередного вестерна. Шея маскируемого была обмотана красивым кашемировым кашне малинового цвета, причем пара последних витков прикрывала нижнюю часть лица особо опасного преступника. Прежними оставались только глаза, удивленно взирающие на отражавшуюся в зеркале нелепую фигуру.
-- По глазам могут узнать, -- вынес свой вердикт Гиббон и, отчаянно хромая, быстро куда-то удалился.
Через минуту калека вернулся и торжественно нацепил на Сивцова "кислотные" молодежные очки со стеклами невероятного синего оттенка. Все восхищенно зацокали языками.
-- Ты, Быня, прям как на какую-нибудь "пати" собрался! -- оценил наряд Кислый. -- Вечеринка, блин, у Децла дома. Кайф!
-- Ага, -- не очень уверенно произнес Турист. -- Еще бы в Пелыме "пати" каждый день проходили... Желательно в районе аптеки.
-- Да, -- почесал в затылке Гиббон. -- Узнать-то тебя, конечно, хрен узнают. А вот в ментовку вполне загрести могут. Для выяснения, так сказать, личности...
-- Подрывающей моральные устои мирного населения, -- продолжил Турист. -- Вряд ли тут принято в таком виде по улицам расхаживать.
-- Да ладно, -- отмахнулся от малодушных высказываний Федор. -- Нормальный костюм. Тем более, что мне и надо-то всего -- в аптеку заскочить и обратно. Не дежурит же в аптеке милиция, зачем им это нужно?
-- Может, и не дежурит, -- не очень уверенно согласился Турист. -- Но ты все равно, Быня, постарайся особо не светиться. Только туда и обратно, пулей. Хорошо?
-- Кого ты учишь? -- презрительно оттопырил нижнюю губу Сивцов. -- Все будет в лучшем виде. Привезем вам и еды, и лекарств.
-- Мне спроси тоже что-нибудь, -- робко попросил Кислый. -- Чтоб быстрей проходило.
-- А что у тебя? -- поинтересовался Федор.
-- Как это? -- растерялся Кислый. -- У меня ж все лицо синее...
-- А, -- протянул Сивцов понимающе. -- Хорошо. Если не забуду.
В этот момент заглянул Чибис и сказал, что можно ехать.
-- Голос тоже можешь изменить, -- посоветовал вслед уходящему Федору Турист. -- Когда с аптекаршей будешь разговаривать.
-- Ладно, -- тут же ответил Сивцов измененным голосом. -- Сам знаю...


Федору хотелось петь, настолько приятно оказалось ехать в большой и теплой машине сквозь зимний лес. На улице светило солнце, в салоне джипа играла музыка, и все было просто отлично. Правда, песни были по большей части блатные и совершенно непонятные, но, тем не менее, Сивцов вовсю подпевал Чибису, который знал, казалось, все звучавшие композиции наизусть. Уже перед самым выездом на совхозную дорогу из-под самых колес автомобиля шарахнулись в сторону два человека.
-- Твою мать! -- выругался Чибис, резко выворачивая в сторону руль, но, не снижая, тем не менее, скорости. -- Колхознички хреновы! Так и норовят под колеса прыгнуть!
Федор хотел заметить, что можно было бы ехать и потише, особенно по такой извилистой лесной дороге, но вдруг, вспомнив лицо одного из отпрыгнувших в сторону "колхозничков", похолодел. Это было лицо капитана, проверявшего сивцовские документы сразу после того, как его поймали в квартире соседа.
"Капитан Попович! -- вспомнил, наконец, Федор фамилию милиционера. -- И второй тоже там был. Только он не представлялся. Но что они тут делают? Неужели смогли меня найти? Но как? Я даже сам не знаю, где нахожусь. Если только Амина им помогла. Или они просто приехали сюда к кому-нибудь в гости, в отпуск, например. Да. Наверное, так оно и есть".
Успокоив себя таким образом, Сивцов через пять минут уже забыл о происшествии, поскольку за окном стали проплывать первые дома, и Федор полностью посвятил себя созерцанию успевшей стать для него непривычной картины.
Притормозив на одном из перекрестков, Чибис показал рукой на угловое здание:
-- Вот аптека. Ты пока купи что надо, а я до продуктового сгоняю, -- он махнул рукой дальше по направлению дороги. -- Это метров двести отсюда будет. Как купишь, жди меня здесь, на перекрестке. Да, чуть не забыл, держи деньги. Бери все только самое лучшее, не жалей для братвы, -- Чибис протянул пассажиру толстую пачку денег.
Когда Федор остался на перекрестке один, он автоматически бросил взгляд на банковскую упаковку и на мгновение онемел. Пачка целиком состояла из тысячерублевок.
"Какие лучшие лекарства? -- пораженно подумал Сивцов. -- На эти деньги можно всю аптеку купить".
Заметив, что вокруг него, привлеченные необычным нарядом, начинают собираться окрестные мальчишки, уже разевающие рты от любопытства, Федор стремительно вошел в аптеку.
-- Ой, -- сказала молоденькая провизорша, едва увидев ввалившегося в помещение странно одетого мужчину в синих очках для слепых. Ее рука метнулась было к тревожной кнопке, но тут же осторожно вернулась на место.
"Явно больной человек пришел за помощью, -- укорила себя девушка, -- а ты сразу же наряд милиции вызывать. Стыдно".
-- Здравствуйте, -- вежливо сказала она. -- Вам нужны глазные капли?
-- Почему вы так решили? -- страшно просипел вошедший каким-то ненатуральным голосом, оттягивая при этом вниз закрывающий пол-лица широкий шарф.
-- Но ведь у вас, наверное, болят глаза? -- испуганно уточнила аптекарша. -- Иначе зачем вы носите зимой затемненные очки?
-- А, это, -- с досадой сказал Федор, дотронувшись до оправы рукой. -- Нет, глаза у меня не болят. Тем более, что очки не затемненные, а синие, не видите разве? Просто я ходил на "пати", а сейчас еду домой. Поэтому мне срочно нужна мазь Вишневского. Надеюсь, она у вас есть?
-- Двадцать девять рублей, -- прошептала девушка, сраженная таким количеством обрушившейся на нее разнообразной информации. -- Будете брать?
-- Буду, -- подтвердил Сивцов. -- Упаковок восемь.
-- Зачем вам столько? -- удивилась аптекарша.
-- Надо, -- отрезал Федор. -- Колено болит. И от ожогов бы что-нибудь.
-- Есть очень хороший немецкий аэрозоль, но он, к сожалению, дорогой...
-- Давайте, -- перебил покупатель. -- Десять баллонов.
-- Но они довольно большие, -- осторожно сказала девушка. -- Одного-двух баллончиков будет вполне достаточно...
-- Ожог очень большой, -- доверительно склонившись к кассе, пояснил Сивцов. -- Во всю спину. И рука тоже.
Аптекарша с ужасом взглянула на обожженного посетителя с больным коленом и быстро пробила необходимую сумму.
-- Все? -- с надеждой спросила она.
-- Нет, -- не оставил ее в покое странный человек. -- Еще что-нибудь от высокой температуры и так... Общеукрепляющее.
-- У нас большой выбор таких препаратов, вот, смотрите. Здесь -- витамины, есть бальзамы на разных травах... А из жаропонижающего вот... Тоже много всего. Самое простое -- парацетамол.
-- Давайте которое самое лучшее, -- не согласился Федор. -- И побольше. В ваш пакетик.
В результате серии несложных операций по выбору и упаковке самых дорогих пилюль и таблеток Сивцов стал обладателем целого мешка разнообразных медикаментов.
-- А от сломанных ребер есть какое-нибудь средство? -- спросил он, внезапно вспомнив про Мальборо.
-- Это вам в больницу надо, -- испуганно посоветовала аптекарша. -- В травматологию.
-- Понятно, -- протянул Федор, собираясь расплатиться, но тут снова вспомнил, на этот раз про Кислого: -- А от синяка во все лицо?
-- Свинцовая примочка, -- пробормотала девушка, пытаясь разглядеть лицо необычного посетителя.
-- Давайте, -- разрешил Сивцов. -- И посчитайте все вместе.
Через полминуты все выбранное фармацевтическое великолепие было скрупулезно посчитано.
-- Четыре тысячи триста восемьдесят два рубля двадцать копеек, -- удивились из-за окошечка такой неожиданной сумме.
Федор небрежно отслюнил от пачки пять бумажек.
-- Ой, у меня, наверное, сдачи не будет, -- испугалась аптекарша. -- Рано еще, денег в кассе мало. Сейчас посмотрю.
Она выдвинула ящик из-под кассового аппарата и стала считать наличность. Через минуту виновато подняла взгляд на покупателя:
-- Ста с небольшим рублей не хватает. Может, возьмете еще что-нибудь?
-- Давайте, -- махнул рукой Сивцов.
-- А вам без разницы, что брать? -- с надеждой спросила девушка.
-- Абсолютно, -- подтвердил Сивцов.
-- Возьмите тогда большую коробку презервативов, -- обрадовалась аптекарша. -- И у нас с вами как раз очень хорошо все получится!
-- В каком смысле? -- поинтересовался подлый гражданин в зеленом пальто.
-- В смысле сдачи, -- покраснела девушка.
-- Заверните, -- смилостивился Федор.
Когда посетитель уже взялся за ручку двери, собираясь выйти, аптекарша не выдержала:
-- Скажите, -- смущаясь, спросила она. -- А что такое это ваше "пати"? С которого вы едете?
-- Это такая специальная вечеринка в ночном клубе, -- охотно пояснил Сивцов. -- Обычно тематическая.
С этими непонятными словами человек в пальто покинул помещение аптеки, оставив юную провизоршу один на один с тяжелыми думами: какой такой ночной клуб работает в Пелыме в самый разгар рабочего дня, и что это за тематическая вечеринка, на которую надо так странно одеваться, а после нее скупать оптом лекарства от страшных ожогов, переломов и синяков во все лицо?
Федор тем временем вышел на крыльцо и обнаружил, что около входа его продолжают поджидать любопытные дети младшего школьного возраста. Причем их стало заметно больше, чем до посещения аптеки.
-- Вот он! -- раздался звонкий голосок. -- Я же вам говорил! Майкл Джексон! И шарфом замотан, потому что у него носа нет!
Сивцов заволновался. Чибиса не было.
-- Человек-паук, человек-паук! -- выдвинули новую версию с другой стороны тротуара. -- Это же Спайдермен, только он замаскировался!
Замаскированный человек-паук с тревогой посмотрел на часы.
-- Это Морфеус из "Матрицы", -- произнес серьезный карапуз, не по-детски пристально рассматривающий Федора. -- Видите, какое у него пальто? А если снять шапку, он должен быть под ней лысым.
Мимо волнующегося Сивцова просвистел снежок, видимо, имевший целью сбить с загадочного незнакомца шляпу. Федор воровато огляделся по сторонам и на несколько секунд быстро приподнял головной убор, давая всем детям возможность убедиться в наличии у него шевелюры. Ребятня издала дружный разочарованный вздох. В этот момент из-за угла показался джип Чибиса. Сивцов рванул ему наперерез и едва ли не на ходу вскочил в машину. "Land Cruiser" выпустил синее облачко дыма и скрылся вдали, породив среди младшей части местного населения очередную красочную легенду о странном человеке в зеленом пальто, желтой шляпе и синих очках.


Приобретения Федора рассматривали все вместе, с трудом разбирая сложные инструкции.
-- Во, -- хвастался Чибис. -- Чего бы мы без Быни делали? А так -- раз, раз! Я в магазин, он в аптеку. Вон сколько мазей всяких! Хоть весь намажься, все равно останется!
Гиббон, высунув кончик языка, уже опробовал мазь Вишневского на своем распухшем колене. В холле резко запахло больницей.
-- Ну ты, увечный, -- возмутился Турист. -- Иди у себя в комнате воняй!
-- Нормально пахнет, -- огрызнулся Гиббон. -- Дёгтем.
-- Фигёгтем! -- ловко срифмовал Турист. -- Здесь у нас не завод машинных масел. Мы здесь, между прочим, кушаем.
-- А это чего? -- удивился Кислый, доставая упаковку с витаминами.
-- Общеукрепляющее средство, -- важно объяснил ему Сивцов. -- Я для тебя, кстати, еще свинцовую примочку купил.
-- Кастет что ли? -- не понял Кислый. -- Свинчатку? А зачем мне?
-- Свинцовая примочка -- это от синяков, балда! -- дал ему подзатыльник более просвещенный в таких делах Чибис. -- Чтобы морда твоя ужасная рассосалась.
-- А, -- протянул обладатель "морды". -- Спасибо, Быня. Не забыл, значит...
-- Как я мог, -- потупился Федор. -- Всю дорогу помнил.
В этот момент Турист достал из пакета большую коробку презервативов.
-- О! -- восхитился он. -- А это Мальборе в подарок! Раз для него никаких лекарств в аптеке не нашлось...
-- Ага, -- подтвердил Гиббон. -- Он там лежит и прямо весь мечтает о таком подарке. Лучше бы яду ему купили. Крысиного.
-- Ну почему? -- не согласился с Гиббоном Кислый. -- Он посмотрит на наш подарок, и ему снова жить захочется. Глядишь, и поправится еще...
-- Это кого вы собрались лечить столь радикальными психотерапевтическими методами? -- раздался сзади насмешливый голос. -- Если Мальборо, то он может и не выдержать очередного издевательства.
Все присутствующие, как по команде, обернулись.
На лестнице стояла Регина в умопомрачительном облегающем платье, подчеркивающем все достоинства ее великолепной фигуры. По помещению пронесся общий тихий вздох.
-- Федор, -- ласкающим слух голосом произнесла Рига, -- вы не поможете мне передвинуть письменный стол?
В наступившей гробовой тишине с грохотом ударилась об пол баночка с мазью Вишневского, вывалившаяся из внезапно ослабевших рук Гиббона.