Веневитиново, усадьба Кряжовых. Посёлок Маклок.

[Витя]

Сообщение от Boriskin

Витя, На первом фото - день Нептуна, проходил в июле (может его называли большими играми, но такого не помню).

Да, были большие - взрослые, малые - детские. Проходили каждый поток, потоки были по 24 дня. Днем Нептуна тогда уже не называли, может было такое название раньше.

[Boriskin]

Витя, да, потоки были по 24 дня, Веневитиново до отказа зибивалось только в июле и августе. Июнь - время сессии и в лагере тогда в основном были студенты-практиканты. Так что игры были только в июле и августе. В августе студентов-практикантов уже не было, да и не всегда можно было купаться, а взрослые игры всегда были связаны с водой. Основным их действием был морской бой, как тогда шутили - единственная возможность для студентов потопить преподавателей. Три человека от каждой из команд должны были потопить лодку противника. Двое лили воду из реки ведрами в лодку противника, а один с веслом, сидя на носу, управлял лодкой. Лодки как правило двигались вперед кормой.
Для нас, тогда подростков, еще устраивали чемпионат Веневитиново по настольному теннису и шахматам.

[Boriskin]

Витя, а точно 1980 год? В 1980 г. таких катамаранов, как на этом фото http://bvf.ru/forum/attachment.php?a...7&d=1429355277 уже не было. В лучшем случае они лежали у хоздвора.

[Витя]

Boriskin, так сказал владелец фото. Еще в этой пачке одна подписана 1979 год.
Потом возьму и выложу другие.

[Boriskin]

К вопросу об именах. В свое время выкладывал воспоминания Георгия Ивановича Ермолаева http://bvf.ru/forum/showpost.php?p=2...postcount=1387 и http://bvf.ru/forum/showpost.php?p=2...postcount=1388. Думаю, что они должны быть и здесь. Георгий Иванович кроме всего прочего примерно до 1984 г. был руководителем практики студентов-биологов на биостанции ВГУ на Веневитиново.

[Витя]

Малые Олимпийские игры 1980 г.

[Витя]

Сообщение от Boriskin

Говоря о Веневитиново, думаю уместно вспомнить Филимонова Александра Ивановича - начальника БО ВГУ и его овчарку Топа, о котором в свое время, в конце 70-х в Комсомолке написал В. Песков. В частности о том, как Топ собирал сначала пустые, а потом и полные бутылки от рыбаков в округе Веневитинова. Александр Иванович был без рук и я сам был свидетелем как собака его защищала в ответ только на повышенный голос. При этом ребятня возле столовой постоянно на нем (Топе) буквально висела и он терпел.
Кстати тогда, в конце 70-х в столовой регулярно вывешивалась настенная фотогазета. Те фото, которые представлены в разделе - с детских олимпийских игр. А ведь были еще и дни Нептуна. Неужели фоток не осталось?

Александр Иванович - июль 1979 и фотогазета 1980

[Boriskin]

А вот подписано как День Нептуна. Фото Аллы Портяной, тогда студентки биолого-почвенного факультета ВГУ, проходившей практику на биостанции Веневитиново в 1981-1982 гг.

[vik 01]

Коммуна, 24 сентября 1972 года.

[Евгенийh]

Адамов Юрий Александрович, доцент из Йошкар-Олы, жил в те дни в Маклоке. Я попросил его вспомнить о жизни военнопленных в его поселке под Воронежем. Он передал мне свои воспоминания:
- Как только Воронеж освободили от немцев, мы возвратились из эвакуации домой. Дедушка запряг в повозку нашу корову-кормилицу Малютку, посадил нас с братом на узлы и поехали мы из Студенок на Маклок. Взрослые шли пешком.
До эвакуации лес на Маклоке был заполнен солдатами, автомашинами, танками, теперь их не было… А в поселке появились новые поселенцы — военнопленные немецкой армии, разгромленной под Воронежем и взвод охраны из стариков-военнослужащих, вооруженных трехлинейными винтовками системы «Мосина».
Пленных, около полусотни, поселили в бывшем винном, дореволюционном складе — огромной землянке над крутым берегом сухого русла, когда-то глубокой реки. Охрана жила в квартирах местных жителей.
Пленными были представители разных национальностей: немцы, венгры-мадьяры, румыны. Различали их по цвету шинелей. Немцы одевали мышиного цвета, мадьяры — зеленого, остальные выветрились из памяти.
Утром подъезжал «Студебеккер», половина военнопленных отправлялась на расчистку завалов г. Воронежа. В разговорах они упоминали Чернавский мост. Работали ли они в центре города, затрудняюсь сказать.
Оставшиеся валили лес, пилили, вывозили (трелевали) на своих бывших, а теперь трофейных лошадях-тяжеловозах, с обрезанными по самую маковку хвостами, к дороге складывали в штабеля, замеряли и подсчитывали сделанное, потом грузили на автомашины «ЗиС-5», полуторки, лесхозные подводы и отправляли в Воронеж.
Основательно вырубили лес на «Кусте». Это особое место. Лес рос на озере, на зыбкой почве из отмерших растений. При сильном ветре лес раскачивался, мрачно шумел, деревья падали, выставляя вывернутые корни, облепленные травой, илом. Почва ходила ходуном, прогибалась. Внизу была бездна, заполненная илом, глубиной в несколько метров. На месте корней упавшего дерева возникали воронки. Даже лютые морозы не могли заковать воду, укрытою мхом, болотною травою. Росла здесь северная ягода клюква. Открытые, или припорошенные снегом водяные «окна» курились белесым паром.
Бревна к дороге отсюда выносили на руках. Это место местные жители именовали «Кустом». Работа здесь была не по силам женщинам — лесорубам и подросткам; здоровые мужики — военнопленные, после каждого выхода к дороге, устраивали перерывы для отдыха.
Особого снаряжения и одежды не было. Пила, топор, несколько деревянных кольев (ваг), да лошади — вот и вся механизация. Одевались с головы до ног в живописное тряпье. Тяжело было весной, тогда месили ногами «снежную кашу», пропитанную водой. Летом отсыпали насыпь ж.д. полотна под вторую колею на станции Шуберское. Раньше здесь была однопутка. Песок возили на тележках.
Жили они довольно вольготно — охрана была символической. В лесу, во время работы, их охранял часовой. На нас, мальчишек, одетых бог знает во что, скроенного и перешитого из нашего и трофейного обмундирования, пленные не обращали ни малейшего внимания. Среди них мы искали переодетого Гитлера.
Больше всего нас возмущал часовой. Мы сетовали на его беспечность. Сидит древний усач и смолит одну за другой цигарки, а пленные без надлежащего присмотра. Пытались тактично намекнуть, а тот только отмахивался: «Не убегут. Они всем своим богам молятся, чтобы вновь на фронт не попасть. Навоевались».
После работы пленные преображались: чистились, мылись, брились и свободно ходили по поселку, воз-вращаясь к определенному времени. Любили бывать на конюшне, где стояли их лошади, беседовать со стариками. Заходили в квартиры, поднимали руки вверх и выкрикивали: «Гитлер капут!» Показывали письма и фотографии из дома, вполне возможно, полученные до пленения, с кудрявыми ангелочками «киндер» и «фрау». А потом просили: «Матка: курку, яйку, млеко».
И добрейшие русские «матки», потерявшие мужей, сыновей, богатые выводком детей, и те, которым от роду было чуть больше двадцати, а они уже солдатки, отрывали от себя и детей последнее молоко, куриные яйца, картошку. Рассуждали при этом: «Может, и мой в плену, глядишь, и его пожалеют».
Возможно, от такой жалости вскоре родился белобрысый мальчик. Бабы судачили, что малый как две капли воды — вылитый папа, пленный чех, высокий, красивый, сносно говорящий по-русски.
Вдовушку, перемыв немного косточки, перестали осуждать, а скорее завидовали — будет опора в одинокой старости.
Это были здоровые, мордатые и упитанные мужики, а на вопросы стариков о специальности в армии, как один утверждали, что служили в обозе. Старики ехидно улыбались: «А кто же в Воронеже воевал?»
С точки зрения жителей, по сравнению с нами, пленные жили прекрасно: обеспечены всем необходимым — хлебом, крупой, жирами и прочим, остались живы и пусть позже, но вернутся к семьям.
У большинства наших таких перспектив не было.
Видимо, были и другие источники подпитки. Наш друг и проныра Петька Хрипунов жил невдалеке от пленных. Он снабжал их чудесным турецким табаком, который разводил его дед, сушил, резал, а Петька воровал.
По этой причине он был своим человеком у пленных. В награду, и в качестве поощрения, они угощали его диковинками, а Петька приносил нам для пробы, конечно, позволялось только лизнуть.
К примеру, американская тушенка. С ней мы были знакомы — наши танкисты угощали. Стоило потянуть за ленточку и открывалась крышка, а там умопомрачение от вкуса и запаха. Невидалью были: сушеная картошка, хлеб — какой-то особой выпечки и вкуса, сахар, порезанный на ровные кусочки. Но сразил всех Петька солью. Была она тончайшего помола, как пыль. А мы-то считали, что соль — огромная глыба, которую дают лизать лошадям, когда пригоняют очередную партию из степей и временно размещают в конюшнях. Наши дедушки откалывали куски для домашнего обихода.
Мы слюнявили пальцы, тыкали по очереди в солонку, облизывали — соль казалась слаще сахара, и все восхищались Петькой.
Пакостей, открытой ненависти к жителям со стороны пленных, не наблюдали. Правда, был случай, когда одного из них поймали в погребе, где были сосредоточены зимние припасы. Вызвали охрану и старшего пленного. Он обещал досконально разобраться.
В другой раз из сарая увели корову. В поиски включились жители, в том числе и часть пленных. В песке следы прослеживались до станции Шуберское, примерно шесть километров, потом исчезли, будто корова перелетела через железную дорогу.
Так и не выяснили, кто увел: то ли пленные, то ли наши удальцы. После возвращения с поисков автора этих строк и его брата мать отлупила огромной дубиной, так как возвратились пинкертоны далеко заполночь.
Как кажется, единства между пленными не было. Деды допытывались о причинах их разгрома под Воронежем. Объяснения были противоречивые. Немцы обвиняли союзников: итальянцев-макаронников, чересчур гордых венгров-мадьяр, кукурузников-мамалыжников румын, предателей чехов, которые не хотели воевать. Другая сторона указывала на чванство, спесь и безжалостность немцев, не жалевших союзников, посылающих их в самые гибельные места.
Разговоры велись на смеси тарабарского языка, жестикулировали руками, ногами, гримасничали. Мне кажется, что все понимали друг друга: многие деды воевали еще в первую мировую войну.
Победу ждали с нетерпением, а пришла она неожидан-но. Майским утром, на взмыленной лошади, прискакал из Сомово директор лесхоза Павлось А.О. Ударил исступленно по отрезку рельсы на телеграфном столбе у школы. Бежали и стар и мал. Арсентий Осипович по железнодорожным костылям, вбитыми в столб, поднялся повыше, снял фуражку, а она была такого же покроя как и у т. Сталина, бросил ее над толпой и крикнул: «Победа! Ура!» Столб покачнулся и завис на проводах. Принесли лестницу и сняли директора. Естественно все работы были отменены. Появилась гармошка, старики достали заветные бутылочки, запрятанные для этого случая. Раздались песни. Давно тако-го не было. Удивительным было и то, что нашу Победу радостно восприняли и пленные, а может, нам это казалось. Они тоже были среди сельчан, улыбались, жали руки старикам, женщинам и, даже нам, мальчишкам, будто мы внесли значительный вклад в победу и восклицали: «О, Рус карош! Комрад карош! Гитлер ка-пут!» Угощали их деды самогонкой, рассуждая при этом: «Не сами пошли, заставили. Их тоже дома зажда-лись». Пленные пробыли на Маклоке после Победы еще года три».

[Евгенийh]

Маклок 1925год.

[Евгенийh]

Картина Василенко Н. Б. Весна в Маклоке. Кстати это озеро полностью пересохло.