Шансон. Лирика

[Romantik]

здесь делимся самым любимым...

Боль

Слова: А. Дюмин
Музыка: А. Дюмин
Исп.: Александр Дюмин
Снова нарды, снова карты,
Снова "шмен", "бура" и "рамс".
"Щипачи" устроят "макли" –
Будет "кипиш" и для нас.

Снова нарды, снова карты,
Снова "шмен", "бура" и "рамс".
"Щипачи" устроят "макли" –
Будет "кипиш" и для нас.

Снова мёрзлые подвалы,
Снова крепят кумовья.
А мы прорвёмся, не споткнемся,
Дай Бог терпенья нам, братва.

Опустилась ночь и кричит сверчок,
Слышен лай собак, слышу стук сапог-
Это "мусорок" - дядя "вертухай"
Всё глядит волчок, у какая тварь.

Не даёт вздохнуть, не даёт курнуть,
Чифирку хапнуть, "стосом" крутануть,
Что же за режим? Гадом буду я!
Что же мы молчим, отрицалова?

Поезд застучал и «Столыпин» сник
Поволок этап через материк.
Впереди Урал, впереди тайга,
Через болота к чёрту на рога.

Не давали есть, не давали пить,
Не давали всё и по-волчьи выть,
Говорят - "крепись, будешь духом сыт".
Я же не могу, больно за страну.

Сахалин седой на костях лежит,
Беломорканал весь в крови бурлит,
Вьюжный Соликамск - всесоюзный БУР,
Сколько ты людей, скольких ты согнул.

Но назло ментам, сукам стукачам,
Мы придём домой в край родимый свой.
Ждут нас пацаны, нас ведь ждут дела
И святой общак пополнять пора.

Милая моя, взял бы я тебя,
Показал родной край таёжный свой.
Где весь год зима, всюду лагеря,
Слышен волчий вой и бурчит конвой.

Что я говорю?! Ты прости меня!
Ну, зачем тебе вьюжные края.
Ты живешь в Москве, у тебя всё есть,
Я же не могу, больно за братву...

[AIM-9M]

Весна опять пришла
И лучики тепла
Доверчиво глядят в мое окно.
Тоска оставит грудь
И в душу влезет грусть,
По памяти пойдет со мной.

Пойдет разворошит,
И снова согрешит
С той девушкой
Что так давно любил.
С той девушкой ушла,
С той девочкой пришла,
Забыть ее не хватит сил.

Так за окном зека
Проталина тонка,
И все ж столь недолга
Моя весна.

я радуюсь что здесь,
Хоть это там, но есть,
Как мне твоя любовь нужна...

[Romantik]

AIM-9M, респект!
Михаил Круг – Не спалила, любила
Леха Чих, фармазон, подогнал фуфеля
Скрасить вечер за стирами в очко.
Она круто вошла: ножки, груди а-ля,
Я б всю жизнь с ней сидел в одиночке.
Веня лепень одел и расплавился весь,
Пальцы веером: “Здрасьте, гражданка.
Вам, наверное, еще не сказали, что здесь
Сейф лохматый ваш вскроют, как в банке?”

Он довольный собой, подкатил на контакт.
Он по сейфам - ученая степень,
А она, плюнув на пол, ему просто так,
Вынув ствол, продырявила лепень.
Всем сказала: “Сидеть!” Мы уважили ствол,
А она, как ни в чем не бывало,
Свою шляпку-каре положила на стол.
Из декольте маляву достала.

Веню жалко, хорошим он кольщиком был!
Не по воле красючке простили:
Пулю в ствол ей действительный вор зарядил
И писал, чтоб ее полюбили.
“Слышь, с такого начала не делают дел.
Ты же с виду не катишь по масти.
Леха Чих прохоря через край насадил,
А тебе дырку сделать, как “здрасьте”.

Завтра авторитет просит в гости в Москву,
Есть дела, да малина подсела.
С ихней квалификацией только в тюрьму,
А тверским, мол, не в кипише дело.
Надо людям помочь, собрались на гастроль.
Взяли вместе с мешками карету,
А делить стали филки, заныла мозоль.
Я за Веню был с авторитетом:

“Я всю долю свою оставляю в общаг.
Мне не надо ни много, ни мало.
Дай красючку свою, попахать с ней ништяк.
Ту, что Веню в Твери рассчитала”.
Вор достал портсигар, папироски скомкал.
Он слегка приподнялся с трамвая
И сквозь зубы с такою тоскою сказал:
"Забирай, я тверских уважаю"

"Как зовут-то тебя?" - я спросил у нее.
“Милка”. – “Нежное девичье тело,
Разряжайся, сегодня ты будешь моё,
Чтобы не было здесь беспредела".
Вор, как видно, ее больше жизни любил,
Только чувства не выдал, поднялся.
И, не глядя, в нее барабан разрядил,
Начал что-то толкать, но сдержался.

А в тверском ГПУ молодой оперок
Шил дела с пролетарским размахом.
На столе у него я прочел некролог
И кольнуло в груди под рубахой:
"Была зверски застрелена бандой в Москве
На задании Савина Мила".
На ментов ведь работала - дым в голове,
А вора не спалила, любила.

[Суслик]

Мой отец
Слова: О. Митяев
Музыка: О. Митяев
Исп.: Олег Митяев


Мой отец алкоголиком не был,
Хоть и выпить считал – не грешно.
Хорошо было с водкой. И с хлебом
Не всегда было так хорошо.
Тридцать лет профсоюзных событий,
Ни прогулов, ни громких побед,
Восемь грамот, привод в вытрезвитель
И награда за выслугу лет.

Люди будущего – на фронтонах ДК…
Да задумчивый стих Окуджавы…
И, как цены, волненья снижались тогда
За прекрасные «завтра» державы.

Очень рано отца хоронили…
Очень много, казалось ему,
Мы неправды тогда говорили,
Да всё думал – видней наверху.
Верил Сталину, верил Хрущёву,
Верил, верил, работал и пил…
И, быть может, пожил он ещё бы,
Если б он алкоголиком был.

А с фронтонов ДК, как и прежде, глядят
Те слепые красивые лица.
И всё так же, как прежде, лет тридцать назад, -
Радость в гипсовых белых глазницах.

Не сорваться бы, не закружиться,
Да мозги бы свои не пропить,
Да молитвы читать научиться,
Чтоб отца и детей не забыть.
Жизнь и боль – вот и всё, что имею,
Да от мыслей неверных лечусь.
А вот правды сказать не умею,
Но, даст Бог, я ещё научусь.

1986

[Суслик]

Я приду к тебе
Слова: О. Митяев
Исп.: Олег Митяев


Я приду к тебе один и с утра.
Ты расскажешь мне всю жизнь, каждый день.
Всё подряд, от самых горьких утрат
И до самых пустяковых потерь.

И весь день я буду видеть тебя,
И молчать, и снова долго смотреть,
Чтобы профиль твой на фоне дождя
Невозможно было кем-то стереть.

Ближе к вечеру пойдёт разговор
О высоком и о том, что грешно,
Но прольётся вдруг вишнёвый ликёр,
Всё испачкает, и будет смешно.

У ворованной любви цвета нет…
(Как красиво я соврал! Вот дурак!
Ведь давно ни для кого не секрет,
Что на самом деле это не так.)

Над подъездом половинка луны
Усмехается разбитым стеклом.
Скоро я к тебе приду, только ты…
Ты пока ещё не знаешь о том.

Я приду к тебе один и с утра.
Ты расскажешь мне всю жизнь, каждый день…

1993

[Суслик]

AIM-9M,

Владимирский централ - 2
(Еврейский арестант)
Исп.: Михаил Круг


Согнали как-то на централ воров в законе
Мочились суки в прохоря в тюрьме и в зоне
А потому что там где вор скощуха зэку
Блатному урке и простому человеку

А над Владимиром висел багровый месяц
И кто-то в камере запел грустную песню
И грело души всем зэка той песни пламя
Короче кажутся срока, когда поют о маме

Припев.
А песню грустную в тюрьме поет
Один еврейский арестант
И слово "мама" каждый узнает
Грузин, русак и брат цыган

Он песню пел с такою грустью, не жалея
Как может петь и тосковать душа еврея
И уважением прониклись арестанты
К еврейской маме и босяцкому таланту

<<потом поется на иврите>>

Бахур еhуди шейошев ба-келе
Шар земер аль има шело
А-земер пашут ве-ацув мимэйле
Севель ве-тиква бишвило.

Аити типеш, аз тислехи ли, ими,
Хаваль, ше-эйн ли хофеш hайом.
.. ве-ад ахшав маамин,
Ше-ошер ба кмо халом.

ПЕРЕВОД:
(Еврейский парень, который сидит в тюрьме
Поет мотив о своей матери
Мотив прост и грустен сам по себе,
Страдание и надежда для него.

Я был глупцом, так прости меня, моя мама.
Жаль, что нет свободы у меня сегодня.
И до сегодняшнего дня я верю,
Что счастье приходит, как сон.)

[XOR]

Из зеркал вновь смотрит
На меня
Граненый стакан
Вместо потного лица
Сегодня поднята чаша забытия
За счастье родного края,
Золотые купола,
Березовые аллеи.
Возьми меня, Земля, обратно
Пусть припомнят бугры
С репьевского района
Что ВАИшных пацанов
Всегда греет рука господня.
Что кентам на обдолбаной шестерке
Никогда их не поймать
За протянутую руку с ганжом,
Что врагам коленопреклоненным
Пришла пора
Свинец телом всем глотать.

Леха Шмаровоз.
два ноль ноль шесть.
Покойся с миром, братуха.