Воспоминания о довоенном и послевоенном Воронеже

[Locall]

Мне подумалось что здесь не хватает этой темы. Тем более напал на интересные воспоминания.

Вспоминает Илья Зиновьевич Баткин. Доктор медицинский наук, профессор. Заслуженный врач РСФСР. Награжден орденом "Почета", медалью "За доблестный труд".

Когда мне было 4 года, семья переехала в г. Воронеж.
Я совершенно не знал русского языка, говорил по-украински и потому в первые годы, пока я не овладел русским, мне дали кличку «Хохол». Клички тогда имели все ребята и, когда я подрос, то имел кличку «Бабка», наверное, от фамилии Баткин. Жили мы на окраинной одноэтажной, мощенной камнем улице с нерусским названием «Сакко и Ванцетти». (Кликни здесь) Каждый дом был со всех сторон огорожен забором и имел, таким образом, двор. Во дворе обычно жили 6-8 семей. Каждая семья содержала курей, растила поросят, а некоторые имели и корову. Двор был большим, делился на две части: хозяйственную и сад-огород. Дети каждого такого двора образовывали так называемую Армию, которая обычно носила имя вожака. Армию нашего двора именовали армией Шурки Колодяжного, а в соседнем дворе была армия братьев Балаболкиных, а с другой стороны – армия «Хулиганов» Ее так называли потому, что они дрались не по правилам. Каждая армия защищала свой двор и воевала с армиями соседних дворов. Войны эти велись и зимой и летом, но строго соблюдались неписаные правила ведения войны. Во-первых, требовалось объявить войну. Делалось это так. Из глины делалась «бомба» - шарик величиной в теннисный мяч. В эту бомбу закатывали бумажку с надписью «Объявляем войну». Эта «бомба» прикреплялась к длинной хворостине, и забрасывали в тот двор, кому объявлялась война. Дрались «до первой крови». Как только из носа пойдет крови – драка прекращалась. Лежачего бить запрещалось. Запрещалось бить в живот. Но поставить под глаз «фингал» считалось особой доблестью. Бить можно было кулаками и гибкими плетьями из лозы. Палки, рогатки применять было нельзя. Большинство ребят свято исполняли эти неписаные правила. И только армия «Хулиганов» нарушала эти правила. В таких случаях армии нескольких дворов объединялись, чтобы наказать «хулиганов».

Зимой в каждом дворе строили из снега «крепость», обливая ее, и все подходы, водой. Получалось довольно мощное укрепление. Суть войны зимой заключалась в том, чтобы захватить и разрушить «крепость». Обычно ледяные крепости получались такими крепкими, что стояли до самого лета.

«Войны» были стержнем ребячьей жизни на нашей улице. Так было, если на нашу улицу не нападали ребята другой улицы. «Врагами» нашей улицы были ребята, живущие на улице Коммунаров, «Жандармовки», как мы ее называли по дореволюционному. Если на любой из дворов нападали варяги, то вся улица объединялась. Иногда происходили целые сражения «улица на улицу». Эти драки обычно были более жестокими и нередко заканчивались нешуточными травмами.

Свою армию составляла и каждая школа. За калиткой школьного двора ты был уже свой и в полной безопасности. Школы были небольшими, и все ребята знали друг друга. Но если в школьный двор забредал чужак, а тем более из «вражеской» школы, то получит немедленный отпор. Были случаи, когда срывались уроки из-за того, что возникали разборки ребят разных школ.

Но это только в состоянии войны. В другие же дни вчерашние «враги» играли вместе в любимые игры. Самыми любимыми летом была игра в подкоски, а зимой катание с горы на самодельных санях.

Когда-то в довоенную пору любимую игру в подкоски, нынешнее поколение детворы совсем не знает. Для такой игры необходим был подкосок и шашки (бабки). Подкосок выливали из металла. Он имел листовидную форму и весил 200-300 граммов. На нем обычно была выгравирована звездочка или какая-нибудь буква. Подкоски любовно называли по имени и стоили они довольно дорого. Шашки (бабки) делали из фаланговых костей свиньи, внутрь кости иногда заливали свинец, чтобы шашки были устойчивыми и не переворачивались.

Игра проводилась так. Проводили на асфальте или на ровной и гладкой грунтовой площадке мелом две параллельные линии на расстоянии 10-15 метров друг от друга. По одной черте ставили парами шашки, а стоя на другой линии, игрок запускал подкосок так, чтобы сбить как можно больше шашек. Все, что сбил - твое. Иногда играли и на деньги, на школьные завтраки, на подкоски. Игра немного напоминает русские городки. Так вот, в подкоски мы могли играть много часов подряд, забывая о еде, об уроках, о всем на свете.

Зимой столь же популярным было катание на санях.

Сани были самодельные, деревянные, плоские, длинной в ребячье тельце. Рулем служил длинный, метра на 2-3 тяжелый деревянный шест. «Жандармовка», о какой я упоминал, имела уклон градусов в 20 и была длинной не менее километра. Вот, с этой «Жандармовки» мы и съезжали. Благополучно съехать на санях было не так просто. Это было настоящее искусство. Надо было лечь на сани ногами вперед и лицом вверх. Вытянуть позади шест, крепко зажать его подмышкой, оттолкнуться и со свистом и гиком помчаться вниз. Скорость спуска была никак не меньше 40 км в час. Но высшим «шиком» было спускаться вниз «поездом», когда 5-6 саней с помощью шестов соединяли вместе и мчались вниз, круша все, что попадалось на пути. Бедным прохожим в это время приходится буквально прижиматься к барьеру, чтобы не быть сбитыми.

Любили мы еще две забавы: обчищать сады и бить стекла. Обчищали сады обычно соседского двора (а они наши). Причем, почему-то клубнику, малину, смородину, грушу не трогали. Дотла обчищали яблони и вишни. Вишни, главным образом, ради косточек, которые мы использовали в школе для стрельбы по девочкам и в качестве снаряда для рогаток. С помощью рогаток мы и били стекла. Почему-то разбить стекло, причем в доме как можно более далеком от твоего двора, особенно ценилось сверстниками. К счастью, в то время переплеты окон были частыми, и разбивалось стекло величиной с половину современной форточки. Били стекла только летом, зимой не били – холодно.

Второй территорией в жизни ребят после двора была школа. Ворота и двери школы, кажется, не закрывались никогда. Там всегда копошилась детвора. Работали многочисленные кружки «по интересам», причем совершенно бесплатно.

В нашей небольшой двухэтажной школе меня научили пилить и стругать, правильно забивать гвозди, кататься на велосипеде, из бамбуковой стружки и папиросной бумаги делать летающие модели самолетов, фотографировать и многому другому.

Но центральным событием было кино. По выходным дням в актовом зале школы показывали, крутили, как тогда говорили, кинофильмы. Совершенно бесплатно или за символическую плату – 2 копейки. Фильмы были на военную тематику: «Мы из Кронштадта», «Тринадцать», «Танкисты», «Если завтра война». Ну, и конечно, «Чапаев».

Не Ленин и не Сталин были кумирами детворы нашей улицы. Героем был Чапаев. В нашем дворе жила единственная девчонка, Милка. Ее мы брали в нашу мальчишескую армию только потому, что нам нужна была Анка-пулеметчица, одна из героинь фильма Чапаев.
Из сегодняшней жизни я благодарно кланяюсь тем людям, давно ушедшим из жизни,- моим довоенным школьным учителям.

Особое место в ребячьей жизни занимал выходной день. Во-первых, свободные от работы отцы проводили судный день. Меня и брата отец никогда не бил, и наказание осуществлялось путем ограничения свободы, но Шурку Колодяжного, вожака нашего двора, отец-сапожник избивал жестоко и после порки он несколько дней ходил с распухшим лицом и синяками. Лет через тридцать после описываемых здесь событий, в моей квартире раздался звонок. Я открыл дверь и в громадном мужчине с трудом узнал Шурку. Мы долго сидели за столом, вспоминая детство, и он не без гордости сказал, что благодарен отцу, жесткие методы воспитания которого помогли ему выбиться в люди, и он сейчас также применяет профилактические порки к своим двум сыновьям.

Во-вторых, в выходной особой жизнью жила наша улица. В такой день утром я просыпался от криков: «Хлеб , хлеб привез». Я, вместе с другими ребятами нашего двора, бежал к хлебовозке, получал торбушку с еще теплым и пахучим хлебом и бежал обратно, на ходу обгрызая с французских булочек вкусные хрустящие корочки – гребешки. В Воронеже в предвоенные годы была своеобразная система снабжения людей хлебом. На каждой улице была своя булочная-пекарня. Все семьи относили туда хлебную торбушку (мешочек), на которой был вышит адрес и фамилия. С получки родители вносили 2-х недельный аванс, предоплату за хлеб, и 3 раза в неделю только что выпеченный хлеб на хлебовозке развозили по дворам. Выпекали 2 сорта хлеба – черный (ржаной), потребление которого не ограничивали, и белый – стограммовые "французские" булочки, которые давали по одной на каждого члена семьи.
Через 2-3 часа после доставки хлеба, на улице слышался новый призыв: «Точу ножи, ножницы, точу ножи, ножницы». Мы опять выбегали на улицу, чтобы полюбоваться залпами огненных искр, которые вылетают из вертящегося точила. Затем с улицы слышали: «Вставляю стекла, стекла вставляю» Ну, куда придет стекольщик мы знали заранее, так как сами и разбивали стекла из рогаток.

Центральным событием выходного дня, не считая просмотра кино в школе, был приезд на улицу старьевщика. Под звуки «шурум-бурум принимаю, шурум-бурум…», мы хватали заранее припасенные свертки со стоптанными сандалиями, протертыми до дыр рубашками и штанами и другим тряпьем и и бежали с ним к долгожданному «Армяшке». Там старик-армянин, почти не глядя, бросал принесенное тряпье в телегу, и как фокусник раздавал такие нужные нам резинки для рогаток, мячики, куски вара (жвачки), переводные картинки (наклейки), вкуснейшие маковки и многое другое, не менее необходимое для нашего ребячьего счастья. Бывало, когда не хватало тряпья, тащили к нему и новые вещи, выпавшие из внимания родителей.

Так было до Войны. Уже через несколько недель после начала Войны жизнь улицы резко изменилась. Исчезли и хлебовозки, и стекольщики, и точильщики, и старьевщики со своим сказочным для детворы богатством. Все ушли на фронт. Улица стала пустой, тихой и неуютной. Притихла детвора. В нас надолго вселился страх бомбежек, какая-то полуголодная тоска. Главным событием выходного дня стал приход почтальона. Если во двор входила почтальон – пожилая грузная женщина, со словами «Почта пришла» и держала в руке треугольный конверт, мы радостно подбегали к ней, понимая, что пришла весточка с фронта. Если же она молча открывала калитку и в руке у нее был серый квадратный пакет, дети замирали, зная, к кому-то пришла похоронка. Пришла похоронка и в наш дом. Но в воспоминаниях я забежал вперед, Война еще впереди.
На фото
1939 г. В день окончания начальной школы.

[Locall]

Воспоминания о Воронеже военных лет

Итак, неизвестная вам страница истории города Воронежа Я родился 20 октября 1935 года в городе Воронеже. Семья жила в частном секторе, по улице Малая Терновая, у реки, против стадиона «Динамо». Весной река разливалась и частично затапливала наш огород. 22 июня 1941 года началась война. Встретили её воронежцы спокойно, даже первое время жалели немцев. Дескать, несмышлёные, куда полезли? Вера в Красную армию была беспредельна. Однако, усилилась патриотическая пропаганда. На лугу красноармейцы отрабатывали приёмы боя, а вечером шли мимо нашего дома и пели песню; «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и свою врагу не отдадим!» Немцы тоже вели боевую пропаганду, передавали по радио о взятии Москвы. Поэтому, у жителей Воронежа в сентябре 1941 года были изъяты радиоприёмники, а затем последовала команда отрыть во дворах землянки. Тучи сгущались, но гром над Воронежем ещё пока не грянул, Мы его ждали, а город готовился к обороне.
В 1942 год Воронеж и воронежцы вступили в атмосфере тревожного ухудшения обстановки на фронте. Город смотрел на мир, заклеенными бумагой стёклами своих окон. По радиосети шли постоянные инструктажи ,как действовать при налётах. Отец работал на авиационном заводе, на левом берегу. Выпускали самолёты ИЛ-2. Дома почти не появлялся, мама каждый день уходила рыть окопы.
С началом весны на улицах города стали устанавливать противотанковые ежи, в том числе и на нашей ,Малой Терновой. В небо над городом поднялись сотни аэростатов. Один такой мы помогали девчонкам-военным поднимать в районе водокачки. На Терновом кладбище, в проходах между могилами, была установлена зенитная батарея, которую обслуживали так же женщины. Ожесточённые бои шли пока где-то на подступах к Воронежу.
Первый налёт был ночью. Часа в три мама подняла меня с постели и мы побежали во двор, в убежище. Выскочили на улицу, воют сирены, по ночному небу мечутся прожектора, слышен слабый гул авиационных моторов. Но вот в луче одного из прожекторов заблестел силуэтик немецкого самолёта и сразу ему на помощь кинулись другие прожектора, показывая зенитчикам цель. Мгновенно к самолёту потянулись пунктиры трассирующих очередей, а вокруг него стали расцветать букеты разрывов зенитных снарядов. Ухали где-то в центре города разрывы бомб. Ночные налёты продолжались всю весну 1942 года. Днём было спокойно, поэтому-то первый дневной налёт застал нас на лугу, играющими в футбол. Главной целью немцев был авиационный завод, но над ним мгновенно вырастала стена зенитного огня, к тому же завод поднимал со своего аэродрома истребители. Страшновато было, вот немец и бросил бомбы на луг, на наши головы. Убить никого из ребят не убило, но лично я заикался после этого пять лет.
Пришёл 1942 год в город Воронеж. Человек устаёт от страха. Страшны были первые налёты, а потом привыкли. На дворе начало лета. Идёт очередной дневной налет. Рёв авиационных моторов, перекрывается залпами зениток и треском пулемётных очередей. Над нами воздушный бой, определивший мою дальнейшую жизненную судьбу. Вот распустился над лугом купол немецкого парашюта, ветер его сносит к нам, на правый берег. Бежим вместе с красноармейцами брать в плен немецкого лётчика. Он стоит, расставив ноги, руки вверх не поднимает, купол парашюта лежит, почти в воде. Окружённый бойцами, немец идёт мимо нас с гордо поднятой головой, бросая по сторонам презрительные взгляды. Гордый был немец. Это потом, после войны, когда пленные восстанавливали Воронеж, их спесь и гордость куда –то улетучилась и перед нами предстали нормальные люди. А до завода немецкие самолёты всё- таки добрались:
« пожарищ дым за горизонт уходит,
горит завод на левом берегу.
Чернавский мост уже взорвали вроде,
чтоб не достался шедшему врагу.»
Завод горит точно, но мост пока не взорвали, его взорвут позже, вместе с немецкими танками и беженцами. Мы, пока в городе. Вот Володя Карманов стоит посреди улицы на одном колене и стреляет из винтовки по самолётам, вот группа ребят побежала в центр, защищать город.
С диким криком: « Немцы на окраине Воронежа!» — в наш дом врывается бабушка. Мама хватает чемоданчик, меня, но я упираюсь, тянусь за котом, который спит на кровати, плачу. Но взрослым не до кота. Выскакиваем на улицу и бегом к Чернавскому мосту. Мы успели проскочить на левый берег. Кот так и сгинул, оставив незаживающую рану на моём сердце и сделав своих сородичей фетишем для меня. Демобилизуясь из Тикси, я брал авиабилет на кошку, а её наследник сидит около клавиатуры, помогает печатать и даёт свои рекомендации.
Вернёмся в Воронеж, в лето 1942 года. Мы бежали к Чернавскому мосту, когда немцы уже штурмовали западную окраину города. Мы успели проскочить на левый берег за несколько часов до подрыва моста. Сапёры взорвали его, когда, наматывая на гусеницы тела беженцев, на мост выскочили немецкие танки. Взрыв уничтожил мост и всё, что было на нём. А с левого берега, опустив длинные дула стволов параллельно земле, прямой наводкой, по танкам, бронетранспортёрам, по скоплениям немцев на правом берегу Воронежа, ударили зенитки, в дикой ярости захлёбывались пулемёты, шквал огня обрушился на занятую немцами часть города, Взметнулись вверх «хвосты» Катюш. В бой вступила последняя линия защиты России, последняя наша надежда, потому что за спиной защитников Воронежа больше войск не было. Только поле и беженцы на нём. Опешившие вначале немцы, несколько раз пытались прорваться на восток, но на Придаче для них была воздвигнута преграда, которую они так и не смогли преодолеть. Задача, которую поставил Гитлер перед войсками, не была выполнена, время уходило и они, оставив на флангах итальянские дивизии, основные свои силы бросили на юг, под Сталинград. Таково истинное положение вещей, так развивались события в далёком 1942 году. Нас же, военные, пропуская через свои боевые порядки, направили на восток. «Прикрытие» сверху было в виде немецких истребителей, которые расстреливали колонны беженцев, состоявших из детей, женщин и стариков. Гуманисты… не хочу печатать самое подходящее слово в русском языке, для данной ситуации.
Наш бег с «препятствиями» в виде канав и оврагов, где мы укрывались от стреляющих немецких самолётов, закончился благополучно в деревне Погромок, Бобровского района. Почти стокилометровая дистанция была преодолена успешно. К финишу пришли живыми. Позади остался сражающийся и горящий Воронеж, впереди — надежда, что когда –нибудь закончится война и наступит мирная жизнь.
Остановились у дальних родственников. Гул сражения сменился давящей тишиной и идиллией деревенской жизни. По утрам мычат коровы, выходя со дворов, блеют козы, щёлкает кнутом и ругается матом пастух. Сам ростом меньше кнута, а туда же. Вертятся крылья мельницы. Жизнь перешла в совершенно другое измерение. Ничто не напоминало о войне, разве, что отсутствие мужчин, да похоронки подтверждали её присутствие на просторах огромной страны. Более полугода я трудился вместе с деревенскими сверстниками в колхозе. Косили, молотили, мололи, даже пахали. .Профессию «куда пошлют» освоил капитально. Правда, было одно узкое место. Очень боялся быков. Бомбёжек не боялся, а на телегах, запряженных парой быков ездить боялся. Животные они упёртые. Из русского языка знают всего два слова; «Цоб! и Цобэ!». Однако, без матового приложения, не всегда выполняли эти команды. А если захотят «угодить» погонщику, то выполнят его приказ с точностью до наоборот.
Самым запомнившимся событием была колонна наших Т-34, проходивших через деревню в сторону Воронежа, осенью 1942 года. Танков было много, очень много. Я долго бежал за одним из них, держась детской рукой сзади за броню. Я провожал танкистов в бой. Я желал им Победы!
Весть об освобождении правого берега Воронежа от немцев докатилась до деревни Погромок, где-то в первой декаде февраля 1943 года. Ещё раз подчёркиваю, немцы захватили только правобережье, линия фронта прошла через город. И ещё. Я пишу о том, что видели глаза ребёнка, а не о том, что знают некоторые взрослые люди. Никто не спорит, что рота немцев захватила плацдарм на правом берегу Дона, где в него впадает река Ворона, поупиралась недельку и была вышвырнута с этого плацдарма. Об этой «победе», окружении и взятии Воронежа, Геббельс трепался ещё долго. Но, обратимся к истории маленького уголка Воронежа, в котором, как в капле воды, отразилась трагедия всего города и его жителей.
Безмерна была наша радость, когда узнали об освобождении родного города. Засобирались в дорогу. Мама мечтала, как она вымоет в доме полы, повесит новые занавески, растопит печь и заживём мы, наконец, по человечески. У меня в голове сидела одна мысль, наловить рыбы и накормить изголодавшегося кота. Сразу тронуться в путь мешали холода, Зима стояла суровая.
В первых числах марта 1943 года мы с мамой спустились с невысокого левобережного пригорка на луг и по снегу, напрямую, ориентируясь на район Тернового кладбища, пошли к правому берегу Воронежа, пошли домой. Перед нами лежала трехкилометровая снежная равнина, заканчивавшаяся на горизонте чёрной полосой.
Это был город Воронеж, разрушенный и сожжонный почти до основания
После половины пройденного пути стали попадаться убитые красноармейцы. Занесённые снегом , в разных позах, они уже месяц лежали на лугу, смотря в воронежское небо остекленевшими глазами. Вначале были одиночки, затем пошли группки. А около самой реки лежала ровненько целая цепь, человек двадцать. Поднявшись в атаку, они напоролись на свинцовую струю немецкого пулемёта. Мама кричит; «Не смотри! Не смотри!» А как не смотреть?
Тяжело печатать эти строки даже по прошествии стольких лет. И не печатать нельзя. Глядя на панорамную фотографию бездумно созданного Воронежского моря, затопившего память о павших, на мост, построенный из неоткуда и неизвестно куда.
А разве нельзя посреди Воронежского моря, на месте той самой срезанной цепи красноармейцев, воздвигнуть такой же «Остров слёз», создать такой же мемориал? Только, по моему, на моей Родине жлобов полно, а Третьяковых пока не видно даже на горизонте.
Чёрная полоса впереди постепенно превращалась ещё в одного убитого. И им был город Воронеж. Сожжённый и разрушенный до основания, он, вместе со своими защитниками, лежал перед нами. Перешли по льду речку, остановились. Первого ряда домов, начиная от развалин Чернавского моста и до СХИ, вообще не было. Немцы их поджигали, освещая огнём пожара ночной луг. Боялись атаки с этой стороны. Удостоился такой «чести» и наш домик. Следующий ряд домов, стоявший на взгорке, как идти к магазину Редькина и к 16 школе был превращён в ДОТы. Что это такое? Поясняю, поскольку сам участвовал в демонтаже одного из них. В доме, под окном, обращённым в сторону Придачи, прорубалась амбразура, под полом рылся блиндаж, устанавливались пулемёты. Комнату над блиндажом, до самого потолка, засыпали землёй. В коридоре стоял большой деревенский сундук с оторванной крышкой. Поперёк сундука прибита доска. Вот и все удобства для отправления своих нужд. Естественно, по этим домам били и наши пушки. Вообщем, осталась целой только коробка «Утюжка» и то по ошибке. У 6-ти тонной бомбы заклинило ветрянку, прикрывающую взрыватель и она, пробив все этажи, долго ещё покоилась в подвале этого здания.
Но мы пришли в Воронеж не первыми. Здесь уже побывали сапёры, Кругом вбиты колышки — указатели, где можно ходить, а где нельзя. Предупреждающие надписи «Вещи и детские игрушки не поднимать! Заминированы!» Были уже и некоторые наши соседи; Щербинины, Дугины, Кармановы, Столповские. От голодной смерти нас с мамой спасло ведро соли, которое она спрятала в землянке перед нашим бегством из города.
По весне, с приходом тепла, женщины и дети собирали трупы красноармейцев. На самом высоком месте правобережья, против стадиона Динамо , ближе к СХИ, под, шелестящей молодой листвой, берёзой ,была вырыта огромная могила. Сколько туда снесли? Не знаю. Много, очень много. По завершении захоронения, представитель военкомата сказал речь; про воинский долг, про вечную память… Хорошо говорил, душевно. Женщины плакали, а мои губы шептали слова песни- реквиема;
«…пусть гаолян вам навевает сны,
спите защитники Русской земли
Отчизны родной сыны. Вы пали за Русь…»
Устал я от этих воспоминаний! Устал идти против ветра забвения, дующего в лицо. Но я счастлив, что с помощью современных технологий и Интернета, с помощью организаторов и создателей портала «Лучший город — Воронеж» мне удалось чуть-чуть развеять пелену тумана в сознании людей и показать трагедию города и его жителей.
Вернёмся немного назад, в март 1943 года, когда мы с мамой, по льду реки Ворона, перешли на правый берег и по указателям, оставленными сапёрами, направились к своему дому. Вернее, не к дому, а к пепелищу. Уже издалека было видно , что его нет. От некогда красивого и ухоженного домика остался фундамент и горка обгоревших железяк. Сгорело всё. Плачет мама, хлюпаю носом и я, всё никак не пойму, куда же делся мой кот? Почему он меня не встречает? Вот такие дела…Встретить бы сегодня того немца, который поджигал дом, да плюнуть ему в лицо. Не за убитых наших ребят. Там был бой и они стреляли друг в друга. Даже не за сожжённый дом и сгинувшего кота, а вон за ту куклу, которая лежит сбоку дороги. Большая, красивая — она так и притягивает к себе. И только рука матери и предупреждение сапёра; «Не брать! Заминирована!"удерживают на краю гибели. А вот коньки с ботинками, мой сосед по парте в первом классе, поднял. Но это было последнее, что он сделал в своей короткой жизни. К моему глубокому сожалению, беспамятство затмило некоторым разум. И вот уже появились среди русских «лучшие немцы», приседающие в низком книксене перед детскими душегубами и их отпрысками. Надувают щёки и грозят пальчиком осквернителям могил павших наших солдат и офицеров. Выкатывают даже танки, правда, фанерные. Новые и современные умудрились порезать на металлолом. Мечтают о немецком пиве, забыв о менталитете. При вводе наших войск в Чехословакию, наш танкист останавливал танк перед толпой женщин и детей. Получал в бок реактивный снаряд. ГДР овский немец не останавливался.
Кроме заминированных детских игрушек, хватало и других видов оружия. Кругом валялись гранаты, патроны, противотанковые мины и прочие атрибуты войны. К примеру, на нашем огороде, уперев сошки в землю, стоял пулемёт Дегтярёва, а метров через 600, ближе к СХИ, нашёл свой снаряд наш Т-34.
Увлёкся атакой танкист. Спешил, рвался к стадиону «Динамо», забыл на мгновение, что идёт война. Вот и подставил немецкому артиллеристу свой левый бок. А ему бы, поднимаясь в гору, развернуть башню чуть левее, да в тот пригорок, где живут сейчас родители одного из участников форума, снаряд за снарядом, снаряд за снарядом. Там, где-то пряталась пушка, пробившая десятисантиметровую дыру в башне танка. Мы долго не могли понять, куда же делся танкист? А он, скорее всего, был рядом с нами, на внутренних стенах башни, только в виде отдельных молекул.
О том, что много детей погибло, играя с оружием и взрывчатыми веществами, говорили уже участники форума. Почти половина нашего первого класса в восьмилетнем возрасте переселилась на постоянное место жительства, на Терновое кладбище. Самый дикий случай — это взрыв противотанковой гранаты в руках 14-летнего паренька, который пытался её бросить в воду из лодки-баркаса. Кроме него, в лодке было ещё 11 человек. В живых остался только один. От голода спасала река. Глушили рыбу. Глушили все, взрослые и дети. Механизм глушения был отработан до автоматизма; толовая шашка, детонатор, бикфордов шнур и спички. Вставляешь, поджигаешь, бросаешь, собираешь рыбу.
Мы лежим на берегу реки, зарывшись по самую шею, в горячий песок. Только что вылезли из воды с синими губами. Играли в «рули». Посреди реки, два взрослых дяди, заякорили лодку, Мы догадываемся, рыбу будут глушить. Руководствуясь ошибочным постулатом «счас вся рыбка будет наша!», дяди толовую шашку привязывают к противотанковой мине, поджигают бикфордов шнур. Поднатужившись, один из них, бросив мину в воду, спешит выбрать якорь. Второй, понимая, что с противотанковой миной шутить опасно, налегает на вёсла. Правое весло с треском ломается, якорь не выбран, лодка завертелась на месте. Мы с интересом наблюдаем. Водяной столб взрыва поднял нос лодки вверх почти вертикально, выбросил всё её содержимое в воду. Дальше же движение пошло раздельное; перевёрнутая и искалеченная лодка, вместе с глушенной рыбой поплыли в сторону Чернавского моста, а горе — рыбаки, с выпученными глазами и оглушенные, не хуже той рыбы, выбирались из воды недалеко от нас. Лихо порыбачили!
К средине лета 1943 года, город Воронеж. как мёртвый воин, окроплённый живой водой, начал медленно приходить в себя. Разорвали утреннюю тишину первые заводские гудки и грохот тяжёлых железнодорожных составов, которые, иногда тянули даже два паровоза. На стыке улиц Сакко и Ванцетти с Большой Терновой открылся магазин. В нём отоваривались карточки: 700 грамм хлеба на работающего, 400 — на взрослого, 200 — на ребёнка. По реке Ворона поплыли, откуда то из под Рамони, первые плоты. Одним из мест разгрузки и складирования брёвен стала территория за нашим огородом. Первые пленные немцы, сменив шмайсер на лопату, приступили к созидательному труду, очищая, вместе с вернувшимися жителями, улицы города от атрибутов и последствий войны. Заработал паром через речку. Паром — слишком громко сказано. Дед Пашка вбил на левом и правом берегу реки колья, натянул между ними толстую проволоку и начал «седой паромщик» на лодке перевозить отроженских женщин, спешивших на базар, открывшийся в Солдатском переулке.
Приспосабливались взрослые к реальной действительности, не отставали от них и дети. Китайцы едят всё, что движется. Мы ели всё, что росло. К 200 –м граммам хлеба в меню добавлялись: дикий чеснок, крапива, земляная картошка, бзнюка, (тягу создавала похлеще реактивного двигателя), пирус и так далее. Получил развитие ещё один промысел. При выгрузке, с помощью двух лошадей, брёвен плота на берег, из разваливающейся связки, на мелководье, выскакивали сомики. Мы их ждали, вооруженные полкой, на конце которой была привязана обыкновенная вилка. А что делать? Есть то хочется.
Прошли по улице переписчики детей. Выявляли, кому надо идти в школу. Но не в этом году, а в следующем. Здание школы пока стоит с окнами без рам, с отбитым снарядом верхним углом. К его ремонту ещё не приступали. Позже, в 1944 году появится с торца Большой Терновой улицы вывеска: «16 -я неполная, мужская средняя школа», а с другой стороны этого же здания, «17 -я неполная средняя женская школа». Обе школы расположатся на первом этаже, отделённые друг от друга тонкой перегородкой. На остальных этажах разместится военный госпиталь.
Ещё несколько слов про Воронеж в 1943 году. Всё больше жителей возвращалось в город, занимая уцелевшие дома. Обустроились и мы в землянке. Летом в ней жить можно, сыровато, правда. В полную силу работает переправа через речку. И дед Пашка (шустрый был дедок) не всегда брал деньги за оказанную услугу. Частенько, вечерком, переправив партию женщин на левый берег, он уходил с молодой отрожанкой в близлежащие кусты, чтобы побеседовать с ней «о наших успехах на фронтах Отечественной войны.» Мы знали об этом, но бабке его не закладывали. Сказывалась вековая мужская солидарность. К тому же дед был патриот и, зная о наших больших потерях, старался изо всех сил.
Хочется остановится на мистическом, если хотите, божественном явлении, имевшем место весной 1943 года. Вы помните, мы с мамой, возвращаясь в город в марте, шли от Придачи по лугу, с лежащими на нём, убитыми красноармейцами. Много их было, сынов России. В середине апреля река Ворона разлилась, создав копию современного моря. На правом берегу вода доходила до наших огородов. Через пару недель река вошла в свои берега и всё пространство, весь луг, на котором нашли вечное упокоение освободители Воронежа, вдруг вспыхнул красным ковром из цветов. Миллионы колокольчиков перешептывающихся под тихим ветерком, положил всевышний на братскую могилу павших. Наклонив, в скорбном поклоне красные головки к земле, они шептали: «Не забудем! Не забудем!» Странная и мистическая картина предстала перед детскими глазами. Сгоревший и израненный город природа наградила бухарским ковром. Миллионами нежных цветов она прикрыла его искалеченное тело.
Слишком много было в моё время «гениев революции», пытавшихся вознестись над матушкой-природой. Они выращивали пшеницу на деревьях, поворачивали реки вспять, создавали искусственные, никому не нужные, моря. Это они клялись, что АЭС можно строить в центре городов и накрывали саркофагом взорвавшийся блок, хотя там уже нечего было накрывать. Факел бездуховности, безнравственности и забвения у них перехватили современные «герои большого хапка».
В сентябре 1943 года, освободив от земли комнату в доме Столповских и заделав амбразуру под окном, мы перебрались жить в нормальное жилище. На этом воспоминания о Воронеже в 1943 году можно закончить. Но я уверен, что по улицам моего города, ходят тысячи и тысячи моих ровесников, которые способны расширить и дополнить эти воспоминания.
Теперь о Воронеже 1944 года. Кистью из слов я стараюсь нарисовать объективную картину тех далёких лет, остановить на мгновение бег времени и дать возможность осознать современным воронежцам историю своего города.
1944 год мы встретили в доме Столповских. Два месяца приводили его в порядок. Вытащили землю из комнаты, а она была завалена до самого потолка. Заделали амбразуру, вставили стёкла, убрали из коридора сундук с фекалиями. До сих пор понять не могу, почему немец, попав из подвала в коридор, не шёл дальше на улицу? Туалет то во дворе, буквально, два шага. Нет, он, с риском свалиться в этот сундук, вскарабкивался на доску, лежащую поперёк сундука и справлял свою нужду. Непонятно!
Уже упоминалось, что летом мы ели всё, что растёт, но, к сожалению, Воронеж разместился не в Африке, а зима была длинная и суровая. Вот здесь нас, в полном смысле, спасло ведро соли, спрятанное мамой в землянке, перед бегством из города. Маленький стаканчик соли на базаре стоил очень дорого. А ещё жмых. Это был наш деликатес. Долгую и недобрую память о себе оставили «тошнотики» — оладьи из мёрзлой, прошлогодней картошки. А город стал выходить на одно из первых мест в стране по бандитизму. Опережал нас только Ростов.
Были, конечно и свои детские радости. Летом река, а зимой — санки. Забираешься с ними и с шестом для руления, на самый верх Большой Терновой, до самой железной дороги и оттуда вниз, к зданию 16 –й школы. С юзом, поворот налево и до самой речки. Вихрем проскакивая мимо здания школы, мы видели, как оно быстро восстанавливается. Рабочие, а это были в основном, женщины, вставляли рамы, стеклили их, приводили в порядок внутренние помещения. Ремонт шёл сверху вниз. К весне 1944 года первые раненые уже высовывались в окна, махали нам руками и «угощали» окурками.
В 1944 году, над растерзанным Воронежем, бушевал ветер восстановления и созидания. По моему, никогда ещё в истории города не совпадали так желания власти с мечтами простого человека. Уничтожить, ликвидировать следы войны, вернуть городу былую красоту и зажить нормальной, человеческой жизнью. Радостные вести приходили с фронта. Уже ни у кого не было сомнений, что русские будут в Берлине. Взрослые и дети постарше работали в три смены, круглосуточно крутились станки, по ночам полыхали над городом огни электросварки. К средине лета закончен ремонт здания 16 -й мужской и 17 –й женской школ. Тесновато правда, обе школы занимают только первый этаж здания, остальное всё под госпиталем. Завозятся парты, доски, печки-буржуйки и дрова к ним. По центру города пошёл трамвай. Мимо поликлиники, через железнодорожный мост, он доходил только до стадиона «Динамо» и назад. В СХИ он пойдёт позже. Восстанавливаются парки и скверы. Правда, в Петровском сквере долго стоял один пьедестал, умыкнули бронзового Петра «освободители» в свою Германию. Вообщем, в этом году, Воронеж уже не лежал, а встал на ноги и, пока затуманенным взором, осматривался вокруг. В низком поклоне он склонялся перед своими освободителями и начал вспоминать тех, кто предал его в трудную минуту.
В личной жизни этот год обернулся для меня неудачной попыткой перейти в другое измерение. Не пустили, сказали, что ещё рановато, что надо будет ещё писать воспоминания В тяжёлом 1935 году, когда шло ожесточённое преследование русской православной церкви, родители как-то умудрились окрестить меня, а батюшка, окунавший головой в воду, сумел на генном уровне заложить во мне основы православия. Вот и сейчас эти гены говорят, что в современную школу должен придти священник, ибо без наличия нравственного фундамента, никакое государство не может быть построено..
Авиационные погоны я нацепил на гимнастёрку в 15 лет. Снял в пятьдесят. Жизнь этого рода войск, особенно Дальней авиации, знаю не поверхностно, а изнутри. По сей день преклоняюсь перед русскими, английскими, французскими лётчиками (в широком смысле этого термина, потому что на ТУ-4 экипаж доходил до 12 человек), сражавшимися с фашистскими асами и презираю тех, кто стрелял и стреляет в беззащитных детей и женщин.
За штурвалом немецкого самолёта (возьмём для примера один самолёт), бомбившего Воронеж сидел тоже человек Я твёрдо уверен, что перед взлётом, он громогласно заверил своё командование, что своими бомбами он сотрёт с лица земли авиационный завод на левом берегу, выпускающий эти проклятые ИЛ -ы. Заверил твёрдо, у нас тоже некоторые так заверять могут. Но на дворе не 41-й год, а весна 1942 года. И уже на подлёте к городу, перед самым его фонарём, почти соприкасаясь с остеклением кабины, проскочила, переливаясь всеми цветами радуги, пулемётная очередь, выпущенная русским истребителем, за штурвалом которого сидел 20- ти летний выпускник 6-й Воронежской спецшколы ВВС. «Господи! Да он опять заходит сзади» -вопит стрелок. А над заводом стена огня и жить хочется. Бомбы вниз, а сам в облака. Главное уже не уничтожить завод, а поскорее унести ноги из этого ада. Вот и летели бомбы на луг, в речку, на частный сектор. В реке они оставляли глубокие воронки, а на поверхности воды — водовороты. Страшная штуковина. Знали мы про это? Знали! Но разве откажешься от спора, переплыть на ту сторону реки и не выходя на берег, не отдыхая, вернуться назад. Разве можно было прослыть трусом в глазах девчонок, стоявших рядом? Туда доплыл нормально, а вот на обратный путь, бороться с течением, силёнок не хватило. Начало сносить в водоворот. Я помню вход в него, знал, что нужно, задержав дыхание, отдаться ему. Утянув в глубину, он потом сам выбросит на поверхность. Но страх сковал волю, борьба отняла последние силы, вода хлынула в лёгкие. Сознание погасло.
Очнулся на берегу. Вокруг испуганные лица моих друзей. Мужчина (откуда он только взялся?) делает искусственное дыхание, изо рта забил фонтан воды.
Наконец-то наступил долгожданный день. Первый раз в первый класс. Отмыта летняя грязь с рук и ног, смазаны каким-то маслом «цыпки» на всех конечностях, поставлены новейшие заплатки на старые штаны. Сверху у меня самый модняцкий прикид, как говорит мой внук, американская вельветовая курточка, доставшаяся мне при распределении гуманитарной помощи на прошлой неделе. Почти новая, она вызывала завистливые взгляды, идущих рядом со мной ребят. Правда, портила общий фон холщёвая сумка, перекинутая через плечо. Но в чём-то надо было нести тетрадь и карандаш. Карандаш тоже гуманитарный, а вот тетрадь собственного изготовления из бумажного мешка, из под цемента. Листов в ней не очень много, но на первое время должно хватить. Идём группой по обновлённой булыжной мостовой улицы Малая Терновая, Жажда знаний распирает нас, так и светится этаким нимбом над головами. Яркое такое свечение. Жалко, что продержалось оно недолго. Уже через полгода мы ходили иногда в школу не по булыжной мостовой, а напрямую, через кладбище, мимо школы и в город. Смотреть кино или кататься на трамвае. По научному, это мероприятие называлось «пойти на скет». И некоторые так увлеклись им, что я уже заканчивал 10-й класс в спецшколе, а они упорно штурмовали знания в 5-х, 6-х классах, претендуя на выход из дверей средней школы, сразу на вход в дверь армейской казармы. Но это после. А сейчас жажда знаний прямо распирает нас.
Торжественная часть общая, сразу для мужской и женской школ. Собрались на стыке улиц Малая Терновая, Большая Терновая, Солдатский переулок. Директора не помню. А вот гимн играл духовой оркестр и в памяти остались слова:
«Союз нерушимый республик свободных,
Сплотила навеки Великая Русь.
Да здравствует созданный волей народов,
Единый, могучий Советский Союз!»
Потом речи, пожелания, напутствия. Мы должны были учиться, учиться и ещё раз, учиться! Мы соглашались, хлопали и кивали головами. Потом классные руководители развели по классам. Чуть не забыл, вместе с нами хлопали в ладоши и раненые красноармейцы, смотревшие на нас из окон верхних этажей. Наша классная Певцова Мария Васильевна повела, в отведённый нам для занятий, класс. По моему это был угловой класс на первом этаже. Стояли парты, была доска, мел. Ближе к окну стояла печь-буржуйка. Труба от неё выходила в форточку и топили её с наступлением холодов. Тяжело было с нами учителям. Развинченные и разболтанные войной, голодные и обозлённые_ мы были почти неуправляемы. Особенно доставалось учительнице немецкого языка. Правда, была и на нас управа. Учитель биологии (ещё учительствовал при царе) ходил между партами с метровой линейкой в руках и, частенько, наставлял ею ученика на путь истинный. Из школы возвращались, обычно, вместе с девчонками, правда, только до колонки. Потом мы с горы на портфелях, а они пешком. По праздникам давали раненым концерты. Где-то класса с 6-го начали косить глазом в сторону одноклассниц и помогать носить их портфели.
В записках предлагали дружбу, суть которой сводилась в совместном хождении в кино и в парк имени Кагановича. Уходило детство, на пороге стояла юность!
Как говорил один полководец: «Нам бы ночь продержаться, да день простоять!» Так и у нас. С приходом весны 1945 года и появлением растительности пропала угроза голодной смерти. На рынке стали продавать сахарин. Интересная это штуковина. Сладость во рту создаёт, а в организме не разлагается. Каким в желудок поступил, таким же в туалете и вышел. Жизнь постепенно налаживалась. Обучение наше шло полным ходом, походы на «скет» тоже участились, Весна действовала на психику. Школьные сумки прятали на Терновом кладбище. Два слова о нём. Уже в то время оно было уникальным для города Воронежа. Простые кресты соседствовали рядом со старинными надгробиями и фамильными склепами. Само кладбище было обнесено стеной из красного кирпича. Здесь мы ловили синиц сетями, но, чтобы осквернить какое-либо захоронение, такое даже в детские головы не приходило. Ведь здесь спали вечным сном наши предки.
Весть о Победе пришла в Воронеж 9 мая 1945 года, в три часа ночи. Такой пальбы, такого салюта мы не слышали и не видели с 1942 года. На улицы высыпал весь город. Смех и слёзы, радость и горе, отчаяние и надежда — всё было здесь. Героями в глазах простых людей были военные. Их качали, их целовали, ими гордились. Мы тоже не отставали от взрослых, организуя свои личные салюты. Поделюсь опытом изготовления пиротехники, так как знаю, сегодняшний сорванец не сможет изготовить ничего подобного. Нет у него нашего арсенала. Итак, идёшь за сарай (там собственный склад боеприпасов),набираешь в карманы десятка два винтовочных патронов и на кладбище. В укромном месте извлекаешь из патрона пулю, высыпаешь на ладонь половину пороха из гильзы, забиваешь в неё пулю и сверху засыпаешь порохом. 20 штук таких изобретений выстраиваются в ряд и поджигается порох. Канонада получается_отменная. Было много и других способов отметить День Победы. Свершилось то, чего так долго ждали. А наша соседка тётя Тася получила в этот день похоронку на мужа.
Прошло 60 лет и бывший мальчишка, а сегодня ветеран Дальней авиации, вновь изготавливает «пиротехнику» из слов, чтобы прогремел салют в честь Дня Победы, в честь старшего поколения, не вставшего на колени перед фашизмом!

Ссылка на оригинал
Алексей Хромов
Минск
Белоруссия
На авторском фото 6-я Воронежская спецшкола ВВС

[Locall]

Рассказы из моего детства. 2
Александр Абрамов 1
Приезд в Воронеж
ИСТОЧНИК
В 1949 году мой отец окончил аспирантуру МГУ и защитил кандидатскую диссертацию. При распределении на работу ему предлагали либо поехать в Кишинёв, либо в Воронеж. Был выбран русский город Воронеж. Мы в это время жили в Клязьме. Как раз в этом году у меня родился брат. Именно я предложил назвать его Сергеем. И вот мы на поезде всем табором приезжаем в Воронеж. Там отцу дали временное жильё – комнату в студенческом общежитии на улице Фридриха Энгельса. Мы погрузились в такси и сказали адрес, куда нас надо довезти. Шофёр сразу выяснил, что мы впервые приехали в этот город и в нём не ориентируемся. И он нас повёз. Возил, возил довольно долго и взял с нас приличную сумму.
Когда мы разместились в своей комнате и выглянули в окно, то мы увидели очень близко здание вокзала, куда мы только что приехали.
Кстати, если бы это происходило теперь, мы бы вокзала не увидели из-за большого количества зданий, которые его сейчас загораживают. Но тогда Воронеж был весь в развалинах, и между общежитием и вокзалом был пустырь.
Во время войны Воронеж был занят немцами не весь, а только его правый берег. А на левом берегу были наши. И вот немцы из орудий палили по левому берегу, а наши – по правому. В результате в Воронеже осталось целыми буквально несколько зданий. В Воронеж, как говорили, приезжал Геббельс и, увидев развалины, заявил, что русские не восстановят город и за 100 лет. Когда мы приехали, то в Воронеже полностью была восстановлена только небольшая часть Проспекта Революции от почтамта до кинотеатра «Пролетарий». А на остальных улицах от большинства домов остались только голые кирпичные стены, на которых кое-где висели батареи отопления. Мальчишки (и я тоже) сбивали эти батареи и сдавали металл в утиль. До сих пор помню, что килограмм железа стоил 6 копеек, а чугуна – 9 копеек. На вырученные деньги я покупал мороженое или марки, которые я тогда собирал. На пустырях люди делали землянки и в них жили.
В самих развалках и в окрестностях Воронежа ребята находили оружие, боеприпасы. Даже в нашем дворе был один парень постарше меня, которому оторвало руку, когда он и его друзья положили в костёр какой-то снаряд, и этот снаряд разорвался.
Когда через некоторое время была построена часть пятиэтажного дома для преподавателей университета, где нам дали квартиру, то во дворе этого дома был пустырь с землянками, чуть дальше конюшня. Во дворе была беседка, где в прямом смысле «собиралася компания блатная». Там были воры и их девочки. Звучал патефон и пластинки Лещенко (естественно, Петра, а не Льва). Наш дом располагался вблизи рынка, а за рынком была Никольская церковь. За церковью были многочисленные спуски к реке Воронеж. В 12 километрах ниже по течению река Воронеж впадает в Дон. Именно здесь Пётр I начал строить русский флот, который потом по Дону шёл в Чёрное море для войн с турками. В Воронеже есть Петровский сквер с памятником, посвященным этому событию. Мы поселились в своей квартире перед самым Новым годом. Родители послали меня на рынок купить ёлку, что я третьеклассник и сделал. Мои собственные сыновья и в десятом классе этого не делали. Помню, однажды я поймал голубя. Видимо, он был то ли немного больной, то ли ещё какая была причина, что он дался мне в руки. Это был не сизарь, а породистый голубь, и я понёс его продавать на рынок. Меня обступили голубятники, стараясь подешевле его у меня купить. Сначала предложили 3 рубля, потом я его продал за 5 рублей. На самом деле, цена породистых голубей была раз в десять больше.
У нас квартира была на пятом этаже, а на четвёртом жил пленный немец – физик Допель. Его водил под конвоем солдат на работу и также под конвоем они возвращались домой. Известно, что после войны, американцы охотились за немецкими учёными, а наши в этом от них отстали. Во всяком случае Вернера фон Брауна захватили американцы. Но всё-таки кое-кого и наши захватили. Через несколько лет этого физика отпустили, и он уехал в ГДР. В соседнем подъезде жила профессор Мария Афанасьевна Левицкая. Её имя было в учебниках физики. В какой-то момент она изготовила приёмник и передатчик на самые в тот момент короткие волны. В это время она занималась ядерной физикой, при этом она не признавала квантовой механики. Сейчас это звучит, как нонсенс. Она ходила в каком-то салопе, унтах с галошами, но, в то же время, часть своей зарплаты она отдавала на именную стипендию для продвинутых студентов. Её сестра (а они обе были старые девы) писала длинные-предлинные стихи для детей, и мой папа от неё прятался, потому что она всё время просила послушать и помочь напечатать свои шедевры.

[vik 01]

Здесь про разминирование города рассказано, про жизнь мальчишек того времени, детей войны. http://vk.com/away.php?to=http%3A%2F...hal-v-9-let%2F

[Locall]

Сообщение от vik 01

Здесь про разминирование города рассказано, про жизнь мальчишек того времени, детей войны. http://vk.com/away.php?to=http%3A%2F...hal-v-9-let%2F

Ошибку ссылка дает

[vik 01]

http://riavrn.ru/news/viktor-zhuravl...achal-v-9-let/

[Locall]

Сообщение от vik 01

http://riavrn.ru/news/viktor-zhuravl...achal-v-9-let/

В продолжение этого рассказа. В 1959 году когда мы переселились на Плехановскую, рядом с аэропортом, то кроме рева моторов самолетов то тут, то там в районе аэродрома гремели взрывы. Это фзушники в основном и подрывались стараясь разобрать и посмотреть что же внутри металлической болванки снаряда, мины, гранаты. Мы не ходили на такие промыслы помня о том что Вам и пишу. Даже если встречали, а этого много было здесь, самое что мы могли это взять в руки и оттащить, да и то боялись и такого.

[Locall]

А вот я нашел рассказ Виктора Журавлева более полный

ИСТОЧНИК

«В 1943 году, когда немцы ушли из Воронежа, к нам в дом подселили шестерых саперов. Первым делом они очистили от мин территорию старого аэропорта и центр города. Наша компания, в которую входили мой двоюродный брат Борис, Толик Бобряшов, Гриша Бидюцкий, Леша Медведев и я, ходили за саперами хвостом. Смотрели, как они работают. Они нам все показывали и рассказывали, догадываясь, что, когда они уедут из города, мы захотим пойти по их стопам. И ведь именно так и случилось. За год наша компания обезвредила 10 противопехотных мин, две противотанковые, а вот сколько минометных удалось разрядить, уже и не помню.

О скитаниях во время войны

В начале июля 1942 года, когда немцы подходили к Воронежу, я, мама и бабушка Вера – отец был на фронте – пешком ушли из города в село Новоживотинное, где жила сестра мамы тетя Надя. Но фашисты нас опередили, когда мы пришли в село, никого не увидели, оказалось люди прятались в подвалах. Через месяц нас перевезли в село Беляево, которое сейчас находится на территории Липецкой области. Там нас поселили в хате, где жила семья из шести человек. Нам отвели угол у печи. Своих продуктов у нас не было, но хозяин дома, дед Никита, все что было в запасе, делил поровну между всеми жильцами. Я помогал ему по хозяйству. У хозяина хаты была швейная машинка и моя мама, она была портнихой, шила вещи для всего села, а за это они нам давали разные продукты. Жили голодно, хлеба не было, и он мне очень часто снился во сне: такой мягкий, ароматный, душистый… Еще отложилось в памяти, что мама ездила в Усмань продавать свои и бабушкины вещи, а на вырученные деньги привозила дефицитную в то время соль. И мыла тогда не было. Мама стирала с помощью золы, и вся наша одежда тогда поэтому имела серый цвет.

О мечтах и чудесах

В феврале 1943 года наши войска выгнали фашистов из Воронежа. Мы вернулись в село к тете Наде и, увидев, что наш дом цел, очень обрадовались. Правда, еще больше обрадовались, когда откопали зарытую рядом с домом рожь. Вот тогда моя мечта о хлебе и осуществилась. А еще к нам тогда чудом прибилась корова! Ее молоко буквально спасло меня и некоторых соседских детей. В апреле 1943 года мы вернулись домой в Воронеж. Снег уже таял, и рядом со старым аэродромом, сейчас это территория Коминтерновского кладбища, лежали убитые красноармейцы. Талая вода была красной от их крови. Эта картина до сих пор у меня перед глазами. Город был буквально стерт с лица земли, одни руины на улицах, люди жили в землянках.

О смерти брата

Первым делом саперы, которые жили в нашем доме, начали разминировать аэропорт, потом перешли в центр Воронежа. Туда было страшно нос сунуть – в любом месте можно было нарваться на фашистский «сюрприз». Кинотеатр «Комсомолец», магазин «Утюжок» — они были нашпигованы минами. После того, как центр города саперы расчистили, они уехали, но оставались еще окраины Воронежа, и мы решили взять их на себя. Я не знаю, что двигало нами тогда. Ведь нам было по 8 — 10 лет, но точно помню, что особого страха не было, пока на мине не подорвался мой двоюродный братишка Боря. Он мину разряжал и, видимо, неосторожно что-то сделал… Ему руку оторвало, из живота кишки торчали. Я в 20 метрах примерно от него был, меня не задело, так взрывая волна у мины была небольшая. Помню, я тогда со всех ног побежал помощь искать. Больница в то время в Воронеже только одна работала, но Борю все-таки отвезли на лечение. Позже у него мочевой пузырь отказал, а через неделю он умер. Не выдержал организм восьмилетнего мальчика адские боли. Смерть братишки – это мое самое страшное воспоминание о войне.

О поисках мин

После смерти Бори пришлось рассказать маме, чем мы занимаемся в свободное время, мама тогда сильно отругала и приказала больше не думать о саперской деятельности. Но я ее не послушался. Шел искать мины в память о погибшем братишке. А потом еще мой друг на мине подорвался. Его тоже врачи не смогли спасти. Я сейчас вспоминаю события тех дней и мне жутко становится. Как нам, мальчишкам, хватало храбрости ходить по минным полям, залазить в дома, ведь смерть верная за нами тогда следом ходила. Доведись, не дай бог, конечно, моему правнуку такая судьба, я бы запер его на три замка в доме и окна заколотил, но никогда бы не разрешил ребенку быть сапером. Ведь у нас тогда и приборов специальных не было. У взрослых саперов специальные щипы были, которые помогали искать мины, а мы все с помощью своих глаз находили. Помнится, на месте бывшего авторынка был лес, усеянный фашистскими «подарочками». Искать их тяжело было, так как они песком были присыпаны. Мы их с помощью шомполов от винтовок находили. Как грибники были, шли и шомполом песок разгребали. Только нашей добычей не опята с рыжиками были, а мины.

О человеческой совести

В саду одной из школ Воронежа в 1942 году немцы устроили кладбище, где хоронили своих солдат. Там на каждой могиле стол березовый крест и на нем висела каска. Помню, как после окончания войны, подогнали бульдозер и тела немецких солдат вместе с крестами и касками грузили на самосвалы и отвозили за город… А мы, мальчишки, тогда радовались, мол, так и надо им, этим фрицам… И лишь спустя многие годы я понял, что нельзя поступать с могилами, пусть даже врагов – надо павших хоронить как положено, но не бульдозеры применять. Ведь мы все люди, у нас совесть должна быть….

О празднике со слезами на глазах

— В старости я сентиментальный стал. Все чаще думаю о тех людях, которым наша команда спасла жизнь. Ведь это больше 20 человек должно быть. Интересно, как сложилась их судьба, живы ли они сейчас… Такое только одному Богу известно. В 1944 году с фронта вернулся отец. У него была прострелена правая рука, она не работала, висела только на жилах. Папа долго лечился в госпитале. На фронте он был разведчиком и часто рассказывал, как они ходили за линию фронта, брали «языков» и доставляли их в штаб полка. В 1945 году у родителей родился еще один сын, которого мы все вместе решили назвать Борисом в честь подорвавшегося на мине братишки. Его тогда в 43-ем на Коминтерновском кладбище похоронили. Я его могилку часто навещаю. И день Победы мы с ним вместе каждый год отмечаем. Ведь правду в песне поют, что день Победы – это праздник со слезами на глазах. Это слова точно про меня.

О трудовом пути железнодорожника

Жили мы все в те тяжелые годы бедновато – по карточкам получали хлеб, сахар и другие продукты. Однако люди были доброжелательными, помогали друг другу во всем. Поддерживали в трудные минуты, но и радовались тоже вместе. Всей улицей отмечали свадьбы, дни рождения, рождения детей и другие радостные события. В 1949 году я закончил семилетку и поступил в Воронежский техникум железнодорожного транспорта на отделение «Паровозное хозяйство». И так случилось, что железнодорожному делу я отдал всю свою жизнь. На Воронежском тепловозоремонтном заводе отработал 56 лет. В 1993 году получил звание «Почетный железнодорожник». Верна была этому предприятию и моя жена Евдокия Кузьминична. Она проработала на нем 42 года. Наши дети любят повторять, что наш общий трудовой стаж без двух лет сто лет, а мы с супругой горды таким постоянством. Горды также нашей дружной семьей – детьми, внуками и правнуками. И рады, что они живут под мирным небом. Дай бог, чтобы они никогда не узнали, что такое война.»

[elena71]

Locall, это отец vik 01. Я не ошиблась?

[vik 01]

Да, это мой папа. Я сначала думала, что нескромно будет давать материал про папу, но в память о тех мальчишках, юных саперах и в память о детях войны, которых становится все меньше - решилась... Это поколение помнит наш город разрушенным, помнит восстановление города, всегда честно работало, трудилось всю свою жизнь.

[Locall]

vik 01, Низкий поклон твоему отцу

[vik 01]

Locall, спасибо.

[elena71]

Вика, нескромно сидеть ряженным в маршала СССР на параде Победы. ..А твоему отцу СПАСИБО и ДОЛГИХ ЛЕТ ЖИЗНИ!!!!

[vik 01]

Лен, спасибо за добрые слова. Спасибо.